Маленький содом - Георгий Стаматов

остров; связи его со столичными знакомыми давно были порваны. Квартира снова стала походить на жилище холостяка. По утрам он не завтракал. Обедал в харчевнях. Ночи проводил, как узник, в одиночке. Наконец, эта одинокая беспорядочная жизнь ему осточертела. А жена писала ему, звала его приехать к ней, и лишь амбиция не позволяла Скалову уступить ее просьбам.

Но вот он получил телеграмму: «Больна», и обрадовался: наконец, явилась уважительная причина для отъезда.

Он приехал в городок, где находилась его жена.

После долгой жизни в Софии он не мог надышаться свежим воздухом. Все радовало — патриархальный дом с просторными светлыми комнатами, огромный запущенный сад, навевавший дремоту и лень. Скалов, доселе не знавший идиллической сельской жизни, теперь полюбил простор больше комфорта. Он возненавидел столицу и ее набитые озлобленными людьми тесные конурки, где не всем хватает места, где, так же как на Орландовском кладбище, на учете каждый метр. Он часами сидел в тенистом саду, забыв об идеях, о принципах, и размышлял только о том, как лучше устроиться здесь. «Посадить цветы, фруктовые деревья... Беседку можно превратить в летний кабинет. В глубине двора устроить курятник — всегда будут свежие яйца...»

Старое, чужое гнездо возбудило в нем жажду — не наживы, нет,— полного покоя. Пожить бы без хозяина, без квартирантов,— подальше от зловещего, бессмысленного шума жизни.

Как-то вечером, полушутя, полусерьезно, он сказал жене:

   —  А знаешь, Мара, если мы сделаем тут небольшой ремонт в софийском духе, из этого домика дворец получится...

   —  Что? Остаться в провинции? Ни в коем случае! — отрезала хозяйка.

Скалов галантно поклонился.

— Воля твоя. Хозяйка — ты.

   —  Продам все и куплю квартиру в столице. Я уже присмотрела одну, неподалеку от Докторского памятника и от бульвара патриарха Евтимия[44]. Второй этаж, солнечная сторона, окна выходят на юго-восток. Строить дома поблизости запрещено, чтобы не заслонять света.

«М-да ... начинаем требовать солнечной стороны... юго-востока».

Перспектива жизни в Софии встревожила его не на шутку.

После этого разговора Скалов с грустью прошелся по саду. Пришлось отказаться от мечты о летнем кабинете и свежих яйцах. Хозяйка — она. Она — сила. А он как был ничтожеством на государственной службе, так и остался.

Единственный когда-либо возникавший у него фантастический план рухнул.

* * *

   —  Запомни раз и навсегда: в собственную квартиру я не поеду!

   —  Уж не думаешь ли ты меня бросить?

   —  Ты и до этого доведешь.

   —  Ненормальный! Значит, если бы наследство получил ты, я не должна была бы им пользоваться?

   —  Оно твое, а это другое дело.

Жена разозлилась.

   —  Почему? Разве мы не люди? Ну скажи, что же мне делать с этими деньгами? Подарить их твоей партии или раздать бедным? Ну, отвечай! Мы с тобой муж и жена или нет? Может быть, ты и этого не признаешь?

Веки ее дрогнули; она действительно не понимала мужа. Она опустилась на кушетку и заплакала:

   —  Я так радовалась, что наконец-то мы будем жить по-человечески... и вот...

Этого Скалов не ожидал. Он подошел к жене. Ему стало жаль ее. Он понял, что вел себя грубо. «Другая давно бы меня бросила»,— подумал он и погладил жену по голове.

   —  Успокойся! Ты ведь знаешь, как я к тебе относился до того, как ты неожиданно получила наследство. Тогда мы были равны.

   —  Неправда! Моя пенсия больше твоей.

   —  Но ты и тратишь на себя больше.

   —  Ах, так! Ты меня упрекаешь?

   —  Не будем говорить об этих мелочах. Но согласись, что я попал в щекотливое положение. Откровенно говоря, мне лично менять квартиру не нужно.

Она встала с торжествующим видом.

   —  Как ты сказал?.. А разве не ты предлагал отремонтировать старый дом «в софийском вкусе»?

«Не могла не наступить на мозоль»,— подумал он.

   —  Это разница. Но если я, Скалов, буду жить в роскошной квартире, иметь текущий счет в банке — хоть

это и не мои деньги,— как же мне тогда смотреть в глаза людям?

   —  Вечно думаем, что скажут люди! В квартире жены ты жить не хочешь, а пенсию от государства берешь!..

Теперь она разбередила старую рану.

   —  Хорошо, хорошо... что с тобой делать! Некоторых вещей ты никогда не поймешь... Но запомни, что я буду жить у тебя, как у квартирохозяйки. Всю свою пенсию буду тебе отдавать за квартиру и стол.

   —  Согласна! Зря ты так шумел. В конце концов я ведь и вправду хозяйка, все здесь мое. Надеюсь, ты не требуешь, чтобы деньги у нас были раздельные? — с улыбкой спросила она, довольная одержанной победой.

* * *

Хозяйка заканчивала убранство квартиры. Все здесь было новенькое; старую мебель вынесли на чердак. Так фельдфебель, произведенный в офицеры, с презрением выбрасывает своего старого верного спутника — поношенную гимнастерку.

Скалов наотрез отказался помогать жене.

   —  В этих делах я ничего не понимаю, и не мое это дело!

Однако он с наслаждением приходил в столовую и садился обедать или ужинать за огромный стол, накрытый не затасканной клеенкой, а белоснежной скатертью. В столовой стояли удобные стулья с высокими спинками и буфет. Балкон был украшен цветами.

Наняли прислугу. Впрочем, Скалов заявил, что не нуждается в услугах и не желает никаких перемен в своем кабинете. Жена его всерьез рассердилась.

   —  Прости, пожалуйста! А что скажут знакомые? Сама, дескать, обставила свои комнаты по-барски, а муж сидит, как писарь, за канцелярским столом!

Но Скалов ничего не хотел слушать.

   —  И что ты за человек! — с раздражением закричала она.— Нашей читальне я пожертвовала десять тысяч левов, а для тебя не могу купить приличный письменный стол?

Скалов безнадежно махнул рукой.

   —  Не хватает только одного — приемов.

   —  Погоди, придет время — и приемы будем устраивать.

Она одна отправилась по магазинам. Выбрала дорогое бюро, ковер, кожаный диван, даже корзину для бумаг.

* * *

Спустя несколько дней жена Скалова, войдя в кабинет, застала мужа за какой-то работой.

   —  Что ты делаешь?

   —  Тебе — твое, мне — мое.

И тут она увидела — вернее, узнала — «ленинский уголок», такой же, как в прежней квартире, только более нарядный.

   —  Брось это ребячество! Тебе оно уже не к лицу,— проворчала она.

Она позвала прислугу, и убранство злополучного «уголка» тоже вынесли на чердак — туда, где валялась старая мебель.

   —  Ну и пускай! — пробормотал смущенный Скалов.— Ничего ты этим