Новый Мир ( № 11 2010) - Новый Мир Новый Мир

Муж Натали был молод и довольно миловиден: белес и голубоглаз. Язык у него был очень хорошо подвешен: он одинаково свободно владел русским и литовским. В то время он успешно входил в мир литературы. Натали родила ему двух прелестных детей: Томика и Лялю. Более обворожительных детей — быть может, за исключением моих собственных — я не видел, как никогда не видел такого простого и спартанского воспитания. Ныть или сюсюкать в этой семье было не принято. Бабству или мещанству там тоже не было места. Один Бог ведает, чем они там питались, но с голоду не умирали, хотя Натали вечно ходила голодная, и при всей ее несомненной аристократичности и выдержанности постоянная диета делала ее глаза несколько туманными. Сытые или голодные, Ляля с Томиком шли спать задолго до захода солнца: братик и сестричка укладывались на одной кровати рядком, а уж была ли там простыня или теплое одеяльце, о том ведало одно небо. И как только одно небо знало подлинную тайну отношений Натали и Виргилиюса. Виргилиюс как литовский националист терпеть не мог советской власти, но и к католицизму относился едва ли не равнодушно. Дети же росли христианами. Мать Натали, вдоволь повидавшая на своем веку, обожала единственную свою дочь и внуков, но воспитанием их была крайне недовольна. В домашнем кругу она не раз повторяла, что Натали растит детей для лагеря. Когда Томику исполнится четырнадцать лет, его исключат из литовской школы за лозунг, написанный мелом на классной доске: (1)Русские, вон из Литвы!(2) Ляля пленяла своим детским очарованием с ранних лет» [13] .

С 1972 года она переводила в год по книге Льюиса. Наташа вспоминала: «Отцу Александру удалось наладить своеобразную фабрику – перепечатывали Бердяева, Сергия Булгакова и многие другие книжки (1)тамиздата(2), которые моментально расходились. Правда, в них встречались пропуски, некоторые фрагменты терялись. Машинистки трудились, конечно, в нерабочее время, может быть, ночью, спешили. Когда в 1988 году появилась возможность опубликовать неизданного Честертона и я стала искать свои прежние работы, то обнаружила, что в каких-нибудь сотых экземплярах потеряно до половины книги. А других просто не оказалось. Так что пришлось, скажем, во (1)Франциске(2), переводить заново целые куски» [14] .

В начале 1970-х годов в Новую Деревню начали приезжать уже не единицы, а десятки ищущих духовного просвещения. Отец Александр, несмотря на неиссякаемую энергию, очень уставал от наплыва молодежи и интеллектуалов постарше. Хотя в своих воспоминаниях он отмечал, что наплыв начался уже во время служения в Тарасовке, в конце 1960-х годов: «В это время у меня случился первый демографический взрыв. А поскольку у меня не было никакого пристанища, где я мог бы поговорить с человеком, я должен был ходить, гулять, я разговаривал на дорогах, разговаривал на хорах с людьми. И это было страшно тяжелое дело, а народу все прибывало и прибывало, я еще барьеров даже никаких не ставил. Причем появлялись люди разные: нужные и ненужные, хорошие и странные. Тогда, по-моему, появился Агурский, который был приведен непонятным Карелиным. Тогда я познакомился с Марией Вениаминовной Юдиной (1899 - 1970). Была выставка работ человека, который был мне близок с детских лет, – Василия Алексеевича Ватагина (1883 - 1969), скульптора-анималиста, мистика, правда, немного с теософским уклоном. Выставка его произведений была на Кузнецком Мосту, и я, получив пригласительный билет с трогательной надписью: (1)Отцу Александру, иже и скоти милующему…(2), – пришел» [15] .

И вот тогда понадобилась та работа, которую делала Наташа Трауберг. Когда у него не было физической возможности разъяснять азы христианства, он подбирал неофитам Честертона, Льюиса или Тейяра де Шардена. Позже сама Наташа скептически оценивала достигнутые успехи: «Теперь, оглядываясь назад, я часто думаю о том, что Льюис для самиздата был, может быть, не нужен. <...> Ощущение такое, что Льюис в Новой Деревне (1)не сработал(2). Видимо, это связано с тем, что состояние душ в 70-е годы не совпадало с его нравственной направленностью. Начиналось время повального, темного одиночества. Укреплялся явственный, тяжкий эгоизм. А сильнее проповедника против эгоцентризма, чем Льюис, не придумаешь. И многие его просто не восприняли» [16] .

Думаю, что это преувеличение. Хотя, признаюсь, в начале 1980-х годов я разделял точку зрения Наташи. В начале 1984 года, когда новодеревенский приход терзал КГБ, отца Александра вызывали на допросы едва ли не ежемесячно, а большинство прихожан разбежалось  и попряталось, я задал ему вопрос, не являются ли бесплодными его пастырские усилия. Он спокойно ответил: «Я никогда не жалел о избранном пути. Он неотделимо сросся с моим существом и сейчас так же органичен, как цвет глаз или волос. Но действительность порой внушает грустные размышления. Тем не менее я об этом почти не думаю. Дело Церкви – дело Божие, а мы призваны реализовать свои силы для Нее, не ожидая плодов. То, что нужно – даст всходы рано или поздно. Неблестящий человеческий материал не аргумент. Раз даны такие люди, надо работать с ними. Да и не такие уж они безнадежные» [17] . Он понимал правоту Тютчева: «Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовется». О плодах и всходах будет судить Высший судия. В то, что тоталитарный колосс рухнул, вложена, пусть и малая, толика отца Александра и его прихожан. Одному из прихожан, рассказавшему ему о том, что они с другом еще в 9-м классе, подобно Герцену и Огареву, дали клятву на Воробьевых горах на всю жизнь беспощадно бороться с коммунизмом, он спокойно ответил: «Я не знаю более антикоммунистической книги, чем Евангелие».

Необходимо согласиться с Наташей, что в начале 1970-х годов мы с большим вниманием следили за борьбой диссидентов и читали открытые письма Александра Солженицына и Андрея Сахарова. Но все-таки большая часть прихожан отца Александра прислушивалась к его словам и кропотливо занималась самообразованием, в том числе и богословским. Этому немало способствовали Честертон и Льюис. Наталкиваясь в их произведениях на ссылки на кардинала Ньюмэна [18] или на Фому Аквината, мы искали их работы, чтобы восстановить разорванную связь времен. И пусть этим занимались лишь десятки прихожан, процесс духовного освобождения все же продолжался.

К сожалению, он не был ровным и эволюционным. Советский режим агонизировал, но последние судороги, казалось, могли уничтожить появившиеся ростки. В 1982 году Юрий Андропов, глава всемогущего КГБ, рапортовал ЦК КПСС, что с диссидентским движением в СССР покончено. Но добавил, что часть диссидентов ушла в Церковь и необходимо вновь «почистить» церковные ряды. Едва ли не в первую очередь подвергся чистке новодеревенский приход.

Осенью 1983 года был арестован бывший прихожанин Новой Деревни Владимир Никифоров. В конце 1970-х годов он прислуживал в алтаре Сретенского храма, затем в начале 1980-х годов поехал в Словакию и там будто бы был рукоположен во священника каким-то тайным католическим епископом. Отец Александр был против тайного священнического служения Никифорова, понимая, что при тотальной слежке и прослушке он обречен. Но Володя решил все же идти избранным путем. Нетрудно понять, что вскоре его служение, как и предвидел отец Александр, было насильственно прервано. Он не выдержал условий содержания в Лефортовский тюрьмы и поведал сотрудникам КГБ о той сложной работе с прихожанами, которую вел отец Александр. Наш прихожанин Андрей Бессмертный вспоминал о Никифорове: «В тюрьме он провел четыре месяца (по другому источнику – 9 месяцев). По делу были вызваны около 40 человек. Среди них дети. Он выбрал несколько (1)причудливую(2) линию защиты: назвать всех без исключения, дабы продемонстрировать, насколько широко и далеко простирает христианское движение свои руки в дела человеческие и что оно-де в любом случае уже неподконтрольно. Какую роль во всей этой истории играло Володино (1)эго(2), сказать не могу. Осуждать Никифорова мне трудно, хотя, по его милости КГБ открыло дело и против меня, и довольно долго (1984 - 1986) держало под тесным и душным колпаком, повторяя на допросах отцу Александру, что диакон Александр Борисов и Андрей Бессмертный тоже пойдут за решетку» [19] .

Еще в середине 1970-х годов понимая, что в одиночку он не в состоянии справиться с наплывом «чающих движения воды», отец Александр создает «малые группы». Обычно они включали в себя не более десяти-двенадцати прихожан, объединенных или профессиональной деятельностью, или общностью культурных интересов. Существовали и катехизические группы, которые готовили к крещению оглашаемых, то есть тех, кто намеревался стать христианином. Во главе каждой группы стоял «лидер» - обычно тоже из прихожан, но уже с духовным багажом. Лидеры групп обычно ежевоскресно бывали в храме, держа отца Александра в курсе проблем, с которыми  сталкивались в группе. Участники малых групп не реже одного раза в месяц бывали в храме, исповедовались и причащались. Иногда отец Александр сам приезжал в Москву и принимал участие в работе группы. Это не только разгружало его, но и воспитывало прихожан. Каждая встреча начиналась и завершалась молитвой. Во время встречи обязательно изучалось Священное Писание, затем следовала трапеза и обсуждение насущных проблем. Часть малых групп занималась социальным служением, помогая старикам, больным и нуждающимся. Работа в малых группах не ограничивалась только новодеревенским приходом.