Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

древний королевский герб, высеченный в скале? Или некое культовое изображение? Символ? Межевой знак? Принесен ли он сюда с места его одинокого бдения посреди туманного, сырого ландшафта или из руин храма? Резьба на камне вызывает в воображении именно такие ассоциации.

От его холодной груди исходит аромат, остающийся висеть в тяжелом воздухе. Церковный, смешанный с минеральным запахом сырого камня. Грубая колонна чем-то опрыскана, с целью освящения. Ладан, сладкая сосновая смола. Ветивер[19] с примесью цитрона. И что-то более терпкое, вроде миндаля. Все это говорит о почестях и уважении, оказываемых этому камню.

У основания колонны среди остатков расплавленного воска мерцают мириады чайных свечей, напоминающих крошечные желтые ручки, машущие из миниатюрных серых морей. Готовый вот-вот угаснуть, их тусклый свет заставляет идти рябью тьму и безмолвный освященный воздух, окутывающие камень.

У подножия колонны стоят две чаши. Простые деревянные емкости без украшений.

В первой мерцает нечто черное, вроде патоки или свежего масла. На скользкой ониксовой поверхности жидкости видны красные, как свекла, разводы.

Во второй лежат два яйцевидных предмета. Тусклые, частично раздавленные или размякшие. Извлеченные глазные яблоки. И теперь, когда зрение покинуло их, оболочка белка приобрела нездоровый серый цвет, а радужная затуманилась и покрылась полупрозрачной пленкой. Эти липкие бесформенные комочки когда-то были голубыми глазами. В их зрачках еще остается след темного моря, и лишь смутное сияние, сохранившееся вокруг мертвой плоти, напоминает о блеске, которым они обладали, когда были живыми, моргали, смотрели и вращались на человеческом лице.

Вокруг камня, чаш с кровью и глазами, вокруг множества свечей, пламя которых сжимается до точек размером со спичечную головку, висит гнетущая тьма. Это пространство, это святилище настроено на частоту глубочайшей тишины. Абсолютное безмолвие создает неуютное давление, будто это место погружено в незримую воду, которая плещется за надвигающимися стенами мрака. Сужающееся пространство вокруг камня – последний источник тусклого освещения внутри беззвучной пустоты, омывающей комнату и стекающей с потолка. Место, задушенное сверхъестественным молчанием.

Делаем два шага назад и ступаем по колючим узорам: на деревянном полу видны линии и углы, тщательно выложенные из полосок черной электроизоляционной ленты. Внутри фигур, образованных черными линиями, запекшейся кровью начертаны неряшливые, изогнутые или угловатые символы. Их расположение указывает на установленную практику, обряд, процедуру, многократно повторявшуюся в этом пространстве.

На темном полу обретает форму новая фигура. Свернувшееся калачиком тело. Жалкий, неровный силуэт с черным от крови лицом. Глазницы зияют чернильной пустотой. Кожа с головы до пят содрана, истощенная фигура влажно поблескивает.

Запястья связаны зеленой бечевкой, темные пальцы сцеплены в мольбе под подбородком. Фигура молится. Возможно, о милосердии, хотя возможности отсрочки сейчас уже нет. Тонкие лодыжки связаны, как у курицы на витрине ресторана; перетянутые бечевкой длинные ступни посинели.

Пол определить невозможно, но фигуру на полу убил кожаный ремешок, обвивший шею. Задушила удавка, привязанная к куску дерева, упирающемуся в затылок жертвы. При повороте дерева ремешок затягивался, и фигура задыхалась перед церковными свечами, перед чашами, перед камнем, перед тьмой.

Периметр, окружающий дольмен и безжизненное раздетое тело, отмечен еще четырьмя свечами: одна расположена впереди, одна сзади, и две – по бокам, на равном расстоянии друг от друга. Толстые ванильные, они стоят на железных подставках и все еще непокорно горят, не в силах рассеять почти кромешную тьму.

За четырьмя свечами находятся четыре арки. Эти проемы напоминают солнечные затмения, их темные контуры расположены согласно четырем сторонам света, а монолит занимает центр, в месте пересечения проходящих между арками невидимых линий. Комната имеет четыре противоположных входа или выхода.

За каждым порталом не видно ничего, кроме тьмы.

Если встать ближе к первой арке, то можно увидеть, что ее рама сделана из дерева, окрашенного в черный цвет. Эта дверь выходит на юг. Пол под этой овальной пустотой кажется неустойчивым. По деревянным половицам пробегает неприятная вибрация, достаточно сильная, чтобы нарушать ритм сердца, мыслительный процесс и работу дыхательной системы.

Делаем шаг в сторону.

На восток.

Но что-то мешает выбраться из святилища, его удушающей тьмы и липкой пелены миндаля, ладана и ветивера. Из бездонной глубины за этим проемом внутрь устремляется мускульная сила движущегося воздуха, словно мощнейшее течение разбухшей реки. Горячий ветер дует из области, выбеленной солнцем, как в самой жаркой пустыне на Земле.

Идем на запад.

Где нас ждет нечто похуже ветра или гула нестабильной энергии. Из бездонного небытия третьего портала доносится далекий шум, издаваемый огромным зверем. Несложно представить большущую морду, обнюхивающую пол за проходом; фигура не решается войти, но и не желает отступать.

На север.

Северная арка смердит серой. Из центра портала брызгает мельчайшими невидимыми взрывами и капает вода, издавая едва различимые шлепки по размокшему дереву.

В свете, изо всех сил пытающемся пробиться из арки в помещение, что-то мерцает. Видно, что деревянный пол простирается вдоль узкого коридора до подножия лестницы, стены по обеим сторонам невозможно подробно разглядеть. На вершине деревянной лестницы оседает грязно-желтое свечение.

На полу коридора лежит предмет – ножны для меча. Самого клинка не видно, но коричневая кожа ножен, некогда вмещавших его, ломкая и шелушится от времени. По краю поблескивает холодная на ощупь латунная фурнитура.

Если двигаться по коридору и вверх по лестнице, путь преграждает препятствие. Второе тело.

Старик, его худое лицо застыло в крике, оставшемся в беспросветном прошлом этого места. Растянутые в стороны от высохших десен губы превратились в окаменевшую гримасу. Глаза, которые должны подчеркивать выражение лица, отсутствуют. Пустые черные колодцы глядят во тьму из-под бледного, пятнистого, как яичная скорлупа, лба. Редкие волосы на затылке и по бокам черепа спутаны. Ноздри заросшие, волосы бровей торчат, как провода на конце перерезанного кабеля. Голова слишком сильно повернута назад. Кажется, человек оглядывался через плечо и в какой-то момент просто свернул себе шею.

Одет он обыкновенно – шерстяной кардиган, вельветовые, туго затянутые ремнем брюки бутылочно-зеленого цвета, темно-бордовые носки на морщинистых щиколотках, простые, все еще зашнурованные черные туфли. Но худощавое и угловатое тело мужчины кажется слишком уж плоским, будто его вдавили в лестницу. Возможно, на него наступили. При более внимательном рассмотрении одежды также обнаруживается комковатость, вызванная разрывами тела внутри облегающей ткани, отчего его облачение теперь действует как мешок, удерживающий конечности и туловище воедино.

В двух шагах от протянутой хрупкой руки лежит стальной церемониальный меч, в слабом свете его полированное лезвие кажется тусклым пятном.

На вершине лестницы открытая дверь.

В коридоре за ней горит электрический свет, придающий окружению оттенок выцветшей фотографии.

За занавешенными окнами на первом этаже висит пелена спертого, пахнущего миндалем воздуха. Теснота