Седьмая жертва - Александра Маринина

– Знаю, – кивнул Сергей, – мне сказали, что из-за пьянства.

– Ну, это правильно тебе сказали, только не в самом пьянстве дело было, а в том, что сын наследственное богатство тягать начал. Если бы он просто пил, Сима его не тронула бы. Но он к ее деньгам руку протянул, этого она уже не стерпела.

– Откуда же у нее деньги, Анна Захаровна?

– Так Симка ж из купеческого рода. Как после революции экспроприацией запахло, ее отец быстренько всю собственность продал и в ювелирные изделия обернул. Спрятал как следует, середнячком прикинулся, горсть побрякушек большевикам пожертвовал: мол, отдаю все, что есть, на дело строительства светлого будущего. Ему поверили, даже на пост какой-то назначили, заводом управлять. А горсть та была каплей в море, остальное он схоронил и единственной любимой дочке Симочке в наследство передал.

– Ничего не понимаю. – Зарубин сокрушенно развел руками. – Иметь такое богатство и жить в такой нищете! В голове не укладывается. Может быть, она это наследство истратила на что-нибудь?

– Ну конечно! – фыркнула Анна Захаровна. – Она истратит, дожидайся! Я же тебе говорю, она жадная была такая, что тебе и во сне не приснится. По ночам сокровища свои достает и рассматривает, перебирает, руками трогает. Она ведь даже сыну про наследство не говорила, боялась, что он язык распустит, дружки соблазнятся, квартиру обчистят. Или девицы бесстыжие на богатство позарятся.

Симка по всей квартире тайников понаделала и цацки свои частями попрятала.

Сын до одного тайника случайно добрался, взял пару колец, продал, пропил, так она давай его скорей выселять, жилплощади лишать как алкоголика, пока он остальное не нашел. Ты бы слышал, как она над этими кольцами причитала!

Дескать, одно кольцо муж на свадьбу подарил, другое – на рождение сына, это единственная память о нем, берегла на черный день. Врала как сивый мерин, только бы сынок не догадался, что где-то в квартире еще есть чем поживиться.

На моих глазах все было, потому и говорю.

– А почему Серафима Антоновна вас невзлюбила? – спросил Зарубин в лоб, решив обойтись без реверансов.

– А с чего же ей меня любить? – ответила она вопросом на вопрос. – Я-то знала про наследство, вот и пилила ее чуть не каждый день, чтобы не маялась в нищете, продавала потихоньку и жила по-человечески. Для кого хранить-то все это? Для кого беречь? Одна как перст, сын умер, внуков не народил. Ведь помрет – государству все достанется. А она ни в какую, ей эти цацки душу грели, не могла она с ними расстаться. Я, Сереженька, человек веселый, пошутить любила всегда, да и сейчас не отказываюсь. Я Симе говорила, что, если она не начнет деньги тратить, я на нее бандитов нашлю. В шутку, конечно, говорила. А она, видно, поверила. Сторониться меня начала, потом разговаривать со мной перестала. Мы с ней бывало по-соседски каждый день чай пили то у нее, то у меня, дружили даже, когда помоложе были. А потом как отрезало.

– Как вы думаете, кроме вас, кто-нибудь еще мог знать, что у Фирсовой есть деньги?

– Конечно. Она ведь поначалу-то не скрывала, что богатая. Гордилась даже, говорила, что живет скромно, каждую копеечку бережет, чтобы чисто в зарплату укладываться, а из наследства ничего не возьмет, все внукам достанется, чтобы они бабушку Симу добрым словом помянули. Потом постепенно начала осторожничать, воров бояться. Потом, когда с сыном все случилось, она вообще в маразм впала. В каждом встречном-поперечном врага видела; с людьми общаться перестала, в дом никого не приглашала, а если кто приходил, так дальше прихожей не впускала. Я ей уж сколько раз говорила, дескать, Сима, перестань ты всех бояться, те, кто знал про твое богатство, давным-давно про это забыли, ты столько лет нищей прикидываешься, что все вокруг поверили.

– А она что?

– А она глянет так, что тошно делается, губки подожмет и отвечает: «Ты же не забыла, вот и другие, кому надо, помнят». Это мы с ней так разговаривали, когда она меня сторониться начала. А ведь подругами были когда-то!

– И последний вопрос, Анна Захаровна: вы сами кому-нибудь говорили о наследстве Фирсовой?

– Я-то? Ну а как же! Еще тогда, много лет назад, говорила, что Симка у нас сдвинутая, на деньгах сидит и с картошки на хлеб перебивается. Всем говорила.

– А в последнее время?

– Никому. В последнее время мне о Симке и поговоритьто не с кем. Дети и внуки ее не знают, им про мою соседку слушать неинтересно, да и мне, честно сказать, вспоминать про нее не больно надо. В последнее время мы все больше новости обсуждаем, кто кому в Думе что сказал, да кто кому по морде надавал, да почем нынче за доллар дают.

– А в доме, где вы жили с Фирсовой, есть люди, которые знали про наследство?

– Откуда я знаю? – старуха пожала могучими плечами. – Думается мне, что никого уже не осталось, все попереезжали кто куда, старики поумирали. Мы в тот дом в шестьдесят восьмом году въехали, а где-то году примерно в восемьдесят пятом мы с Симой, помнится, чай пили и пальцы загибали, кто еще из первых жильцов тут живет. Оказалось, что, кроме нас с ней, еще двое, остальные все новенькие.

– А кто эти двое – не припомните?

– Помню, ну а как же! Лебедевы и Стороженко.

Зарубин вынул из кармана блокнот и заглянул в список, который взял у Доценко. Ни Лебедевых, ни Стороженко в нем не было. Значит, и эти переехали.

Ну что ж, стало быть, придется отрабатывать еще и знакомства всех бывших жильцов дома. Может быть, кто-то еще помнит о богатстве старухи Фирсовой, и эта информация дошла до Шутника. Поэтому он и денег на похороны не оставил, знал, что убитая – человек не бедный. Да-а, работенки – мало не покажется.

– Ты все вопросы задал, Сергей Кузьмич? – поинтересовалась Анна Захаровна.

– Вроде все.

– Тогда давай чай пить. А может, ты покушать хочешь? У меня обед готов, только разогреть. Ты как?

Зарубин взглянул на часы. Надо позвонить Ольшанскому насчет обыска в квартире Фирсовой, необходимо выяснить, есть ли там тайники с ювелирными изделиями, или остались только одни тайники, или там вообще ничего нет, в том числе и тайников, а огромное наследство – не более чем миф, выдуманный самой Серафимой Антоновной. А есть вообще-то хочется, время к вечеру, а он за весь день только стакан чаю выпил да бутерброд утром съел.

– У вас телефон есть?

– Там, в комнате, проходи.

– Тогда я, с вашего позволения, позвоню на службу, а потом с удовольствием с вами пообедаю.

Была пятница, и Ира с раннего утра, как обычно перед выходными, завелась с выпечкой. Пироги с двумя видами начинки и обязательный торт входили в непременную программу субботнего обеда, а к пятничному ужину полагались маленькие пирожные. Правило это было заведено ею же самой и соблюдалось неукоснительно.

К середине дня, оглядев уставленный кондитерскими шедеврами стол, Ирочка решила, что негоже жадничать. Опять пирогов получилось много, за вечер пятницы и субботу они все не съедят, а к воскресенью тесто станет совсем невкусным. Но это не беда, когда есть такой замечательный сосед, как Андрей Тимофеевич, которому и стряпня Ирочкина нравится, и аппетит у него отменный.

Сложив пирожки и пирожные на большое блюдо и накрыв его хрустящим от чистоты полотенцем, она позвонила в дверь соседней квартиры. Моментально откликнулся басовитым лаем черный дог Агат, но шагов хозяина, спешащего открыть дверь, Ира так и не дождалась. В какой-то момент ей показалось, что она слышит звуки, доносящиеся из квартиры соседа. «Может, спит? – подумала молодая женщина. – Мой звонок его разбудил, но он не понял, отчего проснулся». Она еще два раза старательно нажала кнопку звонка, но безрезультатно.

Уже закрывая свою дверь, Ира услышала, как у соседа зазвонил телефон.

Звонок оборвался на середине второй трели – очевидно, трубку сняли. Или сработал автоответчик, который Андрей Тимофеевич иногда включал, когда уходил из дому. Поставив блюдо с угощением в кухне, Ира решительно сняла телефонную трубку и набрала номер. Сосед ответил сразу же, и голос у него был совсем не сонный.

– Слушаю вас… Алло! Вас не слышно, перезвоните.

Ира быстро отключилась и заметила, что у нее почему-то дрожат руки. Ей, было неприятно. Андрей Тимофеевич дома, но дверь не открывает. В чем дело? У него; дама? Но тогда бы он и к телефону не подходил. Впрочем, что за глупости? Может быть, у него действительно женщина, и он не открывает дверь, потому что оба не полностью одеты, но это совершенно не мешает отвечать на звонки.

Пожав плечами, Ирочка постаралась выбросить все это из головы и занялась домашними делами, но мысли то и дело возвращались к странному соседу, и чем дальше – тем больше мысли эти становились тревожными.

Ведь сосед действительно странный. Просто когда ни о чем плохом не думаешь, то странностей не замечаешь, или замечаешь, но не придаешь им ни малейшего значения. А когда есть чего бояться, то поневоле становишься и внимательнее, и осторожнее, и наблюдательнее. Вот, к примеру, квартира соседа. Сколько бы раз Ирочка туда ни, заходила, видела она только кухню и одну комнату. Двери других двух комнат всегда плотно закрыты, более того, в эти двери врезаны замки, Ира сама их видела. Почему? Что Андрей Тимофеевич там прячет? И, главное, от кого? Ведь живет-то он один.