История жирондистов Том I - Альфонс Ламартин

Мясник Лежандр, который являлся для Дантона тем же, кем Дантон стал для Мирабо, — следующей ступенью вниз, в пропасть мятежа, — служивший в течение десяти лет матросом на корабле, обладал грубым и жестоким нравом, свойственным обеим его профессиям. Он основал (при содействии Дантона) клуб кордельеров — центр смелых предприятий, подобно тому как якобинский стал центром радикальных теорий. Всегда предпочитающий удар слову, Лежандр даже движениями тела подавлял еще прежде, чем открывал рот. Он был, если можно так выразиться, дубинкой Дантона.

Вот еще несколько героев. Гюгенен — адвокат, изгнанный из корпорации, затем солдат, затем приказчик, заподозренный, впрочем, в грабеже. Александр — командир батальона Гобеленов[28], герой предместий, друг Лежандра. Марат — ходячий заговор, настоящий пророк демагогии, который довел свою ненависть к обществу до уровня бреда, хвастал этим и с удовольствием играл роль народного шута. Дюбуа-Крансе — человек военный, храбрый и образованный; Брюн — сабля, в любой момент готовая к услугам заговорщиков; Моморо — типограф, опьяненный философией; Дюбюиссон — мрачный литератор, которого к интригам толкнула непризнанность; Фабр д’Эглантин — комический поэт, одержимый честолюбием иного рода; Шабо — капуцин, ожесточившийся в монастыре и горящий желанием отомстить суеверию, которое его там заперло; Ларейни — солдат-священник; Гоншон и Дюкенуа — друзья Робеспьера; Карра — жирондистский журналист; итальянец по имени Ротондо; Анрио; наконец, Барбару — агент Ролана и Бриссо. Таковы были главные участники и виновники мятежа 20 июня.

Все эти люди сошлись в уединенном доме в Шарантоне, чтобы среди безмолвия ночи обсудить предлог и план восстания. Страсти были различны, нетерпение — одинаково. Одни хотели только устрашить, другие поразить, но все одинаково хотели действовать. В двух словах Дантон предложил цель, Сантерр — средства, Марат — энергию, Камилл Демулен — циничную веселость всего события; все выразили решимость поднять народ. Революционную карту Парижа развернули на столе, и палец Дантона указал на ней сборные пункты толпы.

Местом собрания и точкой отправления народных колонн назначили площадь Бастилии. Внешней целью движения предложили петицию в адрес Собрания и короля против veto, наложенного на декреты о священниках и двадцатитысячном лагере; лозунгом — отозвание министров Ролана, Сервана, Клавьера; результатом дня признали бы ужас, посеянный в народе, распространенный по Парижу и доведенный до самого Тюильри. Париж ожидал этого визита предместий: обед на пятьсот персон устроили накануне на Елисейских полях, глава марсельских коммунаров и агитаторы центральных кварталов побратались там с жирондистами. Актер Дюгазон пропел куплеты, в которых содержалась не одна прямая угроза дворцу. Король из своего окна слышал эти зловещие песни и рукоплескания толпы. Что же касается порядка шествия, причудливых эмблем, вычурного оружия, чудовищных костюмов, бешеных речей, которые должны были приветствовать появление этой армии предместий на улицах столицы, то этого заговорщики не планировали: беспорядок и ужас сами по себе составляли часть программы, и главари предоставляли развитие ее исступленному вдохновению толпы и тому соперничеству в цинизме, которое само собой устанавливается в подобных скоплениях людей. Вожди разошлись, провозгласив лозунг, который давал движению следующего дня необъятные надежды и фактически уполномочивал народ на самые крайние действия. Лозунг этот звучал так: «Покончить с дворцом».

Петион мог все задержать и все рассеять. Управление департамента, председателем которого являлся герцог Ларошфуко, столь зверски убитый впоследствии, настойчиво требовало от Петиона исполнения его долга. Петион улыбался, предоставив все своему ходу и подтверждая законность сборищ и петиций. Верньо с трибун опровергал тревоги конституционистов как клевету на невиновность народа. Кондорсе смеялся над беспокойством, проявляемым министрами, и над требованием войск, с которым они обращались к Собранию. «Не смешно ли, — говорил он своим товарищам, — видеть, как исполнительная власть просит средств к действию у законодателей? Пусть она спасается сама, это ее дело».

Таким образом, против несчастного монарха с заговором соединилась даже насмешка. Законодатели издевались над властью, обезоруженной их собственными руками, и аплодировали деятелям смуты.

Вот какими событиями был обязан своему ходу день 20 июня 1792 года. На второе совещание, еще более тайное и немногочисленное, собрались у Сантерра, в ночь с 19-го на 20-е, исключительно люди действия. Каждый из них отправился затем на свой пост, разбудил самых надежных из своих последователей и распределил их небольшими группами, чтобы набирать рабочих по мере того, как те будут выходить из своих жилищ. Сантерр отвечал за бездействие национальной гвардии. «Будьте спокойны, — говорил он заговорщикам, — Петион будет там».

Действительно, Петион накануне приказал батальонам национальной гвардии быть под ружьем, но не для сопротивления народным массам, а чтобы брататься с петиционерами и составить кортеж мятежа. На рассвете эти батальоны собрались, свалив ружья в кучи на всех больших площадях. Сантерр обращался к своему батальону на развалинах Бастилии. Мундиры тут смешались с лохмотьями нищеты. Отряды инвалидов, жандармов, национальных гвардейцев, добровольцев принимали от Сантерра приказания и повторяли их толпе. Инстинктивная дисциплина брала верх над беспорядком.

В 11 часов народ двинулся к Тюильри. Число людей, которые отправились с площади Бастилии, составляло не менее двадцати тысяч. Они разделились на три корпуса: первый, состоявший из батальонов предместий, вооруженный штыками и саблями, подчинялся Сантерру; второй, составленный из людей безоружных или вооруженных лишь пиками и палками, шел под предводительством Сент-Юрюжа; третий, представлявший неорганизованную, жалкого вида толпу, следовал за молодой и прекрасной женщиной, одетой в мужское платье, с саблей в руке, с ружьем на плече, сидевшей на пушке, которую тащили несколько человек. Это была Теруань де Мерикур.

Теруань, или Ламбертина, де Мерикур прославилась под именем «красавицы из Льежа». Революция привлекла ее в Париж, как всякий круговорот втягивает в себя легкие предметы. Оскорбленная любовь толкнула девушку в сферу интриг; порок, за который она, впрочем, сама краснела, сообщал ей жажду мщения. Поражая аристократов, она думала восстановить свою честь; свой стыд она смывала кровью.

Анна-Жозефа Теруань родилась в деревне Мерикур, в окрестностях Льежа, в семействе богатых земледельцев, и получила воспитание, приличествующее высшим классам общества. Когда девушке исполнилось семнадцать лет, ее блестящая красота привлекла внимание молодого вельможи с берегов Рейна, замок которого находился по соседству с домом Анны. Девушка была любима, соблазнена, брошена и бежала из отеческого дома в Англию. Пробыв несколько месяцев в Лондоне, она приехала во Францию, имея рекомендацию к Мирабо. Теруань через него познакомилась с Сийесом, Шенье, Дантоном, Бриссо, Камиллом Демуленом. Молодость, любовь, жажда мести, соприкосновение с очагом революций воспламенили ее. Привязанная сначала к великим реформаторам 89-го года, она выскользнула из их рук в объятия богатых сластолюбцев, которые дорого платили за ее прелести. Куртизанка богатства, она вскоре сделалась проституткой народа. Подобно своим предшественницам в Египте и Древнем Риме, Теруань расточала на дело свободы золото, достававшееся ей посредством порока.

При первых же волнениях Теруань вышла на улицу. Одетая в амазонку цвета крови, с развевающимися на шляпе перьями, с саблей на боку и двумя пистолетами за поясом, она прорвалась в самую гущу восставших. Находясь в первых рядах, она была в числе выломавших решетку Дома инвалидов, чтобы забрать оттуда пушки, затем — первой во время приступа и одна из первых взошла на башню Бастилии. В октябрьские дни она вела в Версаль парижских женщин. Верхом на лошади, рядом со свирепым Журданом, она привезла короля в Париж. Не бледнела и не падала в обморок, следуя за отрубленными головами королевских стражей, насаженными в качестве трофеев на концы пик. Она возвышала голос среди скандалов в клубах и бранила Собрание с высоты галерей.

В силу одной из тех случайностей, которые похожи на заранее предопределенное мщение судьбы, Теруань встретила в Париже того самого молодого бельгийского дворянина, который ее соблазнил. Взгляд этой женщины открыл ее соблазнителю опасность, которой он подвергался. Он хотел предотвратить свою гибель и явился умолять Теруань о прощении. «Мое прощение! — сказал она. — А какой ценой можете вы заплатить за него? Утрата невинности, потеря чести, позор моей семьи, насмешки над сестрами и братом, проклятие отца, изгнание меня из дома, вступление в позорную касту падших женщин, кровь, которой я обагряю и обагрю еще свои руки, осквернение людьми моей памяти, бессмертие проклятия, соединенного с моим именем, вместо бессмертия добродетели, в которой вы меня научили сомневаться. Вот что вы хотите искупить! Ну, так знаете ли вы такую цену, которая была бы в состоянии возместить мне все это?» Виновный молчал, Теруань не обладала таким великодушием, чтобы простить его. Он погиб во время сентябрьских убийств.