Братья - Селим Ялкут

— У тебя своих соглядатаев хватает. Те ознакомлены лучше моего. — Опасный разговор не только умножил осторожность Василия, но уверенность ему придал, дерзость. Приходилось выбираться и из более крепких сетей. Спокоен он стал, будто не всесильный император сидел перед ним. Пусть прислужники боятся, но не он. Луч солнца пробился сквозь стекло, отсвеченный огромным багряным занавесом, закрывавшим всю стену напротив окна. Василий провел рукой, смахнул с лица и замолк. Хватит.

— Как, ты считаешь, живут христиане в нашем городе? — Император вопрошал негромко, вкрадчиво, будто прислушиваясь к самому себе. Должно быть, поел сытно, теперь пускал соки. А Василий ничего во рту не держал и был доволен. Потому стоял твердо.

— Не знаю, как те, кто во здравии. А я — лекарь, вижу страждущих. С ними общаюсь. — Василий замолчал, прямо глядя в любопытствующее лицо собеседника. И тут, вроде бы, кто подстегнул его. Привык он доверять этому чувству опасности, ходить по краю и за этот край не заступить. А иначе не победить. — Так вот, если спрашиваешь, скажу. Чисто со стороны. На мой взгляд, веры мало у вас. Больше суеверия.

— Почему? — Император удивился. Впрочем, Василий ему не поверил. Притворщик. Знал он Алексея по его делам. Сколько шпионов разослал, доносят отовсюду. Значит, хочет разговорить. Пусть. Ничего запретного Василий не собирался высказывать.

— Много суеверия и разврата. — Василий еще только взялся обличать, а нужные слова сами просились на язык. Не было с ними затруднений. — Так вот. Много порока. Куда более, чем в других городах. Те только считаются языческими, а порок здесь.

— Говори. — Поддержал император.

— Мужи волосы завивают, подобно женщинам. А те вовсе надевают мужские одежды. И снимают за деньги. Продаются бесстыдно. Личины непристойные. Монахи на корточки садятся и мочатся для смеха перед всем народом, как женщины. Развратники позорят жен, а на их дома рога навешивают для обозрения. Мужьям обманутым каково? Такие ваши нравы.

— Все это мы знаем. — Прервал император, видимо, недовольный.

— Тогда чего ждешь от меня?

Алексей пока разглядывал его, видно, размышляя, продолжать разговор и как, а Василий молчал, довольный собой. Ему не нужно было придумывать. Выбирать наспех. Все это много раз повторял, обращая в свою веру. Какие еще нужны примеры сатанинских игр. И теперь, он видел, слова звучали гневно. И безопасно для него. Ведь он не обнажает корни зла, не ведет к главному, что следует дальше. А клеймит порок. Известное дело, пустое сотрясение, знакомое императору. А главное, главное кто угадает? Насчет этого — молчок.

Но тут император, неожиданно легко добравшись до потаенного, спросил просто. — Я хочу, чтобы ты просветил меня насчет своего учения. За которое заключен теперь в тюрьму.

Вопрос бил, как стрела, в самую цель. Понятный вопрос и очень сильный. Именно его и следовало ожидать с самого начала. Но теперь Василий был озадачен. Слишком ясна просьба, в том и опасность. Хоть без всяких угроз. Они ясно смотрели глаза друг другу. Не было рядом никого. Но Василий был настороже. Хватит. Захлопнешь дверь, потом не отворить.

— Погоди. — Остановил император, видя, что Василий колеблется. — Можешь молчать. Я — император отпускаю тебя. Иди, не медля, сейчас. — Алексей поднял колокольчик, звякнул. — Но если останешься и убедишь меня, что твоя вера чище, знай — найдешь союзника. Такого, что у тебя раньше не было. Многое смущает и меня. Постоянно спорим с латинцами.

Тут Василий, не повернув головы, услышал, как дверь за ним открылась. И деревянные шаги, какие только могут быть у военных людей, отчеканили за его спиной и застыли. — Выведите его отсюда. Выпустите за ворота, пусть идет, куда хочет. Не преследовать, препятствий не чинить.

Вот она — заветная минута. Ведь так он и знал — заключение будет недолгим. Но зачем ему эта свобода, если сейчас могло свершиться то, к чему шел он долгие годы. Сколько раз думал, только подпусти к себе, дай слово сказать.

— Решай. — Торопил император. — Ждут тебя.

— Остаюсь. — Выдохнул с силой Василий. — Хочу сказать, что думаю, а ты внимай.

Император смотрел на него задумчиво, будто сам зависел от прихоти старого грязного монаха, топчущего подножие трона. Помолчал еще, махнул рукой, слышно было, как дверь затворилась. Они остались вдвоем.

— Отступники. — Хрипло сказал Василий.

— Кто?

— Латинцы.

— И я говорю. — Подтвердил император.

— Но и здешние не лучше. — Произнес Василий решающие слова. Вышли они легко, только голос пресекся на миг и тут же окреп. А в комнате стало совсем темно. Время долгих весенних сумерек, усиленное игрой цветного стекла, будто сгустилось между ними, подтверждая доверительность и тайну. Только для двоих. Но, казалось Василию, и третий незримо присутствовал, шептал из-за плеча ему в ухо: — Сильно скажи. Не будет более случая обратить императора.

— Живете не по-божески. — Откликнулся на этот голос Василий. — Смущаете, обманываете пустыми службами, что пуще суеверий. В них зло. С ним рядом ходите. В обнимку. Потому что не хотите служить Младшему Сыну, а живете со Старшим. И лоб крестите от его имени.

— Старший? — Удивился император. — Кто таков?

— Старший и есть Сатана. Доподлинный.

— Объяснись. — Приказал император.

— Повторяете вслед за лукавыми иудеями, что Бог создал землю. Твердите их зловредное утверждение, чтобы сбить с толку верующих во Христа. А ведь не так. Было мне явление, яснее, чем вижу тебя сейчас. Сатаниил сотворил землю. Дьявол. Он и есть Старший сын Божеский, отпавший от него. И землю нашу он сотворил, чтобы возвеличиться в гордыне своей. Через творение сущего. Все земли, воды — дело рук Сатанииловых. И сам человек. Все вокруг, куда не посмотришь. Все, кроме одного.

— Говори, чего одного.

— Не смог он человеку душу дать. Просил Отца Небесного помочь завершить свой труд, но Отец распознал злую силу Сатаниилову. И направил на эту землю Младшего сына, искупить творение дьявольское. Имя тому известное — Иисус Христос. Вот кто принес душу. А Сатаниил, когда узнал, тоже поспешил, послал вслед своих слуг — ангелов черных, перекрашенных в белый цвет. С напутствием — отвернуть людей от их назначения, закрыть дорогу к Господу. И удалось. Казнили Христа. Крест для этого ему был послан. Для страдания смертного, но не для искупления.

— Что ты знаешь об этом? — Спросил император резко. До сих пор не перебивал, давал Василию говорить. А того теперь, когда решился, не нужно было подгонять, сам летел.

— Крест, которому вы поклоняетесь — сила Сатаниилова. А то, чем осеняете себя — дьявольская печать. Для того она и дана. Запечатывает ваш ум, глаза, уши ваши, чтобы не слышать, не понимать. Истинно так. Не дает вам взглянуть на жизнь, утопающую в мерзостях худших, чем в канаве для смрадных нечистот. Помыслы свои в ней купаете, желания. Плачет в небесах Христос, а Сатаниил празднует. По виду правите от имени Христа, а исполняете волю Сатаниила. Потому грешите и смерти боитесь. Водят вас слепых по кругу, раз, другой проведут, на третий — в пропасть. А там ад.

— Все ты знаешь, умник. — Сказал император. Говорил сердито, но слышна была и растерянность.

— Видел, потому знаю. Вера и знание мое нерасторжимы. Но сейчас смыкаю уста. Достаточно сказал. Сам думай.

— Погоди. Не обрывай на середине. Что же и чудо креста станешь отрицать? Видение Константину.

— Не буду. Но кто послал то видение? Не Бог послал. Сатана.

— Остановись. — Император воздел повелительно руку — За ложь, что ты сказал, достоин самой мучительной смерти.

— Ты собрался отпустить. — Напомнил Василий.

— Пока не раскрывал рта.

— Ты спросил, я ответил. Сам говорил, что желаешь знать истину, отделить от заблуждения. Слыхал я… — тут привычное чувство осторожности, казалось бы, изменило Василию, но не в нем дело, — рванув изо всей силы, нужно было и ломить до конца, — слыхал, что многие в твоей империи думают теперь, как я. А сам ты целые послания сочиняешь, размышляешь — где истина. Потому что смущен отвратными картинами жизни — и объяснить их не можешь, и примириться с ними невмоготу, жить дальше, как живешь. А как? Что оставить после себя?

— Согласен с тобой. — Успокоился император. — Но и ты будь справедлив, подтверди, что я никого строго не наказал за вашу ересь. Хоть попадались, не ты первый.

— Истинно так.

— Потому что склонен я размышлять. — Вдруг запросто признался император и далее заговорил без всякой угрозы, наоборот, словно просил рассудить. — А что, если не там расставляем сети? Потому и улавливаем в них ничтожную добычу. Представь, обратил ты меня сейчас. А далее. Где искать верных людей? Пусто место, так ведь?