'Москва' над Берлином - Борис Николаевич Масленников

и как… Их расспрашиваю, что нового в эскадрилье, в полку, какова жизнь. В общем — общаемся…　

И вдруг, ближе к вечеру, мне передают: «Сальников, зайди в штаб, командир хочет с тобой побеседовать…»　

Я, значит, — туда. Захожу в штаб, а там — три или четыре амбала здоровущих.　

— Сдать, — говорят, — оружие!　

— Да вы что?! — возмутился я.　

— Сдать!　

Эти ребята были из СМЕРШа. С ними не поспоришь. Сдал пистолет. Изъяли партбилет. И оказался я опять на знакомой уже гауптвахте. Только четыре пожилых караульных меня сторожат, а не два, как в первый раз. Чтобы я, значит, не убежал. А куда и зачем мне бежать?　

Дня через четыре меня под конвой и — шагом марш в штрафбат. В Смоленскую область, в город Починок. Вот туда и доставили меня мои конвойные — целых два человека! — и сдали чин по чину — в штрафной батальон.　

Не успел я обжиться в обществе штрафников, хороших вообще-то ребят, как собрали нас — человек тридцать — сформировали маршевую роту и — пешочком на фронт, на передок.　

Но вот ведь судьба какая: я летал на Шклов, что под Оршей, и меня же опять под Оршу. Только, если смотреть на карту в сторону запада, то Шклов — с левой стороны от Орши, а я попадаю с правой стороны от этого города. Там и размещался фронтовой штрафбат. Рядом с передовой. В землянках. Режим — строжайший.　

Примерно через неделю вывели нашу штрафную роту из землянки, построили. Выходит из командирской землянки — а тишина кругом, спокойствие, благодать — командир роты, майор. Окинул взглядом строй:　

— Здравствуйте!　

— Здра-а-вия жела-а-м, — мы хором, — товарищ майор!　

— Ну, давайте знакомиться, — а сам чуть «поддатый», спиртным от него попахивает. Обращается к одному: — Вы за что сюда попали?　

— За то-то, — отвечает штрафник.　

Вот так он каждого из нас опрашивал, и каждый отвечал, за какие грехи он попал в штрафбат. До меня доходит:　

— А вы за что?　

— За рукоприкладство к офицеру! — во весь голос выпаливаю я. А что скрывать — все равно в моих штрафных документах об этом указано.　

Он пристально так на меня посмотрел, помолчал. Потом лишь одно слово с непонятным для меня подтекстом произнес:　

— Понятно…　

И, снова помолчав, добавил:　

— Что ж, бывает. Это все-таки лучше, чем трусость…　

Да… А как опросил нас всех тот майор, вышел на середину перед нашим строем и произнес такую речь:　

— Вы сюда попали сами — каждый — знаете за что. Отсюда есть два выхода: или выполнить боевое задание, смыть свою вину перед Родиной кровью и вернуться «чистым» в строй защитников нашей страны, или уйти на тот свет, откуда возврата нет. Всяких филонов и уклоняющихся здесь не терпят. Это — не проходит. Это — штрафной батальон. Понятно?

— Понятно! — опять отвечает строй штрафников хором. Действительно, что ж тут непонятного?　

— Ну так вот, — завершает свою краткую, но весьма выразительную и содержательную речь майор, переходя от слов к делу, — для начала нужно мне выбрать из вас два десятка человек — в разведку. Есть приказ — захватить «языка». Мы здесь стоим уже давно, а толком, что у противника делается, ни черта не знаем. Вот поэтому и нужен «язык». И честь выполнить эту боевую задачу выпадает на вашу долю. Условие такое: приведете «языка» — все те, кто был в этом поиске, на второй день освобождаются. Не приведете — во второй раз пойдете, в третий… И так — пока не выполните задачу. Она — задача — очень важна и нужна для нашей Родины, для нашей с вами Победы… Понятно?!　

— Понятно!.. — громогласно пронеслось по строю.　

— Кто хочет пойти в поиск? — повел глазами с правого фланга на левый и обратно майор. — Два шага впе-е-ред… марш!　

Да-а-а… Что б вы подумали? Все, как один человек, кто был в строю, 30–40 штрафников, два раза вперед шагнули!　

— Не-е-т, не-е-т, — аж улыбнулся майор, — столько много в этот раз на поиск не надо. Но это вы — молодцы, что у вас такой порыв идти на боевое задание… Попробую сам подобрать подходящую команду, небольшой опыт в таком деле у меня имеется…　

И — опять идет перед строем — выбирает…　

— Вот вы, — тыкает пальцем в грудь штрафника, потом другого, — вы, вы… — видно, по физическим данным ребят подбирает. Подходит ко мне:　

— Ну, а вы как — пойдете или нет?　

— Пойду, товарищ майор! — вытянулся я перед ним: хоть бы меня в эту группу захвата «языка» взял…　

Помолчал, подумал майор. Кивнул головой:

— Ну что ж… Давайте…　

Видно, он чувствовал, что предстоит опасное дело. Уже — потом мы узнали — несколько раз такой поиск проводился в этом районе. И все безрезультатно. С большими потерями. И сейчас ему почти на верную смерть молодых ребят посылать надо… Наверняка многие не вернутся из этого поиска… Что поделаешь: таков удел штрафников…　

Но раз был приказ — надо его исполнять. Отобрал он нас — пятнадцать-шестнадцать человек. Отвели нас в отдельную землянку. А там, в той землянке, несколько сержантов — бо-о-о-льши-и-их специалистов — начали нас учить, как проволоку резать, как маскироваться, как ножом орудовать, гранату бросать…　

Я во всех этих делах, естественно, — ни бум-бум. А почему? Да потому, что никогда с такими делами связан не был.　

Я первых немцев-то, слава богу, вблизи увидел лишь в конце сорок второго года. И то, где бы вы думаете? В Средней Азии. Наш полк тогда перебазировался железнодорожным эшелоном с Кавказа в Рыбинск. Там мы должны были пополняться летным составом и получать другие самолеты. И на какой-то станции повыскакивали наши ребята из вагонов за кипятком. И я выскочил. А навстречу нашему подошел эшелон с пленными. И вот эти пленные немцы тоже повыскакивали из своих теплушек за кипятком. Встретились…　

Я смотрю на них и думаю: господи ж ты, боже мой! И это мы против таких фрицев воюем? Так они нас еще и гонят… Такие замухрышки, доходяги…　

Так и тут, в штрафбате-то, полагал: да ничего… Мы этих самых фрицев, «языков», поймаем как-нибудь…　

Стали мы готовиться к выходу на поиск. На передний край пробрались, понаблюдали за немецкой стороной, местность поизучали. В конце концов решили: нужно захватывать ту фрицевскую смену, которая пойдет на замену наряда пулеметного гнезда. Выследили, где это самое гнездо расположено и как замаскировалось: если смотреть из нашего окопа — справа, наискосок… Все это в светлое время делалось…　

Подходит определенное время, где-то около часа ночи. Вся наша группа сосредоточилась в