Братья - Селим Ялкут

Болдуин постоянно рассылает гонцов с призывом собираться под крышей общего дома. Многие расселились за пределами Иерусалима, вросли корнями в Святую Землю, но сам город всего лишь одинокая скала посреди языческого моря. Море это постоянно волнуется, и, если скала стоит, то лишь благодаря Божьему благоволению. Несмотря на пополнение, город малолюден, а язычники плодятся, как мухи в свежем навозе. У нас же многолюдно бывает только на Пасху, когда все сходятся вместе. Тогда Господь может узреть свой народ. Но праздник заканчивается, и город пустеет.

До сих пор в Иерусалиме есть немало свалок и пожарищ, оставшихся со времени освобождения. Такие места служат рассадниками неблагополучия и злодейства. Нашими малыми силами его трудно искоренить, и понятна причина нашей озабоченности. Зловонные улочки и тупики близ городских стен полны особой жизнью. Здесь товар разгружают, отсюда тащат на базар. Правила за поддержание порядка строги, нарушителей наказывают кнутом, но это мало помогает. Перепродают, поднимая цены. Мусульманин с франком, язычник с евреем торгуются, с трудом понимая друг друга. Всех уравнивают деньги.

Иногда я объезжаю эти места вместе с Жискаром. В мои обязанности входит охрана горбуна. Мы собираем сборщиков налогов, и горбун внимательно всех выслушивает. Дошла очередь до Зеленого петуха. Им принадлежит дом Карины. Не сомневаюсь, те, кто завладел им, и есть виновники бедствий и разорения нашей семьи. Где эти люди? Я стараюсь не тревожить память. Артенак находит это естественным. Даже если справедливость будет восстановлена, я не могу воспользоваться ее плодами. У меня нет ни средств, ни склонности к торговле. Остается наблюдать, мое положение это позволяет.

Двор за прошедшие годы не слишком изменился, навес вдоль стен защищает его от прямых лучей солнца. Все прибрано, чисто и пусто. Приказчик выбежал навстречу, пригласил проследовать в дом и отведать холодных напитков. Этому наши научились у мусульман.

— Мы брали холодное место в горе, у соседей. — Приказчик не хотел показывать собственный склад, где я когда-то побывал. Но разоблачение не входило в мои планы. Мы сидели, наслаждаясь прохладой и тишиной. Казалось, горбун готов заснуть. Но из-под прикрытых век раз за разом поглядывал по сторонам, я понял, что расслабленность и сонливость — всего лишь притворство, позволяющее скрыть интерес к происходящему. Наконец, горбун высказался. — Я вижу, ты не слишком удачлив.

Приказчик развел руками. — Пираты хозяйничают на море. Торговать нечем.

— Откуда берешь товар?

— Из многих мест. Иначе нельзя. — От многословия приказчика не осталось и следа. — Здесь ничего нет. Склад у нас в Яффе.

— Вижу. — Согласился горбун. — О чем только думают твои хозяева.

— Они в Марселе. Не знаю.

— Почему не расширить торговлю маслом и вином? На них в городе всегда есть спрос. Для этого нужны склады. Как с этим?

Приказчик не уставал пожимать плечами и кланяться.

— Может быть, — вмешался я, — есть старые хранилища?

Приказчик замотал головой, я бы ему поверил, если бы не был уверен в обратном.

— Я вижу, зарабатываешь ты немного, — сказал горбун (а приказчик с готовностью подтвердил). — Кто из наших пользуется твоими услугами?

— Люди из дворца. Колонисты присылают людей. За город перевозить опасно.

— И, видно, побывали здесь недавно. Потому так пусто…

— Нет. Сейчас ничего нет. Давно нет. Последние дни…

— Я думаю, он обманывает нас. — Предположил я, когда мы отправились дальше. — Счета, которые он показывает, не единственные. И далеко не полные.

— Не сомневаюсь. — Подтвердил горбун. Он вернулся в привычное состояние полусонной задумчивости. — Болдуин запретил трогать купцов без достаточных оснований. Так мы можем распугать тех, кто платит налоги. Но, похоже, этот не слишком старается. Они намерены довести себя до разорения. Не могу понять, почему.

Я был с ним согласен. Моя история осталась в прошлом. К тому же Артенак не уставал твердить об осторожности. В дни мира каждый думает о себе. Товий все время проводит во дворце и с увлечением осваивает военное дело. Артенаку я рассказал историю рождения Товия и поведал о смерти его матери. Он отнесся к моим признаниям снисходительно, назвал меня совестливым мужем, а Карину ангельской женщиной. О малолетнем сыне заботится сама Карина. Меня же беспокоит участие ее служанки Зиры, которую многие называют у нас ведьмой. Думаю, не без оснований. Она без устали носится по городу и, похоже, немало знает о всех и о каждом.

Артенак и Франсуа — два человека, которым я доверяю. Но Франсуа занят собой и ищет уединения. Артенак располагает свободным временем и готов беседовать со мной часами. У меня нет оснований сомневаться в его скромности, а мои наблюдения, дают пищу его любознательному уму. Отдаляясь во времени, события обретают несколько другой смысл, иногда более значительный, иногда легковесный. Потому Артенак против более поздних исправлений и в тоже время приветствует любые дополнения. И я, удивляясь самому себе, иногда сажусь за такую работу. Почему бы нет, прихоть формирует привычку, привычка переходит в потребность. Впрочем, до этого, повторяю, еще далеко.

Ввиду нашей малочисленности, язычники продолжают просачиваться в город. Недавно я слышал от одного купца, побывавшего в Дамаске: на тамошнем базаре некий мусульманский рыцарь похвалялся, что провел у нас несколько дней и ушел неузнанным. Пропустила ли его стража с каким-то караваном, либо он проник иным путем, остается непонятным. Мы постоянно объезжаем вокруг города. Но это не спасает. Засада близ Силоамского источника служат примером. Там мы дали им хороший урок. Отличились двое — Франсуа и Жерве, остальные не выдержали долгого сидения в каменных гробницах и сняли засаду за день до нападения. Тем больше слава этих двоих. И ведь едва не сорвалось. Франсуа рассказал мне, что Жерве мучительно страдал — от темноты и тесноты у него неоднократно развивались приступы удушья, но именно он призывал Франсуа терпеть и держаться. Теперь они связаны братской дружбой.

Среди троих пленных разбойников был опознан сын эмира по имени Юсеф. Некий купец, часто бывающий в Дамаске, опознал его из-за занавеса: юноша является одним из любимых детей эмира. Манеры юного гордеца выдают его происхождение. На королевском совете было решено обменять пленника на Жоффруа, находящегося в заточении у язычников. До сих пор выкуп, назначенный эмиром, был для нас чрезмерно велик, а предлагаемые условия ненадежны. Но теперь эмир сам пошел на переговоры. Больше всех волновалась Миллисента — жена Жоффруа. Все это время она продолжала упрекать Болдуина в бездействии. Но тот, если рассуждать по справедливости, не мог ничего поделать. Сирия находится с нами на грани войны, а король осторожен и не хочет подвергать хрупкий мир испытаниям. Сирийцы знают Жоффруа, как хорошего воина, и предпочитают держать его у себя. Но теперь решено действовать. Одного из пленников передали сирийцам из рук в руки. Вместе с ним отрядили купца Саломона, который часто бывает в Дамаске по торговым делам. Он должен изложить наши условия. Это Саломон — еврей, обратившийся в христианство, сделал все, чтобы избежать опасного поручения, но не смог уклониться. Королевское поручение передал горбун Жискар в моем присутствии. Жискар ведает пошлинами, торговля Саломона зависит от него. Саломон с одним из пленников был отправлен в Дамаск, мне было поручено стеречь Юсефа.

С тыльной стороны дворца есть помещение в несколько комнат и просторный двор, которые Болдуин велел предоставить пленнику. Свою несвободу тот ощущает лишь по окнам в металлических узорах, доставшихся от мусульман. Рисунок узоров так красив, что язык не повернется назвать их решетками. Юсеф может гулять во дворе, сплошь усаженном розами, охрана спрятана, чтобы не оскорбить его зрение. Юсефа кормят с королевской кухни, Болдуин приказал угождать во всех желаниях и велел сообщить об этом эмиру. Король полагает, что тот сможет оценить великодушие, проявляемое к его сыну. Трижды в день Юсефу приносят еду. Для этого избран брат Григорий — один из монахов, которые постоянно дежурят при кухне. Этот еще молодой человек родом из Бургундии обнаруживает склонность к чревоугодию, но относится к поручению добросовестно. Я могу подтвердить, сам делал выбор и наблюдаю за исполнением.

За два дня до того, о чем собираюсь рассказать, Карина видела странный сон. Будто к нам проник неизвестный, и только в последний момент его удалось спугнуть. Что он хотел, так и осталось неясным. Карине часто снятся пугающие сны, а ее служанка Зира требует, чтобы она передавала их содержание мне. Карина просит меня быть осторожным. Ее сны часто сбываются, я отношусь к ним с интересом и охотно следую ее советам. В день, о котором идет речь, брат Григорий чуть опоздал и оставил корзину с едой у двери, где ее должна была принять охрана. Как всегда, он был в своем облачении, с укрытой капюшоном головой. Все, подчеркиваю, было, как обычно, но я отметил про себя некоторую поспешность в его действиях и измененную походку — твердую и быструю, а не вихляющую задом, которая всегда веселила нас. По своей занятости он мог не дожидаться, пока охрана примет еду и быстро удалился. Скорее от безделия (в этом я могу признаться лишь Карине и Артенаку), я окликнул его. Обычно он останавливался, чтобы перекинуться со мной парой слов, но тут исчез, как привидение. Недоумевая о причине такой поспешности, я заглянул вглубь корзины. Там поверх укутанного горшка с жарким стоял поднос с яблоками не хуже тех, которыми соблазнили Еву. Стражник был готов отнести еду узнику, но меня остановило предчувствие, природу которого трудно определить. Такое бывает, зрелые люди подтвердят мои слова, а теперь и Карина твердила мне об осторожности. Я приказал не трогать корзину, а сам отправился на кухню, рассчитывая увидеть Григория. Но нашел его гораздо ближе, там, где улочка, ведущая с задов дворца, выходит на храмовый двор. Сначала я увидел валявшуюся в пыли сандалию, а вслед за ней торчащую из кустов босую ногу. Несчастный был без сознания, кто-то хватил его по голове, очнулся он только теперь — смущенный и недоумевающий. Я показал ему содержимое корзины. По естественному для обжоры любопытству, он часто совал в нее свой нос. Все было на месте, а теперь еще добавились яблоки. На пустыре за дворцом разгуливал десяток коз, пытавшихся обнаружить нечто съедобное среди выжженной травы, и я нашел, на ком испытать угощение.