Гусар бессмертия - Алексей Волков

– Только не рассчитывайте на легкий успех. Все наверняка не так просто, – предупредила миссис Долли.

– Вы с нами?

– Я подожду результата, – отказалась леди.

Ее собеседник понимающе кивнул и уточнил:

– Что делать с репортером? Краевед признался, что успел поделиться с ним информацией.

– Ничего. Сами же сказали, что по новостям передали о находке каких-то новых трупов. Милиция должна быть настороже. Не стоит привлекать внимания. Он же вроде пьет?

– Да.

– Так приставьте к нему человека, который бы помогал в этом деле, и пусть пьет дальше.

– Понял. – «Экономист» посмотрел на собеседницу с нескрываемым уважением.

– И постарайтесь больше без жертв. Особенно в городе. Лишнее внимание нам ни к чему…

…Было уже два часа ночи, когда кто-то с другой стороны вставил в дверь ключ.

– Александр Александрович! – Ваня поднялся из кресла, в котором успел задремать под работающий телевизор.

Свою ошибку он понял уже в коридоре. Но что в таком случае можно сделать?…

Меня разбудил бодрящий запах кофе. Внутри господствовала счастливая опустошенность, сознание едва опять не соскользнуло в пучину сна, но глаза уже приоткрылись, и увиденная картина поневоле заставила очнуться.

– Не желает ли мой повелитель принять утреннюю чашечку бодрящего напитка? – шаловливо спросила Диана, склоняясь передо мной в шутливом поклоне.

В ее руках был небольшой поднос, который женщина протягивала мне. О своей одежде Диана не позаботилась и сейчас была в костюме Евы. Да и стоит ли прятать подобную красоту?

– Желаю. И не только кофе.

Правой рукой я принял чашку, а левой попытался дотянуться до влекущего женского тела. Диана с легким смешком отодвинулась, и я едва не пролил на себя ароматную горячую жидкость. Держал бы чашку левой рукой – наверняка был бы облит. Пальцы на ней не были столь хваткими и порой подводили даже два века спустя.

– Который час? – спросил я.

За окном светило солнце, но понять, утро или уже день, я не мог. Наверное, все-таки утро. Хотя я еще помню, как начинало светать, когда Диана умиротворенно засыпала у меня на плече.

– Половина десятого. Мой господин торопится? – продолжала дурачиться Диана.

– Господин желает разделить ложе со своей госпожой, – в тон женщине ответил я. – Или чтобы она хотя бы присела рядом.

На последний случай я предусмотрительно одним глотком почти опустошил чашку. Кофе оказался горячим, я едва не обжегся, но очень уж хотелось иметь руки свободными.

– Позволительно ли мне будет перед тем выпить свой напиток? – Диана упорно придерживалась взятой на себя роли.

Ее глаза лукаво посмеивались, на губах играла улыбка, и вся она была зовущей и родной.

– Разумеется. – Свой я уже допил и поставил чашку на тумбочку у кровати.

Диана присела на краешек у моих ног, так чтобы я не мог дотянуться, не вставая. Впрочем, кофе был быстро выпит, и уже через несколько мгновений женщина вытянулась рядом со мной, чуть опираясь на локоть, нависая надо мной.

– А это у нас – рыжие усы, – проворковала она, превращаясь в ласкающую кошку.

Ее пальчики осторожно коснулись растительности над моей губой, и я успел до них дотянуться легким поцелуем.

– Бороду мы не носим, – продолжала женщина, – и даже грудь у нас не волосатая. Зато сбоку…

На левом боку, как раз со стороны Дианы, у меня был шрам, память о Городечно.

– Осколок? – сочувствующим тоном спросила женщина, нежно дотрагиваясь до его краев.

– Штык.

– Ты же весь изранен, – вздохнула Диана. – Где же тебя так?

– Жизнь была долгой… – Я осторожно привлек женщину к себе. – Да и далеко не весь. Всего четыре раны, согласно послужному списку.

– Четыре?

– Еще в ногу, и тоже в левую, – пояснил я. – Но там как раз осколок. Ерунда, всего лишь перелом.

– Бедный…

– Напротив – богатый. Это было самое лучшее время в моей жизни. Прекрасные люди, любимый полк, воинский долг, наконец, молодость.

Диана посмотрела мне в глаза с долей удивления.

– И тебе никогда не снились кошмары? Мне рассказывали…

Она умолкла, сочтя продолжение понятным и ненужным. С моей точки зрения, все обстояло наоборот. Мы были иными в этом плане – более близкими к природе, иначе относящимися к смерти, не избалованные комфортом. И как следствие – не мучились комплексами по каждому поводу и без повода. От комплексов теперь тоже стали избавляться, однако на иной основе – на фоне любви к себе и только к себе.

– У меня здоровая психика.

Мы уже целовались, но пока легко, без всепоглощающей страсти. Нежность, игра, без безумств и искуплений.

Мобильник я отключил еще во время прогулки. Не стоит мешать общение и дела. Звонили мне крайне редко, но почему-то всегда в самое неподходящее время, вот я и решил обезопасить себя с этой стороны. Зачем выслушивать городские новости или вопросы о том, где я нахожусь в данный момент времени?

О нашем возможном будущем мы не говорили. Я был за это благодарен Диане. Мне было до безумия хорошо с ней, но я понятия не имел, чем может закончиться наш роман. Есть ли впереди хоть что-то хорошее? Очень уж мы были разные.

Зачем думать о грядущем, когда ты счастлив? Надо просто жить…

Юрий Михайлович считал себя на редкость счастливым человеком: с похмелья он практически не страдал. Так, легкая жажда и адреналиновая тоска по утрам, ни головных болей, ни вялости. Напротив, именно в эти часы к нему приходила ясность мысли. Порою – кажущаяся, порою же действительно сулящая откровение.

К какой из них отнести нынешние свои размышления, репортер пока не знал. Он проснулся в одежде, лежа поверх одеяла, выпил половину большой пластиковой бутылки минералки и стал вспоминать свой сон. Что-то приснилось такое, что позволяло связать воедино известные факты. Некий пунктик, вроде бы ускользающий среди бела дня и забываемый хмельным вечером, однако крайне важный, буквально необходимый для плодотворной работы.

– Бедный Николай, – пробурчал едва слышно репортер.

Вновь стало несколько не по себе. Если то, что раскопал Невструев, – правда, то найдется куча народу, способная положить хоть все население города за право присвоить тайну себе и только себе. И тогда Юрий неизбежно станет ненужным человеком, тем самым, который много знает, зато долго не живет.

Не то! Опасность – само собой, во сне был указатель пути. Или – намек на указатель.

Что же имелось такого в бумагах покойного? Воспоминания? Собственные размышления? Вернее – чего в них не хватало для полного завершения картины?

Перебирать варианты Юрий не стал. Его часто выручала интуиция, особенно в тех случаях, когда логика дает сбои из-за нехватки данных. Потому репортер просто сидел, изредка прихлебывал холодную минералку да ждал откровения.