Под мириадами угасающих звёзд - Дмитрий Сайфер

своего хозяина из объятий смерти. Впрочем оружие Истока нанесло ему такую рану, которая почти гарантировала встречу с Праматерью.

Её взгляд снова переместился на Ибито. Его атаки стали ещё более яростными, но в движениях появилась неуверенность. Удары утратили точность, стали хаотичными. Клио отражала их с лёгкостью, чувствуя, как его сила иссякает. Но затем она заметила нечто важное — изменение в его лице. Она увидела, как в его глазах зародился страх, как его лицо исказилось от смеси шока и осознания. Он остался один. Ибито осознал, что больше не контролирует ситуацию. В этот момент в душе Клио вспыхнуло злорадное удовлетворение, словно чёрная роза распустилась в холодном мраке.

Ибито сделал последний отчаянный выпад, но его движение было слабым и неуклюжим. Клио, уже уставшая от его неэффективных атак, легко отбила удар. Она была готова одним решительным движением положить конец его сопротивлению, завершить этот бой. Но прежде чем её клинок достиг цели, что-то заставило её остановиться.

Это было не просто предчувствие опасности — нет, это было нечто большее. Её внимание привлекло происходящее в центре площади. Она повернула голову и увидела, как одна из валькирий, охваченная жаждой коснуться парящей над землёй мемолибры, внезапно обратилась в пепел. Этот момент был ужасен, но не он заставил кровь в жилах Клио застыть. Это было что-то иное, нечто гораздо более страшное и могущественное. Атта, готовившийся метнуть копьё в сторону Хумвавы, также замер, словно почувствовал то же самое. Невероятное произошло: Старшая Кровь явила себя.

Клио ощутила силу Истока, словно древняя и могучая сущность протянула руку из глубины веков и коснулась её души. Эта воля, бесконечно старая и несломимая, заполнила собой всё вокруг, подавляя и угнетая. Мемолибра сияла зловещим, но в то же время завораживающим светом, охватывая всё вокруг пугающим свечением. Интуиция подсказывала Клио, что необходимо защищаться, и именно этот инстинкт спас ей жизнь. Она мгновенно мобилизовала все свои силы, готовясь к неизбежному удару, но даже с этим её действия оказались недостаточно быстрыми.

Внезапный ментальный удар обрушился на неё, словно буря, выжигающая всё на своём пути. Боль была настолько острой и нестерпимой, что её сознание едва не раскололось, как хрупкое стекло, грозящее разлететься на миллионы осколков. Клио рухнула на колени, стиснув голову руками, пытаясь удержаться от крика. Этот удар был чем-то неизмеримо большим, чем просто манипуляция Истоком — это была чистая, дистиллированная мощь Старшей Крови.

Воздух вокруг стал вязким, словно пропитанным этой силой, и даже земля под ней дрожала, откликаясь на её присутствие. Клио видела, как валькирии, которые несли Хумваву, внезапно схватились за головы, их лица исказились в гримасах боли, и они выронили свою ношу. Слуга Локи упал на землю, его крик боли прорезал воздух, как острый клинок. Но даже в этом состоянии, охваченный агонией, он нашёл в себе силы подняться на одно колено. Сжав зубы, он сорвал шлем и устремил свой взгляд, полный решимости и непокорности, на мемолибру, которая теперь сияла ещё ярче.

Атта с трудом устоял перед ментальным ударом, но даже ему это далось с огромным напряжением. Однако те, кто находился поблизости, оказались менее удачливыми. Их сознание не выдержало натиска этой невероятной силы, и они погибли мгновенно — без страданий, без борьбы, словно свечи, затушенные внезапным порывом ветра. Мгновенная, почти безболезненная смерть настигла всех, кто был достаточно близко, чтобы почувствовать эту волю. Даже драугры и вороны были стерты этой мощью, словно их никогда не существовало.

Некоторые валькирии выдержали удар, но не все. Те, кто не смогли устоять, корчились на земле в агонии, их лица отражали ужас, перед которым их военная выучка и бесстрашие оказались бессильны. Это была сила, с которой невозможно было бороться, сила, напоминающая о том, насколько хрупки и уязвимы живые существа перед мощью Старшей Крови.

Атта не испытывал ничего подобного уже много лет. Каждая встреча со Старшими всегда была опасной, но та воля, что ощущалась в этот момент, превосходила всё, что он мог себе представить. Однако ещё более пугающим было то, что эта сила исходила от того, кто давно должен был быть мёртв.

Почему остатки воли мёртвого сохранили такую невероятную мощь? Геродот был мёртв, и это было неоспоримым фактом. Но его воля, или её остатки, обладала такой силой, что даже спустя тысячелетия могла подавлять живых.

Собрав всю свою волю, Атта продолжал бороться с давлением, которое грозило раздавить его. Каждое движение давалось с трудом, дыхание становилось тяжелее, но его взгляд оставался прикован к мемолибре. Свет, исходящий от неё, становился всё ярче, словно готовясь поглотить всё вокруг. В этом ослепительном сиянии, которое грозило стереть всё на своём пути, Атта внезапно заметил нечто, заставившее его кровь застыть.

Среди мириад световых лучей, словно призрак, вынырнула фигура, медленно приближающаяся к мемолибре. Её движения были странными, неестественными, словно кукла, управляемая неумелым кукловодом. Руки и ноги двигались с механической точностью, как будто тело человека следовало чужой воле.

— Гилл! — крик отчаяния и ужаса прорвал тишину, заполнившую площадь. Атта закричал так, словно это был последний крик в его жизни. Но сын Лугбанда, как будто не слыша ни звука, продолжал своё странное движение вперёд, ведомый чужой волей.

Гилл, словно загипнотизированный, неотвратимо приближался к мемолибре. Его взгляд был пустым, как будто он не замечал всего, что происходило вокруг, и смотрел сквозь реальность. В этот момент свет мемолибры начал меркнуть, а затем внезапно погас. Сфера, которая прежде ярко освещала площадь, распахнулась, обнажая свою сердцевину. Из её глубин медленно возник небольшой прозрачный куб, внутри которого, среди кристальной чистоты, мерцала единственная алая капля.

Клио, наблюдавшая за этим зловещим зрелищем, попыталась встать, но её тело словно парализовало. Воля Геродота полностью лишила её возможности двигаться. Ей оставалось только беспомощно смотреть, как Гилл, подавленный волей Старшего, осторожно протянул руку и вынул куб из мемолибры. На мгновение он застыл, удерживая куб в руке, его взгляд был по-прежнему затуманен, как будто он находился в глубоком трансе. Но затем, неожиданно, он повернул голову и уставился прямо на Клио.

Этот взгляд пробудил в ней ледяной ужас. Перед ней стоял не Гилл. Его глаза, когда-то живые и полные надежд, теперь излучали презрение и надменность. В них светилась тёмная и непреодолимая сила — сила Геродота, чья воля вновь воплотилась в теле юноши.

— И было их великое множество, и были они прокляты… — произнёс Геродот голосом, в котором звучала древняя мощь. Его взгляд снова устремился на куб, который он держал в руке. Медленно, с