DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

вышел в прихожую. Достал из кармана карандаш и стикеры. Написал нужную фразу, прилепил к зеркалу. В отражении увидел, что у меня осталось мое прежнее лицо, без всяких аппликаций – разве что покрытое какими-то чирьями.

Пошел на кухню. Лицо чесалось.

Открыл заветную банку. Пустая. Склонился над ней и стал сдавливать вызревший под правым глазом фурункул. Лопнуло – родилась головка. Я надавил еще – как толстый твердый угорь, вылезла спичка. С тихим бряком упала на дно жестяной банки. Чесалось лицо.

Я нащупал второй чирей. Сжал и выдавил из него спичку. Все хорошо. Хорошо. Спичечки.

От третьего чирья меня отвлек звонок телефона. Я уже знал, о чем меня спросят. Принял вызов и устало ответил:

– Слушаю… Да, все нормально. Она всегда так. Да. Спички у вас есть?

Черт № 7

Максим Кабир

Американец

– Успокойся! Харэ! В детскую комнату милиции захотела?!

Грузчик схватил Иру в охапку и волок к выходу, а она брыкалась, пытаясь вырваться, налететь на продавщицу и выдрать клок обесцвеченных волос. Покупатели озирались и перешептывались. Бесплатное шоу в приморской глуши.

– Вы полюбуйтесь, – прошипела продавщица, разводя руками. – Экая семейка! Старшая – наркоманка, младшая – психичка.

– Тварь! – зарычала Ира. – Не наркоманка она!

– Ну да! – брезгливо ухмыльнулась продавщица. – В восемнадцать лет померла, и не наркоманка.

– Убью!

– Убьет, слышали? Карим, пиши заявление.

Чернявый грузчик только посмеивался, вытаскивая Иру под ослепительное южное солнце, плавящее асфальт и мозги. Она попробовала снова вбежать в гастроном, но грузчик преградил дорогу:

– Остынь, девка же. А пинаешься, как пацан. Что на тебя нашло? О чем речь?

Ира сплюнула, борясь с подкатывающими слезами. На смену ярости пришло отчаяние. Желание сжечь пропахший гнилыми овощами гастроном вместе с продавщицей и ненавистным городом.

– Корова… Сука… О моей Нине за спиной трепалась.

– О Нине? – Грузчик почесал лысину. – Ты Кочубей, что ли? Ого, вымахала. – Он поцокал языком. – Жаль сеструху твою. В таком возрасте… Надо же.

Грузчик посмотрел на Ирины запястья, будто искал следы внутривенных инъекций, которые, по мнению поганых сплетников, угробили Нину Кочубей. Нина заканчивала шарагу, у нее вся жизнь была впереди. Захотела бы, уехала бы в Краснодар учиться. Или в Москву. Или вообще за океан.

– Она не наркоманка, понятно? У нее сердце встало. Истощение организма.

– Ладно, подруга, как скажешь. Но на людей больше не кидайся. Мало ли кто…

Ира не дослушала, зашагав прочь, сунув руки в карманы обрезанных джинсов. Нина обязательно сделала бы замечание: не сутулься, Ириска. Но Нину закопали в мае. Предали земле, сказала родственница. Вчера сорок дней было, мать принесла чекушку и напилась на кухне, одна. Раньше совсем не употребляла, даже пиво, даже когда папаша из семьи ушел, оставив с двумя дочерями.

Большегрузы громыхали по шоссе. За пастбищами голубела полоска моря, а дальше находилось кладбище: крашенный серебрянкой памятник неизвестному солдату, сварные пирамидки, свежая могила с тесаным крестом. Нина Кочубей, 1977–1995. Пока поп отпевал, родственница, седьмая вода на киселе, торчала за спиной Иры и все трещала без умолку: «Как невеста наша Ниночка, как на выданье!» Мама скулила, жевала носовой платок. Папаша додумался припереться с новой женой. Таращился в гроб, не мигая, и на мертвяка был похож сильнее, чем Нина.

Ира прошла в тени забора, окружающего консервную фабрику. На нем чернели надписи «Егор Летов» и «Олька Минеччица». Степные травы ласкали щиколотки. Вилась тропка, по которой сестры Кочубей столько раз пробегали, чтобы искупаться. Нина научила маленькую Иру плавать. Они были так близки, делились друг с другом всеми секретами. Три года разницы, лучшие подруги. Пристрастись Нина к наркотикам, она бы, наверное, сказала… Или нет? Или оградила бы свою Ириску от этого ада, множащего кресты на кладбище за фабрикой?

Кусая губы, Ира представила старшую сестру. Темные волосы до лопаток, пушистая челка, смуглая кожа. Талия, ноги манекенщицы. В школе и в училище Нина слыла первой красавицей, за ней бы кавалеры табунами ходили, если бы не Валера Портнягин. Нина и Валерка гуляли с седьмого класса. Ира не понимала, что сестра нашла в этом придурке. Он же ни одной книги не прочел, ни одного нормального фильма не смотрел, только кунг-фу свое.

«Разве он не вылитый Кри-Кри?» – смеялась Нина, когда Ира начинала критиковать ее молодого человека. Кри-Кри звали ударника из любимого сериала сестер.

«Кри-Кри?! – восклицала Ира. – Скорее, Наф-Наф».

И они хохотали до упаду.

Все-таки Ире удалось убедить Нину порвать с Портнягиным. Случилось это в марте после того, как Нина показала сестре лиловый синяк и призналась, что Валера ее поколачивает.

«Хватит терпеть!» – сказала Ира, утирая Нинины слезы.

«Хватит!» – эхом отозвалась Нина.

А потом ее предали земле. Она не узнает, что Кристиан собирается бросить Джоанну и сделать предложение Лоле.

Волны пенились, стучали галькой и омывали белые от соли сваи разрушенного пирса. Ира села на горячий камень и закурила. От мысли, что сестра действительно ширялась, кишки скручивало узлом. Она ведь никогда не жаловалась на здоровье. В ту роковую ночь сбежала через окно, ничего не сказав Ире. Она часто так делала – втайне от мамы смывалась к Валере. Обнаружив, что кровать Нины пуста, Ира удрученно вздохнула: «Простила, дура, своего гопника…»

Нина возвратилась домой в три двадцать. Скрипнувшие ставни разбудили Иру. Она увидела, как сестра спускается с подоконника, и отвернулась к стене, обиженная и злая из-за того, что с ней не делятся секретами. Нина легла в постель. Уснула. И умерла во сне.

Чайки голосили в вылинявшем небе. Ира механически играла с зажигалкой: быстро вращала вокруг среднего пальца, используя указательный и безымянный. Этому трюку ее тоже научила Нина. Ира носила в карманах по две зажигалки, умела одновременно крутить обеими руками.

– Я так скучаю… – прошептала она.

В горле заклокотало. Ира вспомнила, как на этом же месте за три или четыре недели до нелепой смерти Нина предложила ей лететь в Штаты.

– Прямо-таки в Штаты?

– Ну.

– На какие шиши?

После развода их мама пахала на двух работах, чтобы прокормить дочек. Как и многие семьи в городе, Кочубеи едва сводили концы с концами.

– А я за американца замуж выйду, – сказала Нина. – Как Майя Юрьевна.

Майей Юрьевной Добросельцевой звали их бывшую соседку, по совместительству – бывшую Ирину учительницу математики. Вчерашняя студентка, Добросельцева приехала в приморскую глушь по распределению, прожила здесь год и успела наделать шума. Была она исключительно хороша собой, говорила и двигалась, как актриса, как Мэри Поппинс в исполнении Андрейченко. На учительскую зарплату