Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

не доехал, многие в эвакуации остались… — нерешительно предположила Инночка, нежное создание и неисправимая оптимистка.

Как-то эта фраза всех успокоила. Начались приветствия, объятия, разговоры.

Болтали о любимых и нелюбимых преподавателях, о том, какие предметы было трудно сдавать, а какие — легко… Все как будто уговорились, что не было последних двенадцати лет.

— Ты стихи сочиняешь? — вопрос несколько озадачил Арину.

Перед ней стоял Филя, длинный и нескладный, с которым она приятельствовала на первых курсах.

— Нет… — растерянно ответила ему Арина.

— Ну ты стоишь, ни с кем не разговариваешь, и взгляд такой — как будто внутрь себя смотришь.

Он неловко замолчал. Арину всегда удивляло это несоответствие в Филе: прекрасный поэт, эрудит и умничка, безжалостный пародист и тонкий лирик на бумаге, в жизни он был неловок во всем. Почти двухметровый, при этом до крайности тощий и сутулый, с несоразмерно огромными ногами и руками, круглыми удивленными глазами и мясистым носом, он вечно все ронял, задевал и ломал. В разговоре стеснялся настолько, что замолкал на полуслове, от застенчивости потеряв мысль.

— Да… задумалась. Выйдем, поболтаем? — Арина помнила, что в шумной компании, даже такой небольшой, Филе нехорошо.

— Ты, небось, на второй линии служила? — спросил он, оказавшись в гулкой тишине коридора.

— Как угадал?

— На первую идут самоубийцы, на вторую — фанатики, на третью — хитрецы, на четвертую — все остальные.

— Ну… наверное. А ты?

— У меня самая мирная из врачебных профессий. Вот все нужны на войне — от хирургов до венерологов. Даже педиатры. И только патанатомы совершенно не при деле. Люди умирают, а отчего — никому не интересно. Так что я тоже на второй, в общем… Ну, просто — куда послали. Хотя разок пришлось и по специальности. Здесь.

— В институте?!

— В Левантии. Тут, когда город под этими гадами был, лаборатория была. На людях эксперименты проводили, сволочи.

— Очень круто пришлось?

— Я только недавно перестал просыпаться от собственного крика. Они там мало того, что людей мучили, еще и Смертного себе завели, чтобы «неудачные эксперименты» сами рассказывали, что там с ними не так было и что чувствовали, когда умирали…

— Сволочи немецкие.

— Если бы… Говорят — и врач, который экспериментировал, и Смертный — наши, левантийские. Ох, своими бы руками…

— Ну что, Робинзоны? Как оно на острове? — хрипловатое контральто вытащило их из мрачных мыслей.

На них каравеллой двигалась монументальная Вера Илларионовна Орлова. Из тех самых графов Орловых. Страшный сон любого студента.

Вера Илларионовна была одной из первых российских женщин-хирургов. Причем хирургов военных. Училась за границей, там же набралась революционных идей. Как-то оказалась полезна самому Ленину — так что Советская власть сквозь пальцы смотрела и на ее непролетарское происхождение, и на недолгую работу в Царскосельском госпитале.

Студентов она считала неженками, пришедшими на все готовенькое. Гоняла нещадно. Любимой ее забавой на экзамене была «игра в Робинзона». Студенту предлагалось вытянуть по бумажке из двух кучек. В одной были диагнозы (от пореза до рака), в другой — то, что у него есть под рукой (и тут мог быть любой набор инструментов и медикаментов, а могло быть просто слово «ничего»). И под строгим взглядом Орловой нужно было рассказать по шагам, что будешь делать.

И почти всегда, когда студент что-то изобретал, пытался юлить и выкручиваться, раздавался низкий голос Веры Илларионовны: «Имейте мужество признать свое бессилие! Ваш товарищ мертв!»

Арина много раз мысленно благодарила Веру Илларионовну. И за то, что научила обходиться без, казалось бы, необходимого, и за умение признавать бессилие.

Теперь смогла поблагодарить лично.

— Вы про своего Хайкова уже слышали? — спросила она Арину, когда поток благодарностей иссяк.

— Только то, что было в газетах.

— Жаль, я думала узнать подробности. Он вас отмечал. Думала, как закончите — возьмет под крыло.

— Не взял.

— Напрасно. Но это к лучшему. Сейчас такое знакомство могло боком выйти.

Вера Илларионовна тяжело вздохнула. Хайков был ее любимчиком, ее гордостью. Достала из сумки папиросы, предложила Арине и Филе.

Это было очень странно — вот так запросто курить с профессором Орловой. Как для древнего грека выпивать с богами.

Но все-таки это был немного экзамен. Вера Илларионовна не преминула подробно расспросить Арину чуть ли не о каждом примечательном случае, с которым та столкнулась за войну. Очень обрадовалась, узнав, что Арина работала с Александром Зиновьевичем.

— Изумительно талантливый юноша был. Чуть ли не первым в мире заинтересовался Особыми ранениями. Кстати, Антоша в последние годы тоже интересовался Особыми. Чем именно, честно говоря, не вникала. Говорил, будет сумасшедший прорыв. Но вот… не удалось…

Помолчали. Арина вспоминала Хайкова. Почему-то только по частям: длинные ловкие пальцы, в которых, казалось, было больше суставов, чем положено природой. Глаза цвета неба, смотрящие сквозь людей, тонкую полуулыбку…

— Странно. Так мало знакомых в Левантии осталось, а комнату не снимешь, — вздохнул Филя. Он не любил Хайкова — точнее, просто не выделял из череды вредных преподавателей, смеявшихся над его неуклюжестью.

Фраза эта прозвучала настолько некстати, что Вера Илларионовна и Арина одновременно осуждающе посмотрели на Филю.

Тот стушевался.

— Впрочем, юноша прав, — сказала Орлова, как будто бы Фили не было рядом. — Я, когда вернулась из Омска, несколько месяцев не могла жилье найти. Дом наш разбомбили, так что ночевала по знакомым. Пока наконец этот новый, — она величественно повернула голову в сторону, где находился кабинет ректора, — мне комнату не выбил. А вы где теперь живете?

Слово за слово, и Арина рассказала все. И про диванчик в УГРО, и про новые обстоятельства, из-за которых придется все-таки что-то с жильем решать.

— Знаешь что, — задыхаясь от собственной храбрости, почти выкрикнул Филя, — а выходи за меня замуж! У меня комната — почти пятнадцать метров! Будем вместе жить!

— Не советую, — Вера Илларионовна подняла брови, — если не хотите, чтоб юноша попрекал вас своим благородством всю жизнь. Я верю, вы можете самостоятельно разобраться в своих проблемах. Более того, не думаю, что кто-то, кроме вас, сможет это сделать.

— Извини, Филя, при других обстоятельствах я бы, наверное, с радостью…

— Да я понимаю, это ты извини, — Филя улыбнулся кривовато — и почти убежал в сторону выхода.

— Кстати, о моих учениках, пошедших по кривой дорожке, — чуть понизив голос, произнесла Вера Илларионовна. — Был у