Имперская гвардия: Омнибус - Стив Лайонс

Глава первая

20:14 по центральному планетарному времени Джумаэля IV (летнее время Западного полушария)

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ТЫСЯЧИ ЗАКАТОВ

ПИСЬМО С ЧЕРНОЙ КАЙМОЙ

ПРИЗРАК В ПОДВАЛЬНОЙ МАСТЕРСКОЙ

ЧУДЕСНАЯ ЛОТЕРЕЯ И СЕМЕЙНОЕ ПРЕДАНИЕ

Солнце уже садилось. Торжественный, неспешный закат обагрил большую часть неба на западе и купал теплым светом бескрайние пшеничные поля, чуть заметно колышимые вечерним бризом, окрасив их во всевозможные оттенки янтаря и золота. За семнадцать лет своей жизни Арвин Ларн, наверное, видел уже тысячу подобных закатов, однако было в этот раз что-то такое, что заставило молодого человека замереть при виде этой неземной красоты. Полный восхищения, забыв в тот момент обо всех своих делах, стоял он, быть может впервые со времени своего детства, зачарованно глядя на заходящее солнце. Он пребывал в окружении спокойного, безмятежного мира, наблюдая за приближением сумерек, когда вдруг почувствовал, как странное, никогда еще не испытываемое им чувство зарождается в глубине сердца.

«Будут другие закаты, — подумал он. — Будут и другие солнца, но не одно из них не будет для меня значить столько, сколько это, здесь и сейчас! Да и что может значить больше, чем тот момент, когда ты стоишь посреди бескрайних пшеничных полей и наблюдаешь последний закат, увиденный тобой дома?»

Дома… Одной только мысли о доме было достаточно, чтобы он тут же оглянулся через плечо и, скользнув глазами по волнам бесчисленных колосьев спелой пшеницы, остановился взглядом на небольшом скоплении фермерских построек, располагавшихся на той стороне поля, что была сейчас у него за спиной. Он увидел крытый дранкой односкатный старый амбар, круглую силосную башню, несколько курятников, которые некогда помогал строить отцу, и маленький загон, где вместе с полудюжиной альпака они держали еще пару тягловых лошадей.

Но прежде всего он увидел свой родной дом, где родился и вырос, — двухэтажное здание с невысоким деревянным крыльцом и ставнями на окнах, которые, как обычно, до последних солнечных лучей оставались открытыми. Благодаря неизменному укладу их семейной жизни Ларну совсем не требовалось заглядывать внутрь, чтобы узнать, что там происходит. Его мама, конечно же, сейчас на кухне, готовит им что-то вкусное к вечерней трапезе, сестра помогает ей накрывать на стол, а отец возится с инструментами в специально оборудованной у них в погребе мастерской. Затем, как было у них заведено по вечерам, как только все дела будут закончены, семья сядет ужинать. Все знали, что завтра вечером будет то же самое, — заведенный распорядок повторялся изо дня в день и претерпевал небольшие изменения лишь со сменой времен года.

Этого распорядка придерживались так давно, что ничего другого никто уже не мог вспомнить, и было ясно, что сохранится он до тех пор, пока последний фермер не покинет здешние земли. Однако, говоря о завтрашнем вечере, необходимо было упомянуть по крайней мере об одном маленьком, но существенном отличии.

Завтра, когда этот вечер настанет, его здесь уже не будет и он не сможет все это снова увидеть.

Тяжело вздохнув, Ларн вернулся к своей работе. Он решил все-таки попробовать починить древний, изъеденный ржавчиной ирригационный насос, перед которым уже давно стоял в нерешительности. Еще прежде, чем дивный закат его отвлек, он успел снять внешнюю панель насоса, скрывающую мотор. Теперь, при бледном свете сумерек, он вынул сгоревший стартер и заменил его новым, не забыв при этом прочесть молитву духу машины, когда затягивал и перепроверял соединения.

Взяв затем канистру с узким носиком, которая уже стояла возле насоса, он капнул на механизм несколько капель машинного масла. Убедившись, что все в исправности, Ларн потянул большой рычаг и, чтобы залить насос, произвел с десяток плавных возвратно-поступательных движений вверх-вниз, после чего нажал кнопку зажигания и запустил мотор. Насос, судорожно вздрогнув, тотчас вернулся к своей шумной жизни, и заработавший на полную мощь мотор принялся, завывая, вытягивать живительную влагу из глубоко залегающих под землей водоносных слоев. Ларн уже поздравлял себя с успешно выполненной работой, когда в шланге, успевшем выдавить из себя на иссохшую землю ирригационной канавы лишь несколько мутных капель, вдруг резко упало давление, и мотор, несколько раз чихнув, заглох.

Глубоко разочарованный, Ларн снова нажал кнопку зажигания, однако на этот раз мотор лишь угрюмо промолчал в ответ. Склонившись над насосом, молодой человек снова внимательно осмотрел все части механизма, еще раз проверяя, не заржавели ли контакты, хорошо ли смазаны подвижные части, а также не попало ли что внутрь и не порвалась ли проводка. Обо всех подобных неполадках аколит-механик предупреждал их еще в Феррусвилле, когда в последний раз проводил технический осмотр устройства. Однако сколько раздосадованный Ларн ни смотрел, никаких неисправностей в механизме обнаружить не мог. Насколько он разбирался в технике, насос должен был работать!

С неохотой признав свое поражение, юноша поднял с земли отложенную в сторону внешнюю панель и стал привинчивать ее на место. Он так хотел починить насос! До начала уборки урожая оставалось всего три недели, и то, в каком состоянии находится ирригационная система фермы, значило для них очень много. До сих пор урожайный сезон обещал быть удачным, и выращиваемая ими пшеница обильно колосилась, однако жизнь фермера, как известно, целиком зависит от погодных условий. Без надежно функционирующей системы орошения пара засушливых недель в предурожайный период вполне могли означать, что вместо сытого существования весь последующий год их ожидает жизнь впроголодь.

И все же в глубине души Ларн знал, что этим его досада объясняется лишь отчасти. Стоя перед насосом и глядя на только что привинченную обратно панель, Ларн ясно отдавал себе отчет, что причины его столь сильного желания починить сломавшееся устройство не ограничиваются только практическими соображениями. Нравится ему или нет, но завтра придется покинуть ферму и навсегда распроститься с этой землей, с этим образом жизни, со всем тем, что он успел узнать и полюбить. Как же хотелось ему выполнить последнее свое задание, порученное людьми, с которыми — он знал точно — скоро предстоит проститься навсегда. Ради них хотел он в последний раз довести до конца какое-нибудь важное дело. Как если бы исполнением этой добровольно наложенной на себя епитимьи он мог бы положить конец своим душевным терзаниям.

Когда этим утром отец попросил его посмотреть, нельзя ли исправить вышедший из строя насос, он подумал, что такая задача идеально подходит для этой цели. Однако непокорный дух машины, а также недостаток его технических знаний воспрепятствовали исполнению его замысла. Как ни старался он, но починить испорченный насос оказалось выше его сил, и эта его последняя здесь епитимья так и осталась невыполненной.

Ларн собрал инструменты и уже было повернулся, чтобы идти домой, когда вновь замер, пораженный переменой, произошедшей с заходящим солнцем. Оно уже наполовину опустилось за горизонт, окрасив небо вокруг в глубокие, почти кричащие багровые тона. Однако совсем не вид солнца или неба заставил его замереть в изумлении, но пшеничные поля, раскинувшиеся под ними. Прежде они купались в теплом солнечном свете, отражая изысканные оттенки янтаря и золота, теперь же потемнели, стали однотонными, изменив цвет на зловещий красно-коричневый — почти цвет крови. В то же самое время легкий, едва ощутимый вечерний бриз не переставая приводил в движение бесчисленные колосья пшеницы, так что в глазах у Ларна наконец все поплыло — словно знакомые ему поля вдруг превратились в одно огромное неспокойное море.

«Как будто море крови», — произнес он про себя, и эта мысль невольно заставила его содрогнуться.

Море крови…

И как ни старался он себя обмануть, ничего хорошего в таком предзнаменовании увидеть не мог.

Ко времени, когда Ларн отнес инструменты в мастерскую, солнце уже почти зашло. Выйдя из сарая, он направился к дому, сквозь рейки уже закрытых ставней которого едва пробивался желтый электрический свет лампы. Поднявшись на крыльцо, Ларн отодвинул засов входной двери и вошел внутрь. У порога, чтобы не наследить в прихожей, он аккуратно снял сапоги и, оставив их у дверей, двинулся по коридору на кухню. Проходя мимо открытых дверей в гостиную, где над камином висел портрет божественного Императора, Ларн машинально сложил пальцы и осенил себя знамением аквилы.

Дойдя до кухни, он увидел, что там никого нет, пахло дымком, от кипящих на плите кастрюль исходили аппетитные ароматы его любимых кушаний. Жареные початки ксорна, отварные бобы дерна, тушеное мясо альпака и пирог с ягодами тайсены — все это были блюда, приготовленные для его последней домашней трапезы. Ему вдруг пришло на ум, что, сколько бы еще он теперь ни прожил, все эти ароматы неизменно будут вызывать у него чувство глубокой печали.