Я — ярость - Делайла Доусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она укладывает Бруклин в постель и включает ей планшет. Чуть раньше сегодня Элла нашла модем и взломала местный Wi-Fi, так что теперь Бруклин может свернуться калачиком и посмотреть какую-нибудь детскую передачу — так она быстрее успокоится и заснет. У мамы много всяких правил по поводу времени перед экранами, но это глупо. Вряд ли планшет навредит Бруки больше, чем, скажем, папа. Или бабушка. Эти передачи — константа. На них можно положиться. Они остались для Бруки единственными друзьями с тех пор, как детский сад закрыли, потому что Брейден Г. во время вспышки Ярости пробил Мэлли Л. голову куском деревяшки. Телепередачи не попадают в тюрьму или на карантин, не забивают до смерти собаку и не бросают своих детей жить со злой бабушкой.
Блин, только взрослые могут сначала изобрести планшеты и телешоу, а потом рассказывать детям, что тем положено получать от всего этого удовольствие только тогда, когда это удобно самим взрослым! Им уже давно никто не читал лекций по поводу экранного времени, с тех пор как несколько лет назад начался ковид — ведь если бы взрослые весь день напролет воспитывали детей безо всяких экранов, то они бы сошли с ума.
Элла не собирается засыпать — она лежит на спине на своей кровати и пялится на вентилятор на потолке. Матрас очень высокий и такой жесткий, как будто бабушка попросила в магазине принести ей самый дорогой в мире кирпич. В доме до странности тихо, если не считать ежечасный бой напольных часов: ковры заглушают все остальные звуки. Рэндалл уехал, а спальня бабушки внизу, и было бы жутковато, да только вероятность того, что в этом доме заведутся призраки, стремится к нулю. Этот образец особнякового массмаркета кажется одновременно дутым в своей роскоши и яростно среднестатистическим. Элла ненавидит этот дом и мечтает вернуться к себе, где было… ну пусть не безопасно, но надежно-раздражающе. Больше всего она скучает по машине и былой свободе передвижений.
Она скучает по тем временам, когда читала, сидя на скамейке, или лазила в интернете с телефона, нянча детей (которые прекрасно справляются без ее помощи). Она скучает по тому, как мама брала на себя заботу о Бруклин во второй половине дня. Скучает по репетициям в драмкружке, по походам за молочными коктейлями после — даже если было неловко из-за присутствия Хейдена. Скучает по сумке с вещами на первое время: она держала ее в багажнике своей хонды, предполагая, что однажды папа окончательно слетит с катушек и тогда ей надо будет хватать Бруклин и уезжать.
Куда? А черт его знает.
На счете у Эллы почти двести долларов, и на двоих это на месяц, не более. Она не может больше нянчиться с детьми (не говоря уже о том, чтобы отыскать настоящую работу). По крайней мере, ей хватает мозгов, а значит, Элла в состоянии окончить школу онлайн — если, конечно, отыщется ноутбук, который мама, похоже, забыла привезти. Остался всего год в школе, и теперь это кажется почти непокоримой вершиной. Бабушка так и не окончила старшую школу. Мама окончила, но так и не поступила в колледж. Элла полна решимости сделать и то, и другое.
И да, теперь Элла хорошо знает, какой глупой и детской была эта мечта стать героиней, гордо схватить Бруклин и сбежать в ночи, опустив стекла, чтобы слышать, как отец пьяно орет, веля ей возвращаться. Теперь Элла понимает, что в этой идиотской фантазии она бросала маму, оставляла ее с отцом, — прощальное «да пошла ты» за то, что предпочла мужа безопасности дочерей. Теперь, когда отец уже не с ними, Элла сознает, как тяжело пришлось маме, и ей стыдно за то, что она воображала сладость свободы, оплаченной ценой заточения мамы, которой наверняка перепало бы еще сильнее за их побег.
Раньше она думала, что мама приняла решение остаться — и это было отвратительное решение — и что, стало быть, она заслуживает этого: застрять с человеком, который обращается с ней как с дерьмом и ожидает благодарности за это.
Теперь Элла сама попала в тот же кошмар.
Она хотела сбежать вместе с Бруклин, начать все с нуля где-нибудь в безопасности, где не будет жестокого отца и слабой матери.
И вот теперь они далеко от родителей — но это, блин, совсем не то же самое.
Они беспомощны. Они попали в рабство к другой властной сволочи.
Элла листает Инстаграм, надеясь, что успокоится и сможет уснуть. Это привычно: красивые картинки, никакого чтения комментариев. Она подписана на множество художников, рисующих граффити и татуировки, на мастеров уличного вязания, фотографов, которые проникают на закрытые территории, визажистов, создающих 3D-мейкап, портных, бросающих вызов гравитации, косплееров, бросающих вызов реальности, кондитеров, украшающих торты, выглядящие как хрустальные вагины. Любой человек от искусства раздвигает границы. Когда случаи Ярости участились, в Инстаграме запустили хэштег #неяростный. Люди просто публиковали фотографии красивых мелочей, с которыми сталкиваются по жизни: божьи коровки, цветные камушки, собаки на скейтбордах, старые морщинистые женщины, все в татуировках и с красной помадой. Элла обожает бродить по этому хэштегу: это бунт надежды в темные времена.
В конце концов это помогает. Она засыпает, и ей снится супермаркет, в котором полным-полно крошечных кроватей, забрызганных кровью.
Наутро они с Бруклин спускаются вниз. Они пахнут кондиционером для белья из гостевой комнаты и одеты в мятую, но симпатичную одежду. Элла думает, что это похоже на сцену из «Звуков музыки» — особенно когда бабушка разочарованно поднимает бровь, увидев их. Чего она ожидала, интересно? Одинаковые матросские костюмчики?
— Завтрак на стойке, — сообщает бабушка. Она сидит на террасе, потягивает черный кофе и читает газету.
На стойке Элла находит только две коробки кошмарных диетических хлопьев, которые так любят взрослые. Хм, что же выбрать: «Картонные хлопья» или «Кусочки гравия»?
— А есть вкусные хлопья? — спрашивает Бруклин.
— Не переживай, будет вкусно, — тихонько обещает Элла, прежде чем бабушка начнет обзывать Бруки ноющей плаксой.
Она насыпает по тарелкам хлопья, добавляет сахар и порезанный кусочками банан, заливает водянистым молоком бабушки
