Сексуальная культура в России - Игорь Семёнович Кон

них появились штанишки и пионерские галстуки, и плафон сразу стал непристойным: одно дело – целующиеся путти, другое дело – пионерчики. Видимо, это заметил не только я. Через некоторое время плафон вообще закрасили.

Собственное ханжество советские вожди передавали своим восточноевропейским сателлитам. Когда-то в Праге мне рассказали такую историю. В новом Доме чешских детей в Градчанах стояла статуя обнаженного мальчика, у него было все, что мальчику положено, и дети спокойно проходили мимо. Но какое-то высокое начальство решило, что голый мальчик – это неприлично, и мальчика лишили мужского естества. После этого вокруг статуи стали собираться толпы детей, которые спорили, мальчик это или девочка. В конце концов скульптуру убрали. Сейчас она восстановлена в первоначальном виде.

Ханжеское отношение к телу практически блокирует не только половое, но и эстетическое воспитание детей. Школьные учительницы, приводившие своих воспитанников в Эрмитаж, сплошь и рядом пытались собственным телом заслонить обнаженную натуру на картинах Рубенса или Веласкеса. Группа московских шестиклассников на экскурсии в Музее изобразительных искусств им. Пушкина заявила экскурсоводу, что им «неприлично на это смотреть» (имелись в виду «Дискобол» Мирона и «Копьеносец» Поликлета). Перед изображением Мадонны с Младенцем, где у Мадонны приоткрыта грудь, подростки начинали хихикать и толкать друг друга локтями. В 1980-х годах на лекции для старшеклассников одной из школ Рязани при демонстрации слайда картины Джованни Беллини «Женщина с зеркалом» зал разразился истерическим хохотом и улюлюканьем. Эти подростки увлеченно смотрели эротические и порнографические видеофильмы, а целомудренная нагота классического искусства их смущала, вызывая защитную реакцию.

Бытовая культура

Стремление замаскировать, скрыть, элиминировать тело проявлялось и в одежде. В 1920-х годах официальным партийно-комсомольским стилем одежды был типичный унисекс – одинаково унылая казенного вида одежда для мужчин и для женщин. По мере того как общество становилось богаче и разнообразнее, эта, по выражению Марка Поповского государственная антипатия к женственности смягчилась, но лишь частично.

В конце 1950-х годов в СССР впервые появились шорты, но, чтобы носить их даже на курортах Крыма и Кавказа, требовалось мужество. По распоряжению местных властей мужчин в шортах не обслуживали ни в магазинах, ни в столовых, ни в парикмахерских. Увидев за рулем автомобиля водителя в шортах, милиция могла остановить машину и потребовать, чтобы человек переоделся. Местные жители говорили, что шорты оскорбляют их нравственные чувства. В Москве и в Ленинграде шорты постепенно стали привилегией иностранцев, россияне завоевали это право только после крушения советской власти.

Столь же энергично преследовались декольтированные платья и традиционные сарафаны. Вспоминаю комичный случай в Гурзуфе в 1970 г. Отдыхавшая в Доме творчества художников интеллигентная немолодая дама, кандидат искусствоведения из Ленинграда, вышла на набережную во вполне приличном сарафане в день, когда местная милиция проводила очередную кампанию за чистоту нравов. Даму задержали и оштрафовали на 1 рубль, а когда она потребовала указать в квитанции за что, милиционер наивно написал: «За оголение». Когда эту бумажку увидели обитатели Дома творчества, они кинулись на набережную скопом, снимая с себя не только все, что можно, но и то, что нельзя. Однако милиционеры, видимо, уже поняли свою ошибку и стыдливо отворачивались, а когда дамы нагло к ним приставали, демонстрируя полуобнаженные телеса, в квитанциях о штрафе писали: «За нарушение общественного порядка». Штраф «за оголение» так и остался единственным.

В 1970-х годах во многих городах административно преследовали юношей и молодых мужчин с длинными волосами и женщин в джинсах или брючных костюмах. В Ленинграде милиционеры и дружинники прямо на улице хватали длинноволосых юношей, всячески оскорбляли их, насильственно стригли, а затем фотографировали и снимки, с указанием фамилий и места работы или учебы, выставляли на уличных стендах под лозунгом: «Будем стричь, не спрашивая вашего согласия».

Увидев такой стенд в своем родном Московском районе, я позвонил первому секретарю райкома партии, и у нас произошел такой разговор.

– Галина Ивановна, то, что вы делаете, – уголовное преступление. Дружинники, насильственно стригущие юношей, ничем не отличаются от хулиганов, обстригающих косы девушке. Это грубое насилие.

– Длинные волосы – некрасиво, мы получаем благодарственные письма от учителей и родителей.

– Если бы вы устраивали публичные порки, благодарностей было бы еще больше. Между прочим, длинные волосы носили Маркс, Эйнштейн и Гоголь. Их вы тоже обстригли бы?

– Они сейчас стриглись бы иначе. Кроме того, дружинники стригут только подростков.

– А у подростков, что, нет чувства собственного достоинства, и с ними можно делать, что угодно? Вы же бывший комсомольский работник, как вам не стыдно?!

Так мы и не договорились. Скандальная практика прекратилась лишь после того, как «Литературная газета» опубликовала письмо молодой женщины, которая ждала своего возлюбленного, а он появился с опозданием, обстриженный, и в придачу у него отобрали авоську, которая, по мнению дружинников, является женской и мужчине не пристала. Заместитель Генерального прокурора СССР разъяснил, что налицо состав уголовного преступления, после чего эту кампанию тихо свернули. Однако во многих других городах произвол продолжался.

Из этих примеров (длинные волосы у мужчин, брюки у женщин) можно сделать вывод, что партия боролась против нарушения гендерных стереотипов. Но одновременно с длинными волосами, которые трактовались как признак женственности, советские молодые люди стали увлекаться ношением усов и бороды – явный признак мужественности, да еще можно было сослаться на основоположников марксизма-ленинизма и героического Фиделя Кастро! Тем не менее, с бородами боролись так же сурово. Когда Брежнев назначил на пост главы советского телевидения своего любимца В. Г. Лапина, тот первым делом упразднил центр социологических исследований и запретил появление на голубом экране «волосатиков» и бородатых. В Сочи молодых людей задерживали, показывали по телевизору и затем административно высылали как «стиляг» только за то, что они щеголяли в пестрых рубашках. То есть преследовали не столько тело или пол, сколько все нестандартное, индивидуальное.

Командно-административные методы управления, наложившись на старые традиции общинной жизни, главным правилом которой было – не выделяться, глубоко пропитали российское общественное сознание, включая его представления о моде. Для западного человека, за исключением подростков, мода – лишь ориентир, который не только не исключает индивидуальных вариаций, но даже требует их. Никто не хочет быть похожим на других. Для «совка» мода – своего рода обязательная униформа: надо одеваться, говорить и действовать, «как все».

Кстати, вопреки либеральным стереотипам, униформа не всегда плоха. В «Артеке» и «Орленке» все дети, и мальчики, и девочки, ходили в одинаковой форме: короткие шорты, рубашка и галстук. Пока дети были в домашней одежде, на первый план выступали социальные и материальные различия, один одет хорошо, другой плохо. В форме они исчезали. Кроме того, одинаковость одежды высвечивала индивидуальность лиц. Пока дети не переоделись, вы запоминали мальчика в красной рубашке или девочку в пестрой юбке. Теперь вы