Другая сестра Беннет - Дженис Хэдлоу

– Мне жаль, что ты так устала, Шарлотта. Могу я как-то помочь? Я вполне свободна до конца сегодняшнего дня.

– Нет, спасибо, я уверена, что справлюсь со всем сама. Однако мы можем не увидеться сегодня, так как я буду очень занята.

С этими словами Шарлотта замолчала и вскоре, довольно холодно кивнув, тоже удалилась. Оставшись одна за столом, Мэри почувствовала нарастающее беспокойство. На этот раз нельзя было ошибиться ни в недовольном тоне Шарлотты, ни, как опасалась Мэри, в источнике ее раздражения. Ей не нравилось совместное времяпрепровождение Мэри и мистера Коллинза в библиотеке. Слово «ревность» пыталось прорваться в сознание Мэри, но она не позволяла ему этого сделать. Это была столь нелепая идея, такая глупая и невообразимая, что Шарлотта не могла всерьез ее допустить. Трудно было представить себе двух людей, менее склонных к нарушению правил приличия, чем Мэри и мистер Коллинз. Она была не из тех женщин, с которыми мужчины теряли бы голову, а он был не из тех, кто способен на это.

Как только гнев стихнет, Шарлотта, несомненно, поймет это. Поразмыслит на холодную голову и убедится в несправедливости своих подозрений. Мэри всегда считала Шарлотту самым спокойным и наименее эмоциональным из всех знакомых ей человеком, и ее чувства к мужу не казались достаточно страстными, чтобы подавить способность к рациональным суждениям. Такое негодование не могло длиться долго. Скоро Шарлотта снова станет прежней: сухой, сдержанной и собранной, способной посмеяться над идеей, которая на самом деле была слишком нелепой, чтобы ее вообразить. Мэри вообще ничего об этом не сказала бы. Между ней и мистером Коллинзом не было ни намека, ни единого слова о чем-либо предосудительном. Это была чистая правда. Она не удостоила бы никакого другого предположения даже попыткой опровержения, и решила больше не думать об этом.

Чтобы отвлечься, Мэри побрела в библиотеку, достала ручку и бумагу и приготовилась практиковаться в написании греческих букв. Она вытащила маленький словарь и на мгновение заколебалась, прежде чем открыть его. Что, если Шарлотта заметит это и спросит, где она его взяла? Но это было просто смешно. Она не сделала ничего плохого и не станет испытывать чувство вины за то, чего не совершала. Прислонив том к другой книге, Мэри принялась писать, тихо произнося вслух названия букв.

– 41 –

К концу дня Мэри исписала греческими буквами несколько листов. Сняв очки и потерев глаза, она ощутила, как они болят. Она решила взять наверх свою работу и еще раз взглянуть на нее там. Было бы интересно посмотреть, не принесли ли ее недавние попытки улучшения по сравнению с прежними каракулями. В спальне Мэри разложила страницы на туалетном столике, зажгла две свечи и принялась внимательно рассматривать буквы, когда вошла миссис Хилл. Поначалу та занялась уборкой и складыванием вещей, но вскоре подошла и встала рядом с Мэри, с любопытством разглядывая бумаги.

– Что это? Я никогда раньше не видела, чтобы вы так писали.

– Это греческий, миссис Хилл, как говорили в древности, язык великих философов и поэтов.

– Этому вас учит мистер Коллинз? Как правильно говорить и писать по-гречески?

– Да, он был так добр, что дал мне пару уроков, когда у него было время.

Миссис Хилл встала и посмотрела прямо на Мэри.

– Похоже, он находит время на вас, не так ли? Вы почти каждый день вместе сидите в библиотеке.

– Это занимает всего несколько часов в день. Это не отвлекает его от других обязанностей, а у меня едва ли найдется много занятий.

– Он видит вас чаще, чем миссис Коллинз. Они ведь не занимаются вместе, правда?

Мэри почувствовала, как в ней нарастает тревога. Во рту пересохло, а сердце забилось быстрее.

– Потому что у нее нет пристрастия к такого рода занятиям. Это ее не интересует.

Мэри тяжело опустилась на кровать. Миссис Хилл, видя ее тревогу, поспешила к ней.

– Я не хотела вас огорчить. Честное слово.

– Миссис Коллинз говорила с вами? Она упоминала об этом?

– Господи, нет! Она закрытая женщина и мало с кем делится своими чувствами. Она никогда бы не заговорила со мной на эту тему. И послушайте, мисс Мэри, вы не должны думать, что я считаю, будто вы поступаете дурно. Я знаю, это не в вашей натуре. Но вы еще не понимаете, как устроен мир. Люди складывают два и два вместе и получают пять. Иногда достаточно одного взгляда, чтобы вызвать неприятности.

Мэри сидела неподвижно, онемев от стыда.

– Я должна была предупредить вас, – продолжала миссис Хилл. – Я слишком люблю вас, чтобы молчать. Кто-то должен был это сказать.

Мэри кивнула. Когда стало ясно, что она не собирается отвечать, миссис Хилл вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Как только она ушла, Мэри зарылась лицом в подушки. Как она могла быть так глупа? Зная, что в этих занятиях нет ничего плохого, она не подумала о том, как они могут выглядеть для других. Она наслаждалась ими так сильно, что позволила удовольствию взять верх над здравым смыслом. Неужели она ничему не научилась после того случая с Джоном Спарроу? Тогда она поклялась, что никогда больше не позволит себе действовать так бездумно, и снова совершила ту же ошибку. Она была дурой, невежественной, грубой дурой, слишком беспечной или своенравной, чтобы представить себе последствия своего поведения.

Мэри легла на свою старую кровать и подумала о Шарлотте. Если миссис Хилл заметила, сколько времени мистер Коллинз проводит в обществе гостьи и какое удовольствие он от этого получает, то Мэри не сомневалась, что его жена тоже это замечала. Гнев Шарлотты за обеденным столом не был внезапным взрывом негодования, вызванным гордостью, которую мистер Коллинз так бестактно проявил, когда Мэри декламировала греческий алфавит. Эта злость кипела в ней уже некоторое время, подогреваемая часами, проведенными Мэри с ее мужем, и удовлетворенными выражениями их невинных, непонимающих лиц, когда они выходили из библиотеки после плодотворного дневного занятия. Если Мэри и не считала возможным испытывать ревность к нелюбимому человеку, то теперь она знала, как дела обстояли на самом деле.

Ей потребовалась почти вся ночь, чтобы принять решение, как быть дальше. Более смелая женщина могла бы пойти к Шарлотте и попытаться объяснить ей правду, настаивая на том, что поведение их было истолковано совершенно неправильно. Однако Мэри знала, что не сможет этого сделать. Разговор с Шарлоттой придавал ситуации значение, которого она не заслуживала, и Мэри подозревала, что не сможет оправдать себя под обвиняющим взглядом Шарлотты. Спотыкаясь и бахвалясь, в своем замешательстве она могла намекнуть на вину, которой за ней не было. Шарлотта будет безжалостна, а Мэри не сможет справиться с ее презрением. Она боялась того, кем стала Шарлотта, и была