Эволюция архитектуры османской мечети - Евгений Иванович Кононенко

Помимо очевидных архитектурных новаций Нуросмание-джами, превращающих ее в хрестоматийный памятник «османского барокко»20, важно обратить внимание на два аспекта оценки новой мечети современниками.

Во-первых, в османских текстах отмечено не просто появление в Стамбуле очередного крупного религиозного объекта, но возрождение в Нуросмание-джами надолго прерванной архитектурной традиции – «манеры султанской мечети» (cevâmV-i selâtîn misjllü)21; иными словами, под определением «султанская мечеть» в середине XVIII в. понимался именно архитектурный тип, никак не описанный, но обладающий определенными критериями, позволявшими интуитивно выделять его в ряду других культовых зданий. Историограф Ахмед Эфенди особо акцентировал как топографическую преемственность мечети Нуросмание по отношению к ранее существовавшей на этом месте Фатьма-хатун-джами, так и ее «духовную связь» с огромными комплексами, возведенными в Стамбуле предками Махмуда I и Османа III, не только уподобляя царственных патронов великим предшественникам, но и находя аналогии в обстоятельствах реализации заказа. Например, говоря о подготовке необходимых материалов, османский автор указывает, что колонны для Нуросмание-джами были взяты из заброшенных церквей анатолийской Бергамы (Пергама), подобно тому как сполии для Сулеймание-джами доставлялись из Египта, а также особо отмечает, что размеры купола ставят завершенное здание на четвертое место среди стамбульских мечетей (после Айя-Софии, Сулеймание и Фатих, и приведенный «рейтинг» диаметров куполов оказывается верным)22.

Нуросмание-джами. Двор. Вид с юго-востока

Т. Аллом. Двор Нуросмание-джами (из: Walsh R., Allom Т. Constantinople and the Scenery of the Seven Churches of Asia Minor illustrated. In a Series of Drawings from Nature by Thomas Allom, with an historical account of Constantinople, and descriptions of the plates. L.-P: Fisher, Son & Co, 1836–1838)

Нуросмание-джами. Декорация восточного портала двора. Фрагмент

Во-вторых, сохранившиеся оценки свидетельствуют о восприятии архитектуры Нуросмание-джами не как «традиционной», а именно как новаторской, оригинальной, соответствующей и духу времени, и современным вкусам23. Даже Ахмед Эфенди, не останавливаясь на особенностях самого здания, отмечает «изящество нового стиля» (nev-tarz-ı latifi24. При этом османские источники лишь одобрительно констатировали «новизну» в целом, исходя из сравнения с более привычными зданиями Стамбула, но избегали каких-либо конкретных упоминаний о том, в чем же эта новизна заключается, из чего можно сделать выводы об отсутствии как подходящей лексики, так и опыта сопоставления памятников и эстетического суждения25; европейские же авторы, знакомые с образцами барокко, оговаривали «хороший вкус» создателей мечети Нуросмание и считали ее одним из наиболее значимых архитектурных памятников столицы Османской империи26.

Д. Кубан, отмечая гипотетическое использование в Нуросмание-джами планов христианских церквей, указывал, что архитектурные новации султанского куллие могли быть демонстративным вызовом традиционному исламскому духовенству (ulema)27; однако данных о каком-либо противостоянии османского халифа и мусульманской общины, равно как о религиозных спорах, которые могли стать причиной подобного акта, ни Кубан, ни другие исследователи не приводят. А. Пекер пытался объяснить «внезапные» барочные черты здания «коммуникативной задачей» строительства султанского комплекса возле Базара, где якобы преобладали торговые агенты европейских стран (преимущественно левантинцы); по его мнению, ориентация на образцы западной архитектуры программно отражает положение «экономического господства Запада в Империи»28; однако в источниках нет никаких свидетельств об использовании каких-либо «образцов» и их влиянии на османское зодчество29. Если архитектурные особенности комплекса правомерно привлекать в качестве иллюстрации процесса культурного сближения Османской империи с Европой, то данных для объяснения этих особенностей экономической зависимостью явно не достаточно. Тем не менее строительство Нуросмание-джами рассматривается как убедительная попытка демонстрации потенциала династии в период политического и экономического спада, причем традиционный инструмент визуальной риторики – культовое зодчество – очевидно обогащается за счет использования нового архитектурного «лексикона».

Мечеть Аязма

Осман III, завершивший строительство Нуросмание-джами, правил всего три года; после его скоропостижной кончины в 1757 г. трон занял его двоюродный брат Мустафа III. Новый монарх с первых месяцев пребывания у власти озаботился укреплением экономики своего государства, приняв ряд мер к упорядочиванию сбора налогов, монетной системы, снабжения населения продовольствием. Было продолжено и сближение с Европой, хотя и с изменением приоритетов – османский султан (подобно российскому императору Петру III) вдохновлялся успехами Фридриха Великого и пытался реформировать армию по прусскому образцу30.

Сразу после восшествия на престол султан заложил куллие в Ускюдаре на холме Аязма в память своей матери Эмине Михришах. С холма в западной части Ускюдара открывался прекрасный вид на Сарайбурну (Дворцовый мыс) и европейскую сторону, и еще в византийское время здесь находились загородные дворцы знати; в середине XVI в. стараниями семьи Рустема-паши на склонах были разбиты сады, питавшиеся от местных источников (тур. ayazma – «источник, родник»), а в середине XVIII в. территория садов была переведена в вакф – помимо мечети здесь были построены школа, бани и торговые ряды с постоялыми дворами31. Возведение на противолежащей Историческому полуострову вершине большой купольной мечети, расположенной на продолжении линии, соединяющей Сарайбурну и Девичью башню, «уравновесило» вид на Босфор при входе из Мраморного моря и заставило воспринимать азиатский берег как часть османской столицы, а не как оторванный от нее пригород.

Строительство Аязма-джами (1758–1760) приписывается Мехмеду Тахиру-аге, одному из ведущих мастеров «османского барокко», несколько раз становившемуся главным архитектором и руководившему постройкой почти всех крупных стамбульских мечетей Мустафы III (в частности – Лалели и Фатих)32.

Мечеть Аязма воспринимается как уменьшенная и несколько упрощенная версия Нуросмание-джами, свидетельствуя о влиянии барочного памятника и закреплении его новаций уже в качестве норматива. Квадратный зал перекрыт почти 12-метровым куполом на парусах, тройные архивольты подпружных арок организуют фасады, их люнеты превращены в решетку световых проемов. По сравнению с Нуросмание-джами архитектор изменил пропорции фасадов: ускюдарское здание оказывается «сжатее», стройнее, устремленнее вверх, что подчеркнуто и стрельчатой формой архивольтов, и ступенчатой надстройкой над ними, и четкой центральной осью проемов, и более высоким барабаном. Средством создания такого впечатления явился отказ от боковых лоджий и галерей, отчего нижняя часть здания воспринимается «оголенной». Впечатление компактности плана и устремленности объема вверх подчеркнуто и минаретом, тесно прижатым к северо-западному углу здания.

Аязма-джами, Стамбул.

План (по Кубану)

Вид с севера

В интерьере стены расчленены двумя карнизами, верхний из которых проходит на уровне капителей угловых устоев и пят подпружных арок на половине высоты здания; это заставляет воспринимать зал как четко пропорционированный куб, дополняемый скругленными пространственными зонами парусов, барабана и купола. Благодаря четырем ярусам проемов, не считая барабана, интерьер оказывается хорошо освещенным и предельно ясным, чему способствует и на редкость тактичная (по сравнению с другими старыми османскими мечетями) роспись по белой штукатурке верхних ярусов33.

Подкупольный квадрат зала в северной части дополнен вестибюлем в половину высоты здания, разделенным на три ячейки, перекрытые овальными куполами и зеркальным сводом в центральной части. В подкупольное пространство вестибюль открывается тремя арочными пролетами, привычно отсылающими к мотиву триумфальной арки. Большая часть вестибюля использована для размещения двухъярусных лоджий,