Братья - Селим Ялкут

Недолго оставалось ждать приговор, когда в каменную клетку привели худого неугомонного старика. Тот расхаживал во тьме, натыкаясь на стены, и постоянно бормотал, пока Михаил лежал безучастно. До Василия — так звали старика, Михаилу не было дела. Потом старика куда-то забрали и вернули обозленного до крика, так что бросался на стражу. Михаил и это пропустил. Некоторое время пробыли вместе, пару раз похлебку успели разнести, значит, два дня миновало. И стал слышен шум, лязг, запоры стали открывать сразу на многих дверях. И о них не забыли. Вытолкали взашей в толпу, наставили со всех сторон острия и повели. Хоть не знал никто, куда, а все равно многие радовались, лишний раз божий свет увидеть. А то сомневались, остался ли он.

Набралось человек тридцать. На глаз толпа не малая. Шумели, конечно, особенно задние, которых, не церемонясь, молотили по спинам и подкалывали, как зверей. Весна пришла, пока они гибли во тьме, лучи солнца еще силу не набрали, но гладили лица. А это — подарок, которому только узник знает цену. Так с шумом и криком согнали всех в угол большого тюремного двора, подождали еще толпу, которую пригнали из других дверей, перемешали всех без разбора. Стали ждать, а пока осматривались. Узники были плотно окружены солдатами. Еще одна цепь растянулась по верху стены, опоясала тюремный двор. Стояли солдаты густо, шагу лишнего не сделаешь. А напротив толпы были уложены две поленницы, стенами, как сруб для жилья, высотой в человеческий рост. Над одной поленницей стоял громадный крест, до перекладины с земли было не дотянуться. Даже выше тех, что служили когда-то для распятия, хоть, похоже, для той же цели. А над другой поленницей креста не было. Возле обеих стояли солдаты, только вместо оружия держали в руках факелы. Один дымил чадным смоляным столбом, а остальные — незажженные, были пока наготове. Виден был и сам огонь — из огромного котла, который густо клубился дымом. Пламя, выплескиваясь за край, на ярком свете было почти белым. Все ясно, куда яснее. Толпа заволновалась, но копья уперлись в каждого, кто стоял перед солдатами, а за первой выстроилась еще шеренга с оружием наготове. Осталось самому грудь себе проткнуть, и узники смирились. Пока привыкали, разглядели сбоку большой помост, крытый ковром, и богатое кресло. Взошел на возвышение старик, уселся. По одежде, по приветственному крику стражи можно было догадаться, не видя и не зная ранее. Важнее важных. Сам император. Долго разглядывал толпу. Потом нашел взглядом в глубине, ткнул пальцем, стража выволокла наружу беспокойного Василия. Подтащили к подножию трона.

— Ты признал, — медленно и громко выговорил император, — что развращал мою страну ересью. Отравлял ядом. Смерти желал нашим подданным. Сам об этом сказал при свидетелях. Также признал, что хотел разрушить империю, созданную единой волей и милостью Господа. Против него ты сеешь дьявольские измышления. Так это?

Василий молчал.

— Сам знаешь, что так. — Подтвердил император. — Знаем также, что среди этих, — император показал рукой на толпу, — много твоих тайных сторонников, которые клянутся в верности, а про себя порочат нашу власть, жаждут ей гибели и способствуют. Справедливо будет, если вы и сами погибнете, те, которые злонамеренной ложью подбиваете народ к бунту. Я — император говорю — так будет справедливо.

Все вокруг стихло. Узники и стража будто слились воедино в ожидании. Только разная им предстояла судьба. Тени тех, кто стоял позади на стенах, протянулись вперед к ногам императора, к гордо распрямившемуся перед ним Василию. Были они и тени их копий, как большие птицы, слетевшиеся на пир. И чадное пламя трещало, поглощая дерево, ждало своей пищи.

— Обо всем ты рассказал. — Обратился император к Василию. — Только милость Божью не помянул. А наш Бог милостив. Ты его хулил, крест обличал. А он дает тебе выбор. Умереть в святотатственном заблуждении, как жил, или вернуться к Нему. Добровольно. В этом я тебе помогу, а Господь пусть рассудит. Выбирай себе костер.

Как ровно не стоял Василий перед своим судьей, а еще больше распрямился. Вытянулся весь, ничего не говоря, потом сплюнул гордо, глядя на императора с ненавистью, и шагнул. Походка у него была молодая, упругая, будто не на казнь шел. Стража придерживала за локти, от нее освободился, стряхнул руки и пошел сам. На крест не глянул, выбрал другую поленницу, зашел внутрь и там встал, только голова его белела над бревнами. Там его привязали, и стража вернулась к трону. Император смотрел на толпу молча, потом подозвал одного из своих. Взошел к нему человек в белой хламиде, выслушал указание, вернулся к узникам, осмотрел, прохаживаясь за спинами солдат, ткнул пальцем в Михаила. Выдернули его крепкими руками, поставили перед императором.

— А тебе, франк, тоже захотелось попробовать огня? — Спросил Алексей. Император смотрел не без любопытства. Ни злобы, ни сочувствия не было в его взгляде. А только холодный интерес к свойствам натуры. Как мальчишка обжигает крылья бабочке, хорошо ли горят, будет ли трепыхаться, а, может, так и полетит с горящими. То-то интересно.

— Ну, франк. Что скажешь?

— Ночью в лодке был. — Михаил хрипел, в горле сохло, слова выходили с трудом. — Говорят, запретное возил, но не знал я.

— Думал, тайком ради удовольствия посылали. В чужой дом шутки ради просили залезть и вынести, что плохо лежит. Так? Несмышленый ты? — Император о чем-то переговорил со своим. — А вот твои хозяева от тебя отказались. Не знают, не ведают, кто ты, откуда. Отдали под наш суд. А у нас закон такой — за контрабанду смерть. Вот так, франк, скажи спасибо тому, кто нанимал. И меня тоже благодари, окажу тебе милость. Если тому отступнику дали выбрать, ты — христианин, чем хуже. Выбирай себе костер.

— Не виновен я. — Затвержено повторил Михаил.

— Врешь. Сам знаешь, что виновен. — Припечатал император. — Делай, что говорю, не то сами отведем. Хочешь, умрешь, как христианин, а хочешь, к этому смутьяну.

Император взмахнул рукой, и стража поставила Михаила между кострами. Он шагнул в сторону креста. Ноги не слушали, едва держали. Внутри поленницы врыты были несколько столбов и снизу было подложено, чтобы горело сразу со всех сторон. Смола была густо разлита между бревен. Голова шла кругом от смоляного духа. Михаила плотно прижали к дереву, обмотали веревками. Теперь солнце било прямо в лицо, слепило и видеть он почти не мог, только перекладину креста над собой и голубизну неба.

Потом потащили всех без разбора. С места, где привязан был Василий, неслись проклятия. Слышно было, как ободряет он своих и клянет императора. Тайные люди должны видеть и рассказать, как обманом, пыткой, огнем утверждает тот свою недостойную веру. Дьявольскими кознями. Вот кого обличал Христос. Вот кто утвердился теперь. Сатаниилово отродье. Ни на мгновение не замолкал Василий, взялся за солдат. И тех призывал. К смерти императора призывал, как к богоугодному делу. Чтобы рассказали про мученическую гибель Василия, чтобы подтвердила его смерть, где правда, а где царствует дьявол.

Стражник подошел, перетянул Василия хлыстом, через одно плечо, через другое, но Василий только голос прибавил. А император распорядился. — Не трогать, пусть кричит.

Все, кого брали потом, изъявили желание последовать за Василием. И он приветствовал каждого и смотрел снизу вверх на солдат победителем. В той поленнице уже изрядно было голов. Потом один выказал желание быть казненным под крестом. Этот убил из корысти соседа, знал свою участь заранее. Хотел броситься императору в ноги, тот подобрал туфли брезгливо под себя. Рыдал в голос, пока стража привязывала его, косил на Михаила красным воспаленным глазом. Стражник перетянул его древком копья, только тогда он затих, скулил рядом, свесив голову. А работа пошла быстрее. Поняли узники, что их ждет, и спасения не будет. Поскольку большинство было людей Василия — убежденных, крепких в обретенной вере, то выходили безбоязненно, стремясь разделить участь учителя, пострадать, раз так решилось, за Младшего Сына, выстоять против злой воли, царящей над миром дьявольским. Достойно они встречали смерть, мог гордиться Василий. Уже места внутри ограды не было, император велел привязывать снаружи. Еще хворостом вокруг обложили и смолы добавили. Солдаты на стенах стояли крепко, а потом один спрыгнул. Разбился, но не стали его осматривать, подвели бегом к императору и оттащили к костру. Гори и ты, изменник.

Только под крестом было свободно. Один вор, грабивший церковь, еще насильник, еще растлитель, находивший свои жертвы среди мальчиков и так сгубивший нескольких — такова была компания, в которой Михаилу предстояло принять смерть. Закончили, между тем, разводить по местам, привязали. Подошел священник. Рядом с Михаилом целовали крест, жадно, тянулись за ним губами. И Михаил приложился. Один только, последний, виновный в грабеже, крест оттолкнул и отвернулся.