Великая Испанская революция - Александр Шубин

«Солидаридад обрера» по инерции выразила недовольство выпячиванием ВСТ, а «Носотрос» 4 марта высказалась против претензий Ларго Кабальеро на господство, что может привести к тирании[883]. Однако социалисты предпочли заметить изменение тональности «Фрагуа социаль»[884].

После февральского кризиса начинается сближение между левым крылом ИСРП и НКТ, то есть между кабальеристами и анархо-синдикалистами. Столкнувшись с реальностью революции, у которой оказалось анархо-синдикалистское самоуправленческое лицо, Ларго Кабальеро постепенно стал признавать полезность происходящих перемен и для социализма, и для победы. Сделав ставку не на партии, а на профсоюзные организации, он стал искать модель системы, основанной на организованном труде.

В феврале Ларго Кабальеро нашел принципиальный ответ образовавшемуся против него блоку коммунистов и правых — преобразование власти на основе организаций трудящихся. Он выдвинул идею правительства профсоюзов, а не партий[885]. В начале марта Я. Берзин докладывал, что недавно была «попытка создать синдикалистское правительство, против чего резко высказался Асанья и пригрозил поставить вопрос перед кортесами (парламентом)»[886].

Д. Ибаррури заявила: «Ни один марксист не может защищать идею профсоюзного правительства, так как это означало бы отрицание всех принципов социализма, правильность которых была доказана борьбой рабочих всех стран, и прежде всего победой социализма в Советском Союзе»[887]. Несомненно, переход власти к профсоюзным структурам (в том числе и ВСТ, где позиции коммунистов были сильны, но влияние левых социалистов все же преобладало) означал бы шаг назад на пути к социализму советского образца.

Идея правительства, ответственного перед профсоюзами, как минимум до апреля 1937 г. не пользовалась поддержкой и в НКТ. «СНТ» 30 марта выступила против лозунга профсоюзного правительства: «Всякий, маневрирующий призраком профсоюзного правительства, о котором не думали сами профсоюзы, является контрреволюционером и предателем антифашистских интересов»[888]. Но «профсоюзы подумали», и критика этой идеи со стороны НКТ стихла.

В апреле завершилась перегруппировка политических сил, в результате которой левое крыло ИСРП, ВСТ и НКТ стали союзниками на основе курса поддержки синдикалистской революции. Но уже в марте развернулось наступление на правительство со стороны блока коммунистов, правого крыла ИСРП и либералов.

Неспособность республиканцев парировать удар на Малагу объяснялась еще и тем, что они готовили операцию под Мадридом. Казалось, что противник здесь выдохся, и можно будет нанести ему поражение, решив тем судьбу войны. Это мнение о необходимости действовать под Мадридом в феврале 1937 г. разделяли и Асенсио, и Кабрера, и командование франкистов.

Пока республиканское командование стягивало силы южнее Мадрида, в район реки Харама, франкисты именно здесь нанесли удар.

Разбирая ход сражения, советник Р. Малиновский «в духе времени» пишет о предательстве в республиканском генштабе, из-за которого франкисты якобы знали о планах наступления[889]. Это сомнительно, франкисты явно недооценивали силы, которыми здесь располагали республиканцы. В своих более поздних воспоминаниях Малиновский обвиняет испанское командование в том, что оно не уничтожило мосты через Хараму: «Нетрудно было предугадать, что мятежники сразу же завяжут бои за переправы. Они были гораздо более необходимы им, нежели республиканцам». Однако на этот раз он не пишет о предательстве, ссылаясь на «тактическое недомыслие испанских офицеров» или… «инерцию задуманного ранее наступательного плана»[890]. Но если накануне планировалось наступление республиканцев, то они очевидно должны были беречь мосты. Малиновский в данном случае «умен задним умом» (чем нередко грешат советские военные специалисты, подчеркивая свое превосходство над испанскими офицерами).

6 февраля франкисты перешли в наступление силами 20–25 тыс. человек[891]. Части, контролируемые коммунистами, заняли высокий берег Харамы, но не смогли удержаться — здесь франкисты форсировали реку. Ночью 11 февраля марокканцы «сняли» посты интербатальона имени Андре Марти на мосту и открыли проходы для кавалерии. Республиканцы взорвали мост, но, словно в мультфильме, он подскочил на месте и, с дырой, упал на прежние опоры. Кавалерия франкистов устремилась в атаку. Батальон имени Андре Марти был разбит. Брешь закрыли другие интербригадисты — поляки и итальянцы. На кону было стратегически важное шоссе на Валенсию.

Проблема республиканцев заключалась теперь уже не столько в подготовке бойцов, сколько в качестве командования: «Штаб и управление харамской группой войск созданы не были, их создали в процессе сражения. Мало того, в процессе самых тяжелых боев делилась власть над войсками между генералом Посас и генералом Миаха и их штабами, в результате чего управление харамским сражением перешло от штаба Посаса в штаб Миаха. Это случилось, главным образом, потому, что ни при каких других условиях Миаха не дал бы своих мадридских частей для усиления войск харамского участка, а других резервов уже не было, все уже было введено в тяжелые бои. А сражение продолжалось и требовало все новых и новых подкреплений»[892], — рассказывает Р. Малиновский. Республиканцы ввели в бой около 40 тыс. человек[893].

16 февраля наступление франкистов за Харамой уперлось в гору Пингарон, где развернулись тяжелые встречные бои. В интервью «Носотрос» 13 июля 1937 г. М. Кольцов рассказывал об участии в них анархистской бригады: «Я видел в боях на Хараме и под Пингароном героическое поведение 70-й бригады из непобедимой дивизии Мэра. Я восхищался этим героическим поведением и желаю… чтобы все секторы испанского рабочего класса объединились для того, чтобы обеспечить победу пролетариата над фашизмом всех классов и оттенков»[894].

На Хараме республиканцы показали, что бойцы научились обороняться. «Моменты паники вспыхивали неоднократно, но в целом упорство, проявленное частями под тяжелым огнем всех видов, не сравнимо с первым периодом войны»[895], — докладывал советский наблюдатель.

В ходе этих боев «особую жестокость проявили марокканцы, вырезавшие всех наших раненых и пленных у высоты Пингарон, которая переходила неоднократно из рук в руки»[896]. Но жертвы марокканцев были отмщены. По словам Р. Малиновского, «харамское сражение произвело опустошение в рядах этих войск, и они потеряли свое решающее значение на исход сражений и войны»[897].

В качестве замены Франко надеялся использовать итальянский корпус, так хорошо показавший себя под Малагой. Но под Харамой он не ударил (хотя это могло принести победу Франко). Итальянцы готовили собственную операцию, которая должна была принести Муссолини славу победителя «красных».

17 февраля Миаха нанес контрудар, и фронт стабилизировался. Отвоевать захваченную франкистами территорию не удалось. Поскольку на этом участке фронта особенно активно проявили себя коммунисты, КПИ предприняла агитационную кампанию, объявлявшую Хараму победой.

Между тем вскоре выяснилось, что республиканская армия способна нанести своим испано-итальянским противникам настоящее поражение.

После блестящего дебюта в Малаге корпус чернорубашечников был переброшен под Мадрид, но не для банального удара в лоб. Фронт изгибался так, что можно было ударить в тыл всему мадридскому фронту республиканцев через Гвадалахару.

Против Гвадалахары были сосредоточены лучшие части Франко — 15000 испанцев и марокканцев, на этот раз во главе с героем Алькасара Хосе Москардо, четыре дивизии итальянского корпуса общей численностью 35000 чернорубашечников при 250 танках под общим командованием Марио Роатты. 8 марта они двинулись вперед.

Первоначально фашистскому наступлению противостояла 12-я дивизия республиканцев — 10000 бойцов, из которых было вооружено немногим более половины. Ее фронт был быстро прорван, итальянские танки преследовали отходящих республиканцев. Но уже 9-12 марта на место действия были переброшены все свободные части Центрального фронта, в том числе и те, что еще не отдохнули после Харамы. Из них к 12 марта был сформирован 4 армейский корпус. Под Гвадалахарой им командовал Энрике Хурадо. В него вошли 12-я дивизия Н. Нанетти, 11-я дивизия Э. Листера, в которой действовали 11-я и 12-я интербригады, и 14-я дивизия под общим командованием С. Меры. Хотя численность республиканцев удвоилась, противник сохранял более чем двойное превосходство в живой силе. У республиканцев было только 60 советских танков, но их качество было выше, чем у итальянских.