Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

Остальные поддержали. Збирдрид устало закатила глаза, вздохнула.

— Да не собираюсь я его обижать! А издеваться — уж тем более... Ишь, заботливые какие нашлись! Мне с ним наедине надо поговорить, а вы мешаете — что непонятного?

— Ребята, идите, — подал голос сам Эмерольф.

— Уверен? — переспросили его.

— Да, — кивнул он.

Они остались у реки вдвоём. Збирдрид долго молчала, а Эмерольф теребил цветок, который она ему вручила. Она хотела что-то сказать, у неё уже шевельнулись губы, но слова так и не слетели — она снова сжала рот, а в глазах мерцала горечь.

— Тебя будто подменили, госпожа Збира, — наконец первым нарушил молчание Эмерольф. — Отчего ты печалишься? Что-то плохое случилось?

Ресницы Збирдрид дрогнули, она закрыла на миг глаза, а когда снова их открыла, в них — неслыханное дело! — мерцала влага.

— Госпожа Збира, — пробормотал Эмерольф. — Мне не мерещится? Ты плачешь?!

Збирдрид сморгнула две слезинки, и они скатились по её щекам. Она поморгала ещё и устало улыбнулась.

— Да, мой лапушка, плачу. Плачу перед тобой, обнаруживая слабость... Только тебе я её показываю, потому что верю тебе. Я знаю, что ты не посмеёшься над моей слабостью.

Губы Эмерольфа вздрогнули и приоткрылись, глаза распахнулись, серьёзные, напряжённо-обеспокоенные.

— Госпожа Збира... Могу я помочь тебе, что-нибудь сделать для тебя?

Она горьковато улыбнулась, покачала головой.

— Нет, мой милый, помочь не может никто. Я потеряла то, что было мне очень дорого много лет. Больше этого не будет никогда. Но я должна перешагнуть через свою боль и двигаться дальше. Продолжать жить.

Она смолкла и снова сомкнула влажные ресницы. На сердце Эмерольфа стало невыносимо-солоно и горячо, больно и сладко одновременно. По его щекам тоже скатились две слезинки.

— Госпожа Збира... Я чувствую твою боль, как свою, — глухо проговорил он.

Она открыла влажно блестящие глаза и улыбнулась горьковато-ласково.

— Вот поэтому я и открываю своё сердце перед тобой, а не перед кем-то ещё. Благодарю тебя, мой хороший... Мало кто способен так чувствовать. Ты — редкое сокровище.

— Отдай мне свою боль, госпожа Збира, я понесу её вместо тебя! — воскликнул Эмерольф дрогнувшим от слёз голосом.

Збирдрид покачала головой.

— О нет, лапушка, я не могу позволить тебе это. Не могу даже просить разделить груз этой боли со мной.

— Я уже делю его с тобой, — делая шаг ей навстречу, сказал Эмерольф, и его рука, поднявшись, потянулась к Збирдрид.

Та улыбнулась.

— Ты хочешь, чтоб я тебя коснулась, мой милый недотрога?

Её рука тоже поднялась, и их пальцы переплелись самыми кончиками, а потом скользнули глубже, и ладони уже плотно соединились.

— Почему ты делишь мою боль со мной, мой хороший? — спросила Збирдрид, мерцая пристально-ласковыми искорками в зрачках.

— Потому что иначе не могу, — ответил Эмерольф, не сопротивляясь объятию, которым скользнула вокруг его талии вторая её рука. — Потому что люблю тебя, госпожа Збира... Вот и я открыл перед тобой своё сердце.

У Збирдрид вырвался вздох.

— Да мой ты родной лапушка... — Её щека коснулась его щеки, в голосе слышалась улыбка: — А поцеловать разрешишь, недотрога?

Её дыхание горячо заскользило по его щеке, и он подставил приоткрытые губы. Поцелуй накрыл их мягко и ласково, защекотал и окутал, взаимные объятия стали крепкими, а их длинные тени на траве слились воедино.

— Подожди меня здесь, — сказала наконец Збирдрид, оторвавшись от его губ.

Его глаза заблестели тревожно, и она успокоительно заверила:

— Я вернусь... Вернусь, радость моя. Не уходи никуда.

Он остался ждать, провожая напряжённым взглядом, и Збирдрид обернулась.

— Я скоро, — ласково пообещала она.

Ей не хотелось привлекать внимание, хотелось уединения, поэтому она окольными путями добралась до коновязи и отвязала Зейдвламмера. Чтобы её никто не остановил и снова не вовлёк в праздник, она вскочила в седло и помчалась к реке. Разгорячённый скачкой жеребец не сразу пожелал остановиться, и она позволила ему проплясать вокруг Эмерольфа несколько раз. Тот не сводил с неё глаз. Наконец она остановила коня и спешилась, похлопала по седлу:

— Садись, мой хороший.

— Он позволит мне? Не сбросит? — сомневался Эмерольф.

Збирдрид клыкасто рассмеялась.

— Не бойся. Садись.

Эмерольф сел, и они тронулись: он — в седле, она — пешком, ведя коня под уздцы. Далеко обходя праздник, они направлялись к дому госпожи Вимерлив, матушки Эмерольфа.

Ниэльм уснул на коленях у Эллейв, уронив на её плечо светлокудрую голову, и она бережно отнесла его в комнату и уложила в постель. Книгу, которую она ему читала, она оставила на столике.

— Прошу прощения, — шёпотом сказал Тирлейф. — Он вам не докучает? Совсем не даёт вам побыть вдвоём, всюду бегает за тобой хвостиком, госпожа Эллейв...

— Он в восторге от неё, — тихонько засмеялась Онирис. — Как только она приехала, он сразу прилип накрепко!

— Мне вовсе не в тягость, — улыбнулась Эллейв.

Вошла в дом вернувшаяся Бенеда. Дуннгар, как всегда, поднёс ей чарочку настойки, и она уселась у камина в кресло, которое только что занимала Эллейв. В этот Йорлагсдааг она так и не выбрала себе нового мужа. Все даже забеспокоились, думая: уж не сдала ли госпожа Бенеда, не постарела ли? Нет, дело было не в возрасте. Просто костоправка нынче была не в настроении заниматься такими делами. Авось, летом кто-нибудь славный подвернётся.

— Ну что, как тут дела? — осведомилась она.

Дуннгар доложил:

— Всё в порядке, всё тихо и мирно, дражайшая госпожа Бенеда. Збира отбыла вечером на праздник, но до сих пор пока не вернулась.

Вбежал запыхавшийся Эрдруф.

— Едут, едут! — воскликнул он.

— Кто едет? — недоуменно нахмурилась Бенеда.

— Збира! И с ней парень на её коне!

Бенеда поднялась с кресла и вышла на крыльцо, а следом за ней — Эллейв с Онирис, а также Тирлейф. Свет из открытой двери озарил две фигуры — пешую и конную. Пешей оказалась Збирдрид, которая вела под уздцы Зейдвламмера, а в седле сидел босой парень в белой одежде и остатками цветов в волосах.

— Ну и кто это у нас такой славный? — дружелюбно и родительски-ласково поглядывая на пригожего всадника, спросила костоправка, хотя по её взгляду и понимающей улыбке видно было, что в ответе на свой вопрос она не нуждается.

— Это Эмерольф, сын госпожи