Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

или тяжелое ранение командиров всех степеней вплоть до полковников резко понижала боевую деятельность полков. Например, 20 июня были убиты командиры 165-го пехотного Луцкого (Н. И. Михайлов) и 166-го пехотного Ровненского (Р. Ш.-А. Сыртланов) полков и тяжело ранен командир 167-го пехотного Острожского полка И. И. Перцев[240], входивших в состав 42-й пехотной дивизии 9-го армейского корпуса. И атаки немедленно приостановились – дивизия «встала».

Перманентное переподчинение одних подразделений другим устранило от руководства до половины командного состава атаковавших войск, что вообще дезорганизовало общее управление атаками со стороны штабов корпусов и армии до крайней степени. В итоге каждый командир старался заботиться в этом хаосе только о своих людях, что не позволяло организовывать новые удары и помогать соседу: следовательно, успехи германских контратак были обеспечены. Как говорилось в цитируемой нами «Сводке», «следовало бы отнюдь не ставить одну дивизию за другой, не отстранять от командования постоянных начальников, не создавать искусственных соединений, а каждой отдельной части давать свой участок и затем боевую часть питать из глубины, из резервов своей же дивизии. Тот же принцип необходимо проводить и в дивизиях, всеми мерами следует избегать перемешивания даже полков».

Но все это было обдумано уже после поражения. Пока же наступали так, как действовали французы, которым их отсталая тактика еще откликнется в провале весны 1917 г., известном как «бойня Нивеля». При таких методах атаки русское наступление никогда и не могло бы быть успешным. Главкозап мало того, что совершенно не подготовил местность для предстоящего наступления, но и не сумел организовать его. Причем последнее утверждение относится как к организации войск, предназначенных для прорыва, так и системы командного руководства.

Кажется, что опыт двух лет войны пропал для генерала Эверта зря. Или – неудача стала следствием нежелания Эверта наступать вообще. Несколько позже, в Минске, А. Е. Эверт рассказывал командиру 2-го гвардейского корпуса Г. О. Рауху, что неудача под Барановичами – это «сила неприятельской позиции и упорство немецких войск». Однако Раух замечает: «Чувствовалось также из его слов, что большой настойчивости им проявлено не было». Но Алексеев верил Эверту, и Юго-Западный фронт в июне получал небольшие усиления, хотя следовало сразу же бросить туда все резервы – «туда, где первый труднейший в позиционной войне акт прорыва был столь блестяще осуществлен»[241].

Как говорили немцы, на русское командование слишком влиял опыт борьбы на Западном фронте и применявшиеся там методы наступления на укрепленные позиции противника. При этом даже на Западе такие методы не выдерживали критики (главнокомандующий Ж. Жоффр в декабре 1916 г. будет отстранен от командования, так как правительство будет недовольно его действиями под Верденом и на Сомме). На востоке же французские принципы были вообще неприменимы. Сами же немцы пишут: «Русское командование рассчитывало при наступлениях на массу живой силы и беспощадно ее расходовало… В русской тактике в сильной степени господствовали взгляды Жоффра, только русской армии не удавалось достигнуть такого сильного артиллерийского действия, как на Западе, между тем, как оно именно и являлось залогом успеха французского способа наступления»[242].

21-го числа, после дневного артиллерийского удара, вечером, пять русских дивизий бросились опять-таки в лобовую атаку в районе деревень Скробов и Дробышев. Противник встретил наступление русских мощными контрударами, и встречные бои в районе первых двух полос немецкой обороны шли всю ночь и следующий день. Эверт попытался переломить ход сражения вводом в дело 3-го Кавказского корпуса В. А. Ирманова, однако немцы все же удержались на второй линии своих окопов.

Оперативная сводка по 4-й армии от 22 июня гласила: «На всем фронте войска армии продолжают удерживать за собой захваченные участки неприятельской позиции»[243]. Но тут же Рагоза приказывал «артиллерийскую подготовку начать с рассвета 24 июня. В течение 23 июня держать противника под артиллерийским огнем лишь с целью не позволять ему исправлять сделанные нами разрушения, а из тяжелых орудий вести огонь только по тем сооружениям, которые еще не разрушены… Лишь при полной бережливости в расходовании снарядов 23 июня, мы получим возможность выполнить в нужной мере на следующий день необходимую для успеха атаки артиллерийскую подготовку»[244].

Германскому успеху способствовало то, что наступавший истек кровью. Русские заняли уже весь пресловутый «Фердинандов нос», заняли сам Скробов, взяли около 1000 пленных и 4 орудия, но потери частей, преодолевавших десятки рядов колючей и электрической проволоки, были просто ужасающими. На ряде участков проволочные заграждения были поставлены на обратных скатах, что сделало невозможным их визуальное наблюдение, и, следовательно, их расположение осталось неизвестным. Потери за три дня достигли чуть ли не половины первоначального состава русских корпусов, вводимых в дело, и потому повторные атаки были отложены на сутки.

Что значит – отложить на сутки? Подразделения 3-го Сибирского корпуса В. О. Трофимова, заняв германские окопы, получили приказ остановить дальнейшее продвижение вперед. В этот момент командарм-4 А. Ф. Рагоза вознамерился ввести в прорыв резерв – 3-й Кавказский корпус В. А. Ирманова. Пока одни войска стояли, а другие пытались выдвинуться, немцы уже подтянули артиллерию. Итог – приказ на общий отход.

23 июня Рагоза произвел перегруппировку, выдвинув резервные корпуса в первую линию, а после очередной артиллерийской «долбежки», ночью 24-го числа уже сразу шесть пехотных дивизий бросились на штурм неприятельских позиций. В своих приказах от 23-го и 24-го числа генерал Рагоза призывал командиров не наступать на «грабли» одних и тех же ошибок – несогласованности действий и неумения применить артиллерию на поле боя, ведущих к общей неудаче. А именно: «Прошу начальников всех степеней проникнуться принципами взаимной выручки и единства действий, и помнить, что, соблюдая свои маленькие выгоды, они могут нанести большой ущерб нашему делу». А также: «Обидно сознавать, что немцы рискуют вести оборону некоторых участков небольшими силами пехоты, рассчитывая почти исключительно на силу своих укреплений и на искусство своей артиллерии, а мы не умеем их за это наказать»[245].

Два дня русские стояли и смотрели, как германцы укрепляют свои старые позиции, только-только накануне взятые было сибиряками. Ничуть не странно, что новый удар (через двое суток бездействия) был легко отбит немцами, которые отбились только одним пулеметным огнем, что было и неудивительно: приемы русской атаки не изменились ни на йоту, просто атаковали те войска, что находились в первые дни позади.

Соответственно, и новую атаку ждало то же самое, что и первый удар русских. Сводка сведений по 4-й армии от 25 июня, казалось, давала оптимистичный прогноз: «Артиллерийская подготовка во всех корпусах дала удовлетворительные результаты: большинство проходов проделано, остальные должны быть закончены саперами и охотниками в течение вечера и первой половины ночи, произведены разрушения значительного числа пулеметных гнезд и блиндажей». И