Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

Думается, каждый мало-мальски разумный человек поймет, что все эти игры, танцы и другие развлечения могли иметь место лишь в том случае, если Лермонтов встречал радушный прием со стороны «главной приманки» верзилинского дома – Эмилии Александровны, возможный только при ее благосклонном внимании к своему поклоннику.

Какие чувства питал Лермонтов к «Розе Кавказа»? Едва ли он предполагал возможность длительного романа, способного завершиться счастливым браком. Явно зная об истории Эмилии с В. Барятинским, Михаил Юрьевич, возможно, рассчитывал «сорвать цветы удовольствия». Впрочем, сказать тут наверное ничего нельзя, ибо длилась идиллия недолго. Вероятнее всего, как мы вычислили ранее, сближение Лермонтова с Эмилией началось в середине июня. А конец их добрым отношениям был положен вскоре после 27 июня, когда из Железноводска, окончив там лечение, вернулся Мартынов и, поселившись по соседству, стал тоже бывать у Верзилиных.

Тут надо вернуться к рассказу Мартьянова, который мы прервали в самом драматическом месте: «Счастье, казалось, было уж близко, как вдруг девица переменила фронт. Ее внимание привлек другой, более красивый и обаятельный мужчина. Мужчина этот был Николай Соломонович Мартынов. …И он, не задумываясь, подал ей руку, и антагонизм соперников обострился. Было ли это сделано с целью испытания привязанности Михаила Юрьевича, или же с намерением подвигнуть его на решительный шаг или же, наконец, просто по ветрености и сердечному влечению к красавцу Мартынову – осталось тайною Эмилии Александровны. Но факт предпочтения Лермонтову Мартынова – факт непреложный: он заявлен таким компетентным и беспристрастным лицом, как В. И. Чилаев».

Мартынов тоже, думается, не мечтал о женитьбе на Эмилии, как о том пишет Мартьянов. Ему ли, столичному щеголю и весьма состоятельному человеку, связывать свою судьбу с перезрелой провинциалкой, имевшей к тому же не самую лучшую репутацию? Скорее всего, он тоже рассчитывал на «цветы удовольствия». И «перемена фронта», о которой говорит, со слов Чилаева, Мартьянов, обещала Мартынову желаемый результат. Это – не просто важный, а принципиально важный момент в последовавших далее событиях. Обратим на него самое серьезное внимание, поскольку мы вплотную приблизились к разгадке тайны роковой ссоры.

Многие писавшие о последних днях жизни Лермонтова верят показаниям Мартынова на следствии: «С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное…» И считают, что в течение всего лета у них сохранялись натянутые отношения. Не было этого! Не было! И «антагонизм соперников» вовсе не обострялся, как уверяют нас Чилаев с Мартьяновым, а возник только после той самой «перемены фронта».

Ведь мы же знаем, что в конце мая, когда Мартынов уехал в Железноводск, приятели расстались по-доброму и почти целый месяц не виделись. Встречи, конечно, бывали, но редкие и едва ли могли дать повод для размолвок. Никаких размолвок не было! Это под присягой показали слуги обоих дуэлянтов. А издатель «Русского архива» П. И. Бартенев сообщал: «Покойный Н. С. Мартынов передавал, что незадолго до поединка Лермонтов ночевал у него на квартире, был добр, ласков и говорил ему, что приехал отвести с ним душу после пустой жизни». Это произошло, конечно же, во время лечения Мартынова в Железноводске.

В конце июня, вернувшись в Пятигорск, Мартынов появился в доме Верзилиных. Может быть, они были знакомы с Эмилией и раньше, но о каких-то отношениях между ними ничего не известно. Теперь же, живя по соседству и бывая постоянно в ее доме, Мартынов явно увлекся красавицей, хотя есть сведения, что его интересовала и сводная сестра Эмилии, юная Надя.

Что же касается «Розы Кавказа», то и без Чилаева с Мартьяновым нетрудно понять: высокий, красивый Мартынов в ее глазах выигрывал по сравнению с Лермонтовым, который, как известно, ни ростом, ни особой красотой не отличался. Это признает, не желая того, и сама Эмилия в своих воспоминаниях. Так, в одном месте читаем: «Лермонтов не был красив». Вслед за тем: «Мартынов был глуповат, но – красавец». И еще: «Это был фат, довольно глупый и льстивый в разговоре, но очень красивый». Явно с ее слов говорил о Мартынове и супруг Эмилии, Аким Павлович Шан-Гирей: «…очень красивый собой, ходивший всегда в черкеске, с большим дагестанским кинжалом».

Сюда следует добавить и упоминание Эмилией о встречах с Мартыновым, которые происходили у нее позже – и в Пятигорске, и в Киеве, когда семейство Верзилиных ехало в Варшаву, к генералу, а также несколько лет спустя в Петербурге, куда Эмилия привезла показать врачам больную мать. Подумайте, стала бы она искать этих встреч и вспоминать о них, если бы красавец не волновал ее? Мысли по поводу глупости и фатовства Мартынова явно появились у Эмилии позднее, а тогда, летом 41 года, главным для нее, конечно, была его красота, заставившая кокетку «переменить фронт».

Лермонтова это, естественно, не могло не задеть. В рукописи статьи сына Мартынова есть не попавшие в печать слова его отца: «Эмилия Верзилина, за которою ухаживали как он, так и я, отдавала мне видимое предпочтение, которое от Лермонтова и не скрывала, что приводило этого крайне самолюбивого человека в неописуемое негодование». И следом уместно привести высказывание, принадлежащее дальнему родственнику поэта И. А. Арсеньеву: «Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом с его стороны к беспощадному бичеванию женщин». Здесь же было не просто невнимание, а явное пренебрежение, да еще со стороны женщины, которая еще недавно вроде бы отвечала ему взаимностью! И пусть речь шла не о глубоких чувствах, а всего лишь о возможном «курортном романе», на который рассчитывали оба кавалера, – их соперничество от этого не становилось менее острым.

Конфликт мог начаться 29 июня, в воскресенье, когда пятигорчане, как обычно, широко отмечали День Петра и Павла.

Очень вероятно, что именно в этот день Мартынов, только что вернувшийся из Железноводска, появился в доме Верзилиных. Эмилия, конечно же, сразу обратила на него внимание, что, вероятно, и привело к первому столкновения между приятелями на почве ревности. Некоторые основания к этому дают записки сына Мартынова, где говорится: «Покойный отец мой неоднократно передавал мне, что вечер у Верзилиных происходил не 13 июля, а гораздо раньше, именно около Петрова дня (29 июня)». О разрыве в «недели полторы» между ссорой и дуэлью говорит в своих воспоминаниях и Н. Раевский, который, правда, рассказывает о многом с чужих слов, но нередко – достаточно близко к истине. Видимо, и в том, и в другом случае речь идет все же не о кульминации, а о начале конфликта между Лермонтовым и Мартыновым.