Предчувствие весны - Виктор Исьемини

— Точно, слышь-ка. Так и есть.

— Если кто-то решил сработать под древнюю легенду, значит, и легенда в самом деле есть — пожал плечами Карикан. — Такая легенда, в которую верят местные.

— Человек, который нам рассказал о Семи Башнях, не был местным, он из Мирены, — заметила вампиресса.

— Дело темное, слышь-ка, но в Ливде народ ушлый, мошенник на мошеннике сидит. Ежели они поверили, так и в самом деле что-то было.

Тонвер слушал перепалку с ревностью, ему хотелось, чтобы в его историю поверили.

— Если настоятельница написала, значит дело того стоило, — напомнил толстяк. — И еще. Люди продолжают искать сокровища. Прибывают новые, а старые из Семи Башен не возвращаются. Что-то странное до сих пор есть в руинах, что-то опасное. Люди пропадают.

— Пропадают, но это не останавливает других, — поддакнул Дунт. — Точно, золото там. Что, кроме золота, заставит лезть в руины, откуда никто не возвращается?

— Вот именно, — объявил Ингви. — Именно это меня и вдохновляет куда больше, чем золото, триста лет лежащее без движения.

— А почему? — Ннаонна взяла стакан и осторожно, очень медленно поднесла к губам. Ее амулет уже позволял вампирессе вино, однако небольшими порциями.

— Опасности, приключения… — Ингви развел руками. — Это интересно. Ну и золото. Однако остается проблема — как попасть в Ливду? Учитывая сложившиеся обстоятельства, ни в Империю, ни в Энмар мне соваться не с руки.

— Спросим у Фильки, — предложила Ннаонна, — пусть вспоминает тайные пути эльфов.

Монахи, Тонвер с Дунтом, помалкивали. Они добились своего — заинтересовали короля-демона и боялись испортить произведенный эффект. Пока короля влечет тайна золота эльфов — они могут чувствовать себя в безопасности. Более или менее, в безопасности — ибо в Империи они теперь считаются изменниками.

ГЛАВА 32 Ванетиния

Алекиан едва нашел в себе силы, чтобы не закричать послу, что он согласен, согласен на все! На любые условия, ибо такова воля Светлого! Так вот что означал странный голос, звучащий время от времени в голове: «Думай о западе, о западе, о западе…» Голос поселился в голове после болезни. Какой запад, недоумевал Алекиан, если Гева на востоке, эльфы на севере, гномы — на северо-востоке. Но странный липкий шепот звучал в ушах все чаще и чаще: запад, запад… Так вот что предвещал навязчивый голос — появление энмарских послов. Конечно, воля небес состоит в том, чтоб принять условия Совета негоциантов. Но император все же сдержался и ответил с достоинством:

— Мастер, ответ вы получите завтра. Мы приняли решение, но, прежде чем огласить его, желаем обсудить на совете.

Затем Алекиан поднялся с пыльного сундука, давая понять послу, что разговор окончен. Тиль Ойер торопливо вскочил и отступил на шаг, чтобы отвесить поклон. Но, когда купец разогнул спину, Алекиан уже выходил из комнатенки. Следом за ним помещение покинул Кенперт, так что послу не оставалось ничего иного, как поспешить за рыцарем. Император, задрав подбородок, проследовал к трону, подождал, пока мастер Тиль присоединится к спутникам, затем негромко, но внятно, объявил:

— Почтенные послы славного Энмара! Ваше обращение мы выслушали со вниманием и приязнью. Нам радостно сознавать, что цели Совета Негоциантов совпадают с нашими желаниями. Окончательный ответ будет оглашен завтра. Ступайте и ожидайте нашего решения.

Послы склонились перед троном. Алекиан, не дожидаясь, пока церемония прощания завершится, поднялся и зашагал мимо энмарцев к выходу. Свита была вынуждена устремиться следом. На ходу император велел собрать малый совет. В галерее, за дверью ожидал отец Когер. Алекиан кивнул священнику:

— Отец, мы желаем помолиться с вами вместе.

Затем обернулся к свите:

— Сэр Кенперт, пригласите его высокопреосвященство Мунта и епископа Фенокса. Дорогая, на сей раз мы желаем, чтобы вы присутствовали на совете. И пусть явится Коклос. Прохвост наловчился следить за нами, так пусть присутствует явно. Мы давно не слышали его дурацких советов. Пусть мелет глупости, решение уже принято, и слова Коклоса ничего не изменят.

Объявив свою волю, император, сопровождаемый Когером, удалился в часовню, Санелана пошла искать карлика, Кенперт тоже заторопился прочь, чтобы отправить посыльных за канцлером и архиепископом… когда энмарцы вышли из тронного зала, галерея опустела. Послы молча отошли подальше от дверей, где застыли с обнаженными мечами гвардейцы и, едва решили, что их никто не слышит, засыпали мастера Тиля вопросами.

Группа медленно шагали к выходу, по дороге старший посол вполголоса делился впечатлениями. Спутники недоумевали, что могло так повлиять на Алекиана, которого в Энмаре считали недалеким, вздорным и упрямым юношей. Тиль Ойер только руками разводил — как бы там ни было, что бы ни творилось в голове императора, но решение он принял мгновенно. Положительное, надо полагать, решение! Он сказал «да», не стал требовать выдачи герцога Фенгима, даже не вспомнил… Больше глава посольства ничего не мог объяснить. Ничего вразумительного, кроме несколько раз повторенного «да», он не услышал — ну и слава Гилфингу! Чего же еще? Рубин согласился, Сапфир из упрямства стал спорить — дескать, необходимо угадать, что движет императором… Не кроется ли в его сговорчивости подвох?

В это время Алекиан преклонил колени в часовне и, опустившись на холодный пол, истово молился. Липкий голос, поселившийся в голове императора после болезни, отвечал. Император побелевшими губами читал слова древней молитвы, адресуя их навязчивому невидимке, с каждым выдохом изо рта вырывалось облачко пара, рядом размеренно бубнил Когер. Постепенно отступали мысли, снисходило спокойствие… в душе юного императора воцарился мир, исчезли сомнения, улетучилось волнение — не осталось ничего, кроме чужого голоса.

Совет собрался спустя два часа — только к этому времени удалось отыскать архиепископа. Мунт не сидел сложа руки. Конец зимы — такое время, когда странствия затруднены по милости Матери Гунгиллы — глава Церкви проводил в храмах столицы. Каждый день он посещал одну из многочисленных церквей Ванетинии, не избегал и крошечных часовенок, возведенных в честь той или иной знаменательной даты, причем не всегда предупреждал секретарей, куда отправляется. У каждого свои причуды, вот и его преосвященство имел странную привычку — ему доставляло удовольствие молиться в скромных маленьких храмах, в окружении случайных людей.

Прихожане считали великой честью, если архиепископ почтил присутствием церквушку, куда ходили разве что жители ближайшего квартала. В конечном счете привычка Мунта служила тому, что посещаемые им часовни становились более популярны, а жители Ванетинии ревностней относились к ежедневным молитвам и охотней посещали храмы… шутка ли — вдруг оказаться рядом с его высокопреосвященством, вместе творить молитву! А что, если обращение к Гилфингу, произнесенное в присутствии главы Церкви, верней достигнет ушей Светлого? И верней исполнится?