Я — ярость - Делайла Доусон

— Да, устраивает! Но как насчет… ну, реальной Ярости? Все эти люди, которые будут на трибунах…

Она замолкает, потому что в сознании вспыхивает картинка: помятый стакан, тело Джинни. Харлан понимающе кивает.

— Очень глупо с их стороны, да? Но люди дебилы, и к тому же не могут усидеть на месте. Две пандемии за пять лет заставляют их отчаянно мечтать о чем-то новом. Мы полагаем, что большая часть прибыли будет от тех, кто оформил онлайн-подписку. А кто захочет хлебнуть острых ощущений вживую, будет обязан подписать железобетонное соглашение о неразглашении, плюс мы предпримем меры, чтоб обеспечить безопасность.

— Звучит весьма разумно, как мне кажется.

В конце концов, это едва ли опаснее, чем работать в супермаркете или отеле, и она бы явно выбрала в качестве охраны Харлана, Криса и Сиенну, а не младшего менеджера какого-нибудь обувного магазина.

— И ты не против переездов с места на место? Мы нигде не будем задерживаться, много вещей с собой таскать тоже не выйдет, но у тебя будет кровать, еда и лекарства. Если начнется приступ Ярости, то не дадим тебе никому причинить вред, — это можем обещать. План состоит в том, чтобы вакцинировать всех, как только сможем себе это позволить.

Вакцинация. Сегодня от этого слова веет прямо-таки магией. Челси все сделает, чтобы снова быть в безопасности, чтобы обнимать девочек, не беспокоясь о том, что она убьет их. Она не колеблется ни секунды.

— Это отлично.

Харлан встает и подходит к ней, протягивает руку, улыбаясь своей улыбкой на тысячу ватт.

— Тогда добро пожаловать в БКЯ, мисс Мартин.

Но Челси еще не готова скрепить договор рукопожатием. Склонив голову, она смотрит на двух других участников разговора: Крис с ухмылкой наблюдает за ней, Сиенна сверхъестественно спокойна, будто видела уже все на свете и ничто ее не может удивить.

— Почему?

Харлан медленно опускает руку, как будто услышал абсолютно незнакомое для себя слово.

— Что «почему»?

— Почему вы берете меня? Вы ведь в курсе, что я убила человека по пути сюда и я в розыске.

Харлан выразительно приподнимает бровь, глядя на нее, смотрит на Криса и Сиенну — и они снова синхронно смеются. Смеются от души, даже с нотками безумия. Челси ощущает себя не в своей тарелке, как единственный трезвый человек на весь бар — но эта реакция на признание в убийстве выглядит вполне к месту. Раз мир сошел с ума, то безумие — разумный ответ.

— Мисс Мартин, все мы убивали людей. Абсолютно все, так уж работает Ярость. Ты теряешь сознание, приходишь в себя весь в крови, и человек, которому не посчастливилось оказаться рядом, мертв. Обвинять тебя — все равно что винить человека с эпилепсией в том, что у него случился припадок. И это страшно, цинично, мрачно, трагично, но…

Он снова разводит руками, будто пытаясь объять необъятное.

— Мы не в силах это изменить, так что стараемся использовать это в своих интересах. Если вступишь в БКЯ и будешь работать на ринге, то люди станут платить деньги, чтоб поглядеть, как Девица из Флориды беснуется, избивая людей стульями и бутылками соуса из супермаркета. Они знают тебя — тем лучше. Твое присутствие подтвердит, что наша вывеска правдива. Если проблема для тебя только в этом, значит, у нас все шито-крыто, а?

Харлан снова протягивает руку и поднимает брови, и у Челси складывается впечатление, что если она сейчас не пожмет ее, то он вежливо — очень вежливо! — выставит ее за дверь. С наилучшими пожеланиями.

И она крепко сжимает протянутую ладонь.

Утро начинается очень рано: на рассвете Бруклин падает с кровати и ревет. Кроме Эллы присматривать за ней некому, день тянется долго и невыносимо скучно. Элла ощущает себя собакой на привязи. Бабушка явно не в восторге от внучек и едва ли хочет проводить с ними время, но еще хуже ей от осознания того факта, что они все трое застряли в этом доме. Она отвергает или просто игнорирует все предложения Эллы о том, как вместе развлечь Бруклин (поиграть в поиск сокровищ, построить форт из подушек, испечь печенье), и все более холодна с малышкой, потому что после обеда бедный ребенок просто сходит с ума. Бассейн, конечно, это очень весело — на час или на два, но потом она заскучает, проголодается, будет жаловаться на жажду или на то, что обгорела. Короче, они не могут целый день провести, плескаясь в бассейне, только чтобы облегчить жизнь бабушке.

Еще хуже оттого, что на Эллу обрушивается шквал сообщений с незнакомого номера, который, как она быстро понимает, принадлежит отцу. Старый она заблокировала, и ему, похоже, потребовалось некоторое время, чтоб раздобыть новый телефон — и снова приняться за старое.

«Элла, где вы?»

«Ответь сейчас же»

«Куда мать увезла вас?»

«Скажи ей, что полиции известны номера ее машины».

И последнее, самое отвратительное: «Скажи маме, что ее показывают в новостях. У полиции есть все улики. Пусть сдастся сама, или будет еще хуже».

— Очень невежливо сидеть в телефоне во время еды, — отчитывает бабушка, и Элла прячет телефон в карман.

Теперь она понимает, что все, что она скажет бабушке, может и будет использовано против нее. А если раздражение и усталость перевесят, то бабушке может прийти в голову, что проще свалить заботу о детях на их отца. Элла знает, что если скажет бабушке, что папа — жестокий пьяница, то ее просто обзовут лгуньей.

Неудивительно, что мама так сильно ненавидит бабушку.

Видеться с ней четыре раза в год уже было отвратительно, но жить под одной крышей все равно что под увеличительным стеклом: она наблюдает ежеминутно, ищет дефект или трещину, чтобы влезть туда пальцами и начать ковыряться. До сведения Эллы было доведено, что у нее плохая осанка, что стрижка и цвет волос не идут к лицу, что она пользуется неправильным кремом для кожи, одевается не по фигуре, не следит за сестрой, у нее плохие манеры, она вечно ноет, на все жалуется и вообще зануда.

Бабушка не особо сильна в ободряющих речах.