Новый Мир ( № 3 2013) - Новый Мир Новый Мир

Ох, хотел бы понять я, почему Гёте и его современники, поклонники Бонапарта, не впадали в оторопь от бессмысленного броска его — на Москву, от того, что столько положил людей и бежал из России, бросив в ее снегах остатки недобитой своей армии — гибнуть и замерзать. Ради чего такая бойня, столько пролитой крови? Какая психология позволяет не обращать на это внимания?

Но на это не обращали внимания, кажется, «ладно» Гёте, но у нас и Пушкин и Лермонтов. Исторический герой еще не был в их сознании напрямую связан с моралью. И только в Толстом (и Фете — см. их переписку, которую я читал аж летом 1967 года!) убийство герцога Энгиенского вызвало уже понятное нам негодование.

Еще бесстрашный Розанов отметил где-то, что если, к примеру, Гёте устарел в очень значительной своей части, то Пушкин не стареет совсем (правда, Пушкин теперь, кажется, устарел весь и сразу, но в этом нету его вины, а только сила технотронного одичания: в пределах культуры Пушкин не устарел и теперь). Казалось бы, что за чушь: титан возрожденческого пошиба Гёте и русский варвар с африканским жаром без олимпийства. Но такова правда искусства. Гёте и в 75 считал, например, Вольтера источником света , ничего его не смущало. Тогда как Пушкин уже в 25 понял, сколько там идеологической дешевизны (опасной для души человеческой).

25 апреля , воскресенье.

Сегодня вечером — в Латвию. Я не был там с 1970 (!). Вдруг оказалось, что русские стихи кому-то там интересны.

29 апреля , четверг.

Три славных дня в Латвии.

В первые же минуты в Риге вдруг выплыло в сознании: Слока . Что за Слока? И вспомнил, разом вспомнил — ну, не откажешь Творцу в рисунке судьбы — да ведь это место на взморье, тут, где я жил когда-то — когда? Да тоже весной и, считай, 40 лет назад! Да-да, обошел — по наводке Сарабьянова — питерских коллекционеров, насмотрелся «станкового» Сапунова — и сюда писать диплом, обрабатывать собранный материал… Наверное, был тогда конец марта, а не апрель: вспомнились выброшенные на берег последние подгнившие льдины; и вот вчера я шел тем же взморьем, и так же, как тогда, обгонял меня лебедь (тогда впервые в жизни увидел я вольного лебедя на вольной воде).

Сюда на рижское взморье, когда наступало лето, бежали столичные либералы из Московии-Евразии в какой-никакой, но все-таки уголок Европы.  А весной пусто — и тогда и теперь. Слева — сосны, справа — морская зыбь  с чайками, лебедями. И белый «дюнный» песок…

В Слоке (в Каугари) я вдруг вышел даже на — вспомнил! — пельменную, где 40 лет назад в обед подкреплялся. И она существует — в несколько облагороженном варианте. Правда, бутерброды с килькой и луком кружками — те же, но пельмени ручной работы.

Рига. Поздно вечером в баре на Домской площади заказал бальзам. Латыш в белой рубашке, застегнутой под кадык: «Такой большой мужчина и такую маленькую рюмочку?»

Проститутки (причем обоего пола). Парень: «Массаж прямо сейчас». Девицы «застенчиво» трогают за плечо. Город чудный, но неблагополучие налицо. Ни один латыш не сказал о сегодняшнем дне ни одного доброго слова. Вот ведь: свобода и от совка, и от «русских оккупантов», а молодежь поэнергичней поголовно бежит на Запад, производства развалены, сельское хозяйство почти погибло. Ни-ще-та слишком многих.

Сахарная свекла, сахар — многие работники поверили, что теперь-то станут процветающими производителями, на последнее закупили нужное оборудование, оснастку. Но Латвия вступила в Европейское Экономическое Содружество (чтоб лишний раз доказать себе и другим свое европейство) . А там и так этого преизбыток. Откупаясь, дали Латвии денег на ликвидацию производства. Часть раздали, часть украли. Что теперь делать фермерам? Продают когда-то купленную по наивности технику за гроши белорусам.

В нераскормленной Восточной Европе — словно переносишься на полвека назад…

Филолог Влад. Попов ровно семь лет назад подарил мне Том 2, Часть 1 Полного собрания сочинений и писем Е. А. Баратынского. Сегодня я решил разузнать, сколько книг еще вышло и где их можно приобрести — дабы восстановить «прерванную нить» и углубиться в позднего Баратынского, привлекающего меня своим зазывным одиночеством. Звоню Владимиру, и что же? Ни одного тома с той поры так и не вышло! «Очень надеемся в этом году выпустить Часть 2» (Изд-во «Языки славянской культуры»). На издание нет денег. А еще говорят, что русские культурные люди живут не в оккупированной стране.

Мне завтра 63. И этой же весной — папе моему 100 (!). Я родился, значит, когда ему уже было 37. И на стене у меня висит полувыцветшее, чудом уберегшееся «Свидетельство о браке № 594».

Мама с отцом поженились за 4 дня до начала войны 18 июня 1941 года. Известие о ней застало их в поезде, по дороге в Харьков — к его родителям. Этих своих родственников я не знаю. Мама была моложе отца на 7 лет. Он любил ее намного сильнее. Но в Рыбинске, несмотря на всю его популярность (помню его в кофейного цвета камзоле с серебром в «Коварство и любовь» Шиллера), актерская судьба его не сложилась. А мама — волжской крови. Жили они вместе только урывками, а уже в 1957-м мама сошлась с другим.

1330. Звонок из Израиля Инны Лиснянской (поздравляет с завтрашним днем рождения). Я впервые услышал Инну после ее инсульта зимой. Голоса не узнать — изменилось все: тембр, интонации… Увидимся ли? После Елены самый мне дорогой поэт — из еще живых .

5 мая , полдень, Переделкино.

Любимое присловье Победоносцева: «Не надо». В России что-то политическое, реформаторское делать — только вредить. А потому — не надо .

Посмотрел на днях «Трамвай Желание» (с Вивьен Ли и Марлоном Брандо). Какое было кино! Как играли! (С долей славного примитивизма.) Я всегда считал, что в этой пьесе Уильямса есть искра шекспировского трагизма.

«Жизнь народа, его учреждения, его верования и искусство суть только видимые продукты его невидимой души» (Г. Лебон). Что же мы на сегодня видим ? Какие «видимые продукты»? «Жизнь народа» несет на себе ярко выраженные черты люмпенства, хамства, антисанитарии. «Его учреждения» — в них лучше лишний раз не соваться. «Искусство»? — его нет, вместо него уродство, шоу-бизнес и несусветная пошлость. Остались только «его верования». Только в церкви — и видишь «невидимую душу» народа. Только в церкви. (Но, разумеется, не когда жирные кобели, гикая, окунаются в крещенскую прорубь, а после пьют водку.)

7 мая , пятница.

Солженицын владеет иронией не уплощающей, не схематизирующей, но выявляющей суть события, человека… А какое письмо: «…страдальчески обжал Керенский локтесогнутыми руками свою огурцовую голову». (Сейчас, выборочно, поглавно стал перечитывать «Март Семнадцатого», 4-ю часть). На полях обложки — записи полустершимся карандашом: «16.V.92. Поезд Саратов — Самара, 7 утра»; «18.V.92. Самара — Рыбинск (1615)». Восемнадцать лет назад читал «Март Семнадцатого» — вот, в дороге. Припоминаю с трудом. (Время увлечения Светланой Кековой. С ней в грозу прятались на кладбище у высоких кустов цветущего обильно шиповника — кажется, возле недавней могилы ее мамы.)

Послезавтра — 75 лет со Дня Победы . Массированная пропаганда псевдопатриотизма. Оруэлл отдыхает. (И все время повторяющаяся «минута ненависти» к «власовцам» и т. п.)

Вчера — издатель Вит. Горошников, на редкость обязательный и сметливый, привез сигнал «Посвящается Волге». Опрятно сделано.

8 мая .

Раз примерно в месяц шизоватый звонок из Серпухова.

— Ю. М., это вас Олег Ларичев беспокоит.

Вот и сегодня:

— Вы случайно в Европу в ближайшее время не едете?

— То есть?

— Ну, в Париж, в Венецию… Жаль. А то хотел вас просить: цветочки бы положить на могилку Оскара Уайльда.

10 утра. Приезжал Саша (Жуков) с Алешей — на своем новом компьютеризированном броневике. Выпили четвертинку, закусили с икрой черняшкой. Милое дело.

9 мая , утром.