Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

а ее соседка — худая старуха с поджатыми губами и толстым полосатым котом на руках. Арина вспомнила про войну Шорина с этим котом — и улыбнулась.

— Бэлла Моисеевна за этим своим уродом убирает. Абсолютно аморальный тип, ненавидит моего Тимошу, да к тому же еще и нечистоплотен, — сообщила соседка.

Арина хотела уже извиниться за Давыда, но подумала, что раз не имеет к нему отношения, то и извиняться было бы глупо. К тому же заподозрить Давыда в нечистоплотности она бы не смогла. Белка мыла пол, шепотом ругая «наглое грязное животное». Арина даже захотела вступиться — ну, бывает, может, напился человек, что уж сразу так?

Но тут к ней выбежало нечто черное, лохматое, ростом в половину соседского кота.

— Вот. Приволок. А это наглое грязное животное сначала украло котлету, а потом наделало лужу прямо посреди комнаты, — вздохнула Белка, распрямляясь. — Тебе говорю. Глаза бесстыжие!

Лохматое завиляло хвостом, из чего можно было сделать вывод, что, скорее всего, в будущем оно станет собакой.

— Шел мимо речки, увидал — какие-то ребята утопить пытались. Пристыдил, отобрал… Сказал, мол, и так смертей слишком много — дайте хоть ему пожить по-человечески. Теперь вон вытирай за ним… Позорище хвостатое.

Арина погладила щенка, и он облизал ей руку.

— Дода с детства о собаке мечтал. Он вообще зверушек любит, — Бэлла закончила с полом, вымыла руки и теперь наливала Арине чай, — но вот только сейчас дорвался.

Она протянула под стол кусочек печенья. Снизу благодарно зачавкали.

— Дода решил, что заведет собаку, как только папа с войны вернется. На следующий же день пойдут вместе на Конный рынок — и купят самого красивого щенка.

— Он так и не вернулся?

— Возвращался… пару раз. На день, на неделю. И три раза на долечивание — но тогда не до того было.

— И он все надеялся?

— Придумал себе отца и верил в него, как в бога… «Папа то, папа это». Спрашиваю его, какую кашу на завтрак будет — а он: «А какую папа больше любит». Во всем мечтал быть как папа. А когда в Додины двенадцать отца не стало, заявил, что теперь он — старший Шорин и будет обо мне заботиться…

Белка отвернулась и украдкой промокнула глаза платком.

Щенок выскочил из-под стола, где мирно спал, и бросился к двери, отчаянно виляя хвостом.

Через несколько секунд на пороге показался Шорин. Он опустился на колено и принялся ласкать щенка. Тот повизгивал от восторга.

— Варяг! Глянь, какую я тебе обновку купил! — Шорин достал из кармана тоненький ремешок с ошейником размером с браслет от часов, — будешь как серьезный пес гулять. Все окрестные собаки обзавидуются.

Он поднял глаза — и увидел Арину.

— Я пойду, — севшим голосом сказала она Белке.

И вышла, пройдя мимо Давыда, стараясь не смотреть в его сторону.

Наутро Моня форсил здоровенным фонарем под глазом. Каждому интересующемуся он выдавал свою версию — впрочем, такую же неправдоподобную, как другие.

Арине же врать не стал.

— Да из-за тебя, можно сказать. Шорин прознал, что это я тебя к Белке отправил. Сначала врезал, потом стал выяснять, зачем. Потом извинялся, мол, дурное предположил. Из него выйдет неплохой отец, заботливый, — неожиданно закончил свою речь Моня, запудривая синяк.

— Да уж. Главное качество заботливого отца — сначала руки распускать, потом интересоваться, что случилось.

— Я не лезу, это не мое дело, я не лезу, это не мое дело, — на какой-то модный мотивчик напел Моня, продолжая гримироваться. — Ладно, все, не вмешиваюсь. Ты лучше скажи — в таком виде можно девушке показываться, или лучше не надо?

— Лучше не надо… — вздохнула Арина. — Тебе не к лицу.

Взлет и падение

— «Прибыла в Одессу банда из Ростова», — задумчиво напевал Яков Захарович, заходя в Особый отдел.

Арина, зашедшая стрельнуть у Лики папиросу, замерла. Яков Захарович пел редко — и только когда был очень невесел. Причем предпочитал мелодии из опер. А уж если он дошел до хулиганских песен…

— В общем, товарищи особисты, я получил пренеприятнейшее известие из Одессы. К нам едет, — Яков Захарович посмотрел на часы, — а скорее всего, уже приехала одесская банда. Страшные люди. Действительно страшные — местные бандиты их боятся. Там все — Особые. Причем не меньше тройки. Они не ради выгоды, они ради куража людей убивают и грабят. Развлекаются так. Где они будут жить в Левантии — черт их знает. Есть только портрет их главарши. Вот, любуйтесь.

Он достал фотографию женщины лет тридцати пяти, яркой брюнетки с большими глазами, тонкими губами и крючковатым носом. Дама смотрела в объектив дерзко и прямо, в душу заглядывала.

Лика сверлила глазами фотокарточку. Она побледнела, ноздри у нее дрогнули.

— Фимка Элиади! — прошипела она.

— Да, — Яков Захарович, кажется, ничего не заметил, — так и написано: Элиади Ефимия Анастасовна, она же Чума. Ну раз дама вам знакома — больше ничем помочь не могу. Только удачи пожелать. Судя по письму, она вам понадобится. Да, и еще. Хорошо бы взять живой.

Когда за Яковом Захаровичем закрылась дверь, Лика обрушилась на стул и закурила, не замечая скривившегося Шорина.

— Ты с ней знакома? — Моня заботливо плеснул в стакан коньяку и подал Лике.

— Учились вместе. Потом на войне… встречались, — Лика залпом влила в себя коньяк и запила остывшим чаем.

— По разные стороны?

— Нет, ну что ты. По одну. Но лучше бы по разные.

Лика начала свой рассказ.

Любой Особый рангом выше тройки — военнообязанный по умолчанию. Чем выше ранг — тем с более юного возраста. Тройки — с шестнадцати, драконы — с двенадцати.

Много есть дел для ведьмы на войне.

Ликина эскадрилья в бумагах именовалась «особыми частями воздушной обороны». Самолет стоит дорого. Это ценный алюминий, сталь, множество рабочих часов. Если самолет разобьется — полбеды, а вот если угонят его немцы себе — то у нас будет на один самолет меньше, а у них — на один больше. Для этого и взлетали в небо девочки Лики, выставляя заслоны. Гибли десятками, сотнями — но это самолет стоит дорого, а простая деревенская ведьмочка — так, мелочевка.

Были задачи и посложнее. Несколько раз даже сами захватывали вражеские самолеты — и вели до наших