Гусар бессмертия - Алексей Волков

Лицо Михайлы было слегка помятым после вчерашнего гулянья. Впрочем, Лопухин ни словом не обмолвился об увиденном ночью. Как и остальные – от арестантов до гусар и находящихся на постое офицеров. Часовые в положенные часы строго по уставу караулили коридор флигеля и могли с чистой совестью заявить, что мимо них никто не проходил. Про существование окон как бы забывалось, да и большая ли беда, если провинившиеся немного проветрятся за пределами своего узилища? Не все же им пить в одних и тех же комнатах. Надо иногда немного побыть на свежем воздухе.

– Я все понимаю, Михайло, но должны же быть границы! – Старый князь старался, чтобы голос звучал строже. – Мне сказали, что ты неважно себя чувствуешь, а дело, судя по твоему помятому виду, всего лишь в похмелье.

– Но, дядюшка! Скучно же лежать и созерцать потолок! – Племянник тоже ничего не говорил о ночных похождениях. Он бы не признался и в прочем, однако тут камергер сразу заявил, что видел ночью во флигеле свет, а остальное, мол, ему сказал вид юного офицера. – Проснулся посреди ночи, думал, хоть так сумею заснуть опять.

– И что? Заснул? – Дядя не скрывал иронии.

– Не сразу. – Михайло старался смотреть в сторону, словно нашкодивший кот.

– Один пил?

– Один, – мужественно сообщил младший Лопухин.

– Ладно. Хватит. Не к лицу врать родному человеку, – резко прервал его камергер. – Тебе что – отпуск предоставили или наказание дали, дабы ты хоть мог оценить совершенный проступок?

– Дядя, я не виноват! – на этот раз твердо заявил Михайло. – Речь шла о чести.

– Знаю. И потому не виню. Но надо же соблюдать какие-то приличия! Ты – князь Лопухин и обязан помнить, какую фамилию носишь. Кроме того, надеюсь, не забыл, что являешься членом ложи и как таковой обязан быть образцом добродетели? Человеком, с которого брали бы пример, а ты…

– Я помню. – Племянник опустил голову.

Он ждал вопроса: удалось ли завербовать кого-нибудь? Словно корнет мог иметь авторитет среди старых гусар!

Нет, в полку хватало молодежи, тот же Буксгевден, да и не он один, однако дядя когда-то четко просил вести разговоры лишь с более старшими, а молодые тогда уж подтянутся сами.

Откровенно говоря, о своем масонстве на деле корнет успел почти позабыть. Не до того было. Пока осваивал службу, потом – война, опять служба… А ведь были еще холостяцкие вечеринки, просто пирушки, поездки к дамам и просто к девкам… Теперь вот уже который месяц длилось заключение из-за дуэли…

Вопроса не последовало. Вместо этого дядя сказал совсем иное:

– Ты знаешь, что скоро возможна война с французами?

– Знаю.

О грядущем столкновении говорили не только при дворе, но и, пожалуй даже побольше, в армии. Еще не поздно было все переиграть, не одна, так другая сторона могла пойти на уступки, однако в воздухе веяло надвигающейся угрозой, и в то, что удастся разрешить все миром, уже не верилось.

– И как ты будешь встречать врага? Сидя под арестом?

– Выпустят к тому времени. – Наказание явно затянулось, потому ждать более суровых мер уже не следовало.

– Выпустят! Я бы тебе за все художества еще добавил! – в сердцах обронил старый князь.

Лопухину-старшему тут же стало неловко за вырвавшиеся сгоряча слова. Не для того он ехал сюда, чтобы читать племяннику нотации. Потому князь сбавил тон:

– Пойми, Михайло, я не осуждаю тебя. Дела чести – святое. Но вот все остальные шалости… Я сам был молодым, знаю, что это такое, просто пора бы взяться за ум и не переходить по возможности известные границы. Что скажет твоя мать, если до нее дойдут известия о проказах?

– Я постараюсь, дядюшка, – вздохнул несколько присмиревший при упоминании матери Михайло.

Но было неясно, сумеет ли молодой повеса сдержать обещание.

– Ладно. Будем считать, тут все в порядке, – махнул холеной рукой камергер. – У меня к тебе серьезный разговор, Михаил.

Корнет посмотрел на дядю с нескрываемым удивлением. Он думал, что пора серьезных разговоров и отеческих взбучек миновала. Вроде бы больше за ним ничего нет, за что стоило бы ругать, призывать же к добросовестной службе потомка старого рода бессмысленно. Он сам прекрасно понимает свой долг.

– Видишь ли, дело очень деликатное… – Старый князь помялся, не зная, как повести речь так, чтобы его юный племянник не закусил удила. – Во время последней войны с французами пропали чрезвычайно важные для лож бумаги. Ты же мне писал, будто твой друг Орлов взялся изучать латынь.

– При чем тут Орлов? – вскинулся корнет.

– Дело в том, что как раз Александр Александрович с небольшим разъездом из гусар находился в том месте и в то время, когда состоялась пропажа. Нет, я его ни в чем не обвиняю, – торопливо произнес камергер, видя, что его племянник готов наговорить резкостей, защищая своего командира. – Бумаги как раз тогда оказались бесхозными. Все владельцы погибли, как и те, кто прибыл, чтобы взять записи с собой. Потому здесь нет ни малейшего отступления от чести. Но мне необходимо знать – находятся ли бумаги в надежных руках или они были потеряны во время боя? Видишь ли, усадьба, где они хранились, сгорела.

Корнет молчал. Он молчал очень долго и лишь потом не без вызова спросил:

– Почему бы вам, дядюшка, самому не поинтересоваться этим у Орлова? Он содержится в соседней комнате, и навестить его не составит никакого труда.

– Потому что ты – его сослуживец и друг. И кроме того, член ложи, обязанный во всем повиноваться мастеру, – чуть резче, чем собирался, ответил камергер. – Надеюсь, клятву напоминать не надо?

Гусар покачал головой. В этот момент он впервые пожалел, что связался с организацией, про которую до сих пор слышал только хорошее. Но отступить было уже невозможно.

– Пойми, Михайло, во мне Орлов запросто заподозрит чужака, и далеко не факт, что ответит правду. Да и ответит ли вообще? Кто я ему? Существует многое, о чем с посторонними не говорят. А ты как-нибудь при случае сумеешь завести разговор о прошлых делах, а там, может, он обмолвится, подобрал ли в усадьбе какие бумаги или прошел мимо. Может, он вообще забыл о той стычке, как о пустяшном эпизоде. Я же ничего не говорю и ни на чем не настаиваю. Но вдруг… Даже торопить тебя не буду. Когда сможешь, тогда и… Мне только бы знать – пропали или нет. Пойми.

Справедливости ради, мысль тайно обыскать вещи Орлова Лопухину даже в голову не пришла.

– Даю тебе слово – все останется в тайне между нами. Никто об этом больше не узнает, – торжественно объявил князь.

– Хорошо, дядя, – после некоторого раздумья вздохнул корнет. – Но помните – вы дали слово.

– По-моему, я ни разу не дал тебе права сомневаться в нем. – Был бы князь помоложе, непременно бы вспылил. Но с возрастом многие чувства идут на убыль, и начинаешь спокойнее относиться к тому, что раньше вызывало гнев. – Тебе деньги нужны?