Город бездны - Аластер Рейнольдс

— Десять из десяти за наблюдательность.

Корпус пистолета был нефритовым и украшен выпуклыми красными демонами. Она крепко сжимала рукоятку, и его маленькое темное дуло смотрело прямо на меня.

— Это для того, — продолжала Сибиллина, — чтобы вам не пришло в голову сопротивляться.

— Если вы хотели убить меня, то могли сделать это уже десятки раз.

— Правильно. Но в ваших заключениях есть одна неточность. Мы действительно хотим убить вас. Только несколько необычным способом.

— И в чем его суть?

Сибиллина обратилась к Уэверли:

— Ты можешь сделать это здесь?

— Инструменты при мне, но я предпочел бы заняться этим на нашем корабле, — кивнул Уэверли. — Пока держи его на прицеле.

Я повторил свой вопрос, но они вдруг потеряли интерес к моим словам. Похоже, я влип основательно. Уэверли был не слишком убедителен, рассказывая о том, как он стрелял в меня, спасая от каких-то свиней, — но мне было не до того, чтобы предъявлять претензии. Тем не менее, если бы они захотели убить меня…

Логично. Но Сибиллина уже отметила, что в моих логических суждениях наблюдаются проколы.

Довольно скоро мы добрались до воздушного корабля. На подходе я смог полюбоваться великолепной панорамой с плененным судном, которое так ненадежно висело высоко над городом. Огни Кэнопи мерцали где-то поодаль, не было даже намеков на то, что рядом в ветвях есть другие жилища. Помнится, они говорили об уединенности и отсутствии постороннего внимания.

Мы причалили. К этому времени Уэверли тоже отыскал себе пушку, а когда я вступил на соединяющий трап, ведущий на гондолу, Фишетти целил в меня из третьей. Все, что остается, — это прыгнуть в пустоту.

Но ситуация не была настолько отчаянной. Пока еще не была.

Внутри гондолы меня проводили к креслу, в котором я очнулся лишь пару часов назад. На этот раз Уэверли меня привязал.

— Итак, перейдем к делу, — произнесла Сибиллина. Она стояла в небрежной позе и держала пистолет на манер шикарного мундштука. — Как вам известно, мозговой хирургией мы не занимаемся.

Она рассмеялась.

Следующие несколько минут Уэверли описывал круги вокруг моего кресла, изредка выражая отвращение недовольным бормотанием. Время от времени он касался моего черепа, исследуя его нежными пальцами. Затем, очевидно удовлетворенный, он извлек откуда-то из-за моей спины инструменты. Несомненно, они имели отношение к медицине.

— И что вы собираетесь делать? — спросил я — черт возьми, я должен получить ответ! — Если собираетесь меня пытать, то ничего интересного все равно не узнаете.

— Думаете, я намерен пытать вас?

Уэверли держал в руке один из инструментов — сложную хромированную штуковину вроде щупа с мигающими датчиками.

— Сознаюсь, это бы меня позабавило. Я садист, каких свет не видел. Но я не вижу в этом смысла. Простое самоудовлетворение… Мы прокачали ваши воспоминания, так что знаем заранее, о чем вы можете рассказать под пыткой.

— Вы блефуете.

— Ничуть. Мы просили вас представиться? Если помните, нет. Но мы знали, что вас зовут Таннер Мирабель, верно?

Он наклонился поближе ко мне. На его голове пощелкивали и жужжали линзы, поглощая визуальную информацию в загадочной зоне спектра.

— Вообще-то мы не знаем, что нам нужно, господин Мирабель… думаю, вас действительно так зовут. Спутанные следы воспоминаний — целые залежи вашего прошлого, к которому мы не имеем доступа. Вы понимаете, что это отнюдь не способствует нашему доверию к вам. То есть, вы согласны, что это разумная реакция?

— Меня только что оживили.

— Ах, да — Ледяные Нищенствующие обычно исполняют работу изумительно, не так ли? Но в вашем случае даже их искусство не смогло восстановить целое.

— Вы работаете на Рейвича?

— Вряд ли. Никогда о таком не слышал.

Он вопросительно глянул на Сибиллину. Женщина постаралась сохранить бесстрастное выражение, но я заметил, как на ее лице мелькнуло удивление, а глаза на миг расширились. Похоже, она действительно никогда не слышала о Рейвиче.

Что ж, в это даже можно поверить.

— Ну ладно, — сказал Уэверли. — Пожалуй, я смогу сделать это прилично и чисто. Хорошо, что у него в голове нет имплантатов, которые могут мне помешать.

— За дело, — сказала Сибиллина. — Черт побери, у нас нет времени — ночь на исходе.

Уэверли поднес какой-то предмет к моему виску, и я ощутил, как холодный металл вдавился в кожу. Затем услышал щелчок, когда он нажал на курок…

Глава 17

Начальник службы безопасности стоял перед своим пленником, изучая его, как скульптор изучает свою работу на стадии грубого наброска — удовлетворенный результатом усилий, но отчетливо представляя себе всю тяжесть предстоящих трудов. Сделать предстоит многое, но он обещал себе, что ошибок не будет.

Небесный Хаусманн и диверсант были одни — почти одни. Комната пыток находилась в отдаленном полузабытом закоулке корабля. Сюда вела лишь одна из железнодорожных веток, которая, по общему мнению, давно вышла из строя. Небесный собственноручно оборудовал комнату и соседние помещения. Для того, чтобы поддерживать состав воздуха и температуру, ему пришлось подключиться к системам жизнеобеспечения корабля при помощи вспомогательных трубопроводов.

В принципе, тщательная проверка силового и воздушного потребления могла бы открыть существование этой комнаты, однако первым человеком, которому об этом должны были доложить, был сам Небесный.

До сих пор такого доклада не поступало — и вряд ли он когда-нибудь поступит.

Пленник был распят перед ним на стене и обвешан аппаратурой. Из черепа торчали нейрошунты, которые создавали связь с контролирующими имплантатами, спрятанными у него в мозгу. Эти имплантаты были чрезмерно грубы даже по стандартам химериков, но они выполняли свою задачу. В основном они были внедрены в височную долю мозга, связанную с глубокими религиозными переживаниями. Когда-то эпилептики сообщали о переживании божественного присутствия при электрическом раздражении этих областей; имплантаты были приспособлены для того, чтобы в нужные моменты подвергать диверсанта легкому воздействию подобного рода. По-видимому, именно так прежние хозяева управляли им, воспитав самоотверженную преданность их жестокой цели.

Теперь Небесный управлял им через те же каналы преданности.

— Знаешь, о тебе уже никто не вспоминает, — сказал Небесный.

Тяжелые веки поднялись, приоткрыв налитые кровью глаза диверсанта.

— Что?

— Похоже, весь корабль решил спокойно забыть о твоем существовании. Каково тебе — быть стертым из памяти общества?

— Ты помнишь меня.

— Да, — Небесный кивнул в сторону бледного обтекаемого силуэта, который плавал в камере из зеленого бронированного стекла на другом конце комнаты. — И он тоже. Но нас только двое, верно? Значит, о тебе помнят только двое палачей.

— Это лучше, чем никто.

— Они, конечно, подозревают…

Констанца… единственная серьезная помеха.

— Вернее, подозревали, когда вспоминали о том, что случилось. Ведь именно ты убил моего отца. Разве у меня нет полного морального права пытать тебя?

— Я не убивал…

— Нет, ты убил его.

Небесный улыбнулся. Он стоял у наскоро собранного пульта управления, позволяющего ему «говорить» с имплантатами диверсанта, и лениво поглаживал черные круглые рукоятки и застекленные аналоговые циферблаты. Он сам построил эту панель, собирая детали по всему кораблю, и назвал ее «Ларец Господа Бога». В конечном итоге этот инструмент действительно вызывал божественный образ в голове убийцы. Вначале Небесный пользовался им исключительно для причинения боли, но позже, сломав диверсанта, начал переделывать его личность по собственному усмотрению с помощью выверенных доз нервного экстаза. В данный момент височная доля пленника подвергалась лишь минимальному воздействию. В этом неопределенном состоянии он не испытывал благоговейного страха перед Небесным и начинал рассуждать в духе агностицизма.

— Не помню, что я такого сделал, — произнес пленник.

— Я так и думал, что не помнишь. Напомнить тебе?

Диверсант покачал головой.

— Может, я и убил твоего отца. Но кто-то должен был предоставить мне такую возможность. Перерезать путы, оставить в постели нож…

— Это был скальпель, инструмент более утонченный.

— Конечно, тебе виднее.

Небесный повернул одну из черных рукояток на пару делений и проследил, как дрогнули аналоговые циферблаты.

— И зачем мне было делать так, чтобы ты убил моего собственного отца? Я ведь не сумасшедший.

— Он все равно умирал. Ты ненавидел его за то, что он с тобой сделал.

— А откуда ты знаешь?

— Ты сам сказал мне, Небесный.

Разумеется, это было вполне возможно. Так забавно было подтолкнуть человека к отчаянному, скручивающему внутренности пределу тотального страха, а затем смягчиться. Это можно было проделывать с помощью машины — или просто продемонстрировать пленнику некоторые хирургические инструменты.