Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

– Подожди, но он ведь и слова еще не сказал, что мы должны расстаться! – спохватилась Людмила.

– Не сказал, потому что до конца еще в Лайзе не уверен. Думаешь, она не знает о ваших отношениях? Как же! У тебя же все на морде написано.

Они в Туве долго пробудут?

– С неделю…

– Ну вот, через неделю он тебе, как пить дать, все по телефону доложит. Хочешь, я тебе заранее скажу, что он в свое оправдание блеять будет?

Людмила молча кивнула.

– «Людочка, дорогая, – Антонина сложила руки на груди и слащаво улыбнулась, – ты должна меня понять и простить. Внезапно я встретил женщину, которая стала смыслом моей жизни, моей единственной и неповторимой любовью. Я боюсь ее потерять и поэтому вынужден, слышишь, вынужден поехать за ней на край света…»

– Ну и черт с ним, – прошептала Людмила и отвернулась от подруги. – Пускай на ком хочет, на том и женится. Мне и одной хорошо.

– Ну зачем же одной, – удивилась Антонина, – когда рядом такие кадры пропадают?

– Ничего они не пропадают, – огрызнулась Людмила, – не дадут им завянуть в одиночестве.

Тонька окинула ее задумчивым взглядом:

– Много я дураков на свете видела, но таких, как вы с Барсуковым, еще не встречала. Сохнете друг по другу, а все равно фасон держите. Не дай бог свою слабость показать. Только не слабостью это называется, а любовью. Пройдешь мимо – потом всю жизнь каяться будешь. Настоящая любовь человеку один раз дается, а остальное все так... увлечения.

– А ты уверена, что это действительно любовь, а не увлечение? Может, именно Вадим был моей единственной любовью, а я так бездарно ею распорядилась?

– Господи, – взмолилась Антонина, – это ж какое терпение нужно, чтобы тебя в чем-то переубедить! И ведь прекрасно знаешь, что я права, но споришь, доказываешь… Тебе самой еще не надоело сопротивляться?

– Хорошо, не буду сопротивляться, – согласилась с подругой Людмила, – но только не советуй падать Барсукову в ноги и умолять: люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья! Я на это под угрозой расстрела не пойду!

– Ну и ладушки, не ходи! – не расстроилась Антонина. – Он сам к тебе придет как миленький.

А лучше всего, если ты у меня до вечера останешься. Он же обязательно зайдет вместе с Дроботом.

Я его ужином пообещала накормить, если он Стаса сюда доставит. Вот и поможешь мне этот ужин приготовить.

– С ужином ты и одна управишься. – Людмила поднялась с дивана. – А я лучше домой пойду.

Славка уехал, вот я и хочу в тишине посидеть, поработать спокойно.

– Давай проваливай! – рассердилась Тонька и бросила ей в руки шубу. – Я думала, хоть раз Барсуков тебя в нормальном обличье увидит, в платье, в шубе. А ты опять сбегаешь! Ну иди, иди, – махнула она рукой, заметив, что Людмила замешкалась на пороге, – мотай сопли на кулак, только потом не обижайся, что Надька Портновская ловчее тебя окажется.

Людмила посмотрела на заваленный бумагами стол и вздохнула. Сегодня ей удалось хорошо поработать, хотя мысли то и дело возвращались к утреннему разговору с Вадимом, а потом с Антониной. И, как ни странно, кроме обиды, она никаких других чувств не испытывала. И обида эта была не на Вадима, а, скорее, на саму себя, так бесталачно потратившую почти десять лет жизни на человека, который всегда был озабочен только своими проблемами И она знала об этом, но не хотела верить, убеждая себя, что он гораздо лучше, чем о нем думают. Или у нее просто в голове не укладывалось, что можно так бесцеремонно использовать любящего тебя человека для достижения своих, и только своих целей?

Она выключила свет и села прямо на пол у раскрытой печной дверцы. Обхватила колени руками, прижалась к ним щекой Всполохи играли на полу и на стенах, отодвигая темноту а глубь кухни. Раскаленные докрасна угли потрескивали и подмигивали язычками пламени. От дверцы тянуло жаром, живым 1 силом, и Людмила немного отодвинулась.

Темнота, обступившая ее со всех сторон, была чужой, неприветливой, и она еще сильнее почувствовала свое одиночество. Подбросив в печь пару березовых поленьев, девушка принялась наблюдать, как жадное пламя набросилось на них и белая береста тут же почернела, закурчавилась от жара, задымила и вспыхнула с треском, словно вскрикнула от боли.

Людмила судорожно перевела дыхание. Вот так же они сидели когда-то с Вадимом у затухающего костра, также потрескивали, распадаясь, угли, а он говорил, что любит ее и не представляет дальнейшей жизни без нее. Она нахмурилась, припоминая: когда это было? Да, после второго курса, на летней ботанической практике… Тогда она не знала, что ответить, – ведь Вадим был лучшим студентом факультета, гордостью института, и вдруг обратил внимание на нее, ничем не примечательную сокурсницу, которая никогда до этого ни с кем не дружила и даже побаивалась слишком пристального внимания со стороны противоположного пола. Но Вадим ничем не походил на других парней, шумных и слегка нагловатых студентов биофака. Большую часть времени они занимались спортом, устанавливали рекорды, зарабатывали грамоты и медали и потому лишь поплевывали на учебу с высоты чемпионских пьедесталов, зная наверняка, что никогда в дальнейшем с биологией не свяжутся.

Да, Вадим не походил на них своей интеллигентностью, тихим голосом, вежливостью. Она никогда не слышала от него грубого слова, хотя и на ласковые он тоже был не слишком щедр. Но зато умел вовремя сказать «спасибо» и так мило улыбнуться, заглянуть в глаза, что ее сердце тут же таяло и она была готова выполнить любую его просьбу. Но только вот любила ли она его на самом деле? Разве кружилась ее голова так, как при встрече с Барсуковым, и билось ли в запредельном режиме сердце?

Нет, до встречи с Денисом ни о ком, даже о Вадиме, она не думала постоянно, не вставала и не засыпала с мыслями о нем, не вздрагивала от звука его голоса и не дрожала, как в лихорадке, стоило ему посмотреть на нее. От одного взгляда на его руки или губы у нее пересыхает в горле и она почти теряет сознание, когда он прикасается к ней. Ей уже мало одних прикосновений и даже поцелуев…

Людмила посмотрела на часы. Вероятно, Барсуков сейчас в компании Стаса и Антонины отмечает благополучное возвращение в строй своего боевого заместителя. Как бы ей хотелось оказаться сейчас в гостях у Тоньки, а не сидеть пригорюнившись в темноте у печной дверцы и не ждать, когда послышится под окнами звук автомобильного мотора.

Она с досадой чертыхнулась про себя. Больше ей дела нет, как опять забивать голову мыслями об этом несносном милиционере, который и влюбиться-то как следует не умеет. С этой проклятой работой он о сыне лишь перед сном вспоминает, а что уж говорить о ней… Сейчас он окончательно прекратил все попытки познакомиться ближе. И она до сих пор не могла понять, почему он постоянно торопил события – то ли в силу профессиональной наглости, то ли из-за чрезмерной занятости, боясь понапрасну растратить даже минуту свободного времени.