Тайна для библиотекаря - Борис Борисович Батыршин

нет! — Янкель сделал испуганные глаза. — Это настоящая тайна, пан поручик, и бедный Борух поведал её мне только на смертном од=ре, в марте прошлого года…

Что-то многовато развелось в последнее время тайн. — буркнул Ростовцев. — давай, выкладывай, что он там тебе поведал?

Янкель тяжело вздохнул.

— Отец графини Дашковой, генерал-аншеф Рома́н Ларионович Воронцо́в был масоном, одним из основателей петербургской ложи. Не спрашивайте меня, как узнал об этом Борух, но только он уверял, что создавая ложу, он принял на себя клятву беречь чернокнижные тома из библиотеки московского царя. Вроде бы в ней содержался пергамент, в котором сказано, где хранятся христианские святыни, вывезенные из Святой Земли ещё крестоносцами. Масоны только из-за них искали библиотеку, а найдя — поручили Воронцову сохранять и передавать своим потомкам эту тайну.

Я не выдержал и подмигнул д'Эрвалю. Тот сделал вид, что нисколько не интересуется рассказом Янкеля — но я заметил, как дрожат его пальцы, сжимающие футляр.

— Эк всё запутано, перемешано… — подвёл итог Ростовцев. — Вот и говори потом, что не бывает случайностей!

Я встал. Измученные ноги, как и пятая точка, бурно протестовали против такого насилия.

— Полагаете, поручик, что это случайность?

— А что ж ещё?

— об этом мы потом поговорим, когда выберемся из Москвы. А сейчас — не кажется ли вам, господа, что мы тут слегка засиделись? Наверху уже вечер, темно, самое время уходить…

[1] Забойщик скота и птицы в еврейской общине

XI-2

С Янкелем мы расстались на Варварке, в половине квартала от обугленных брёвен на месте Глебовского подворья. Я вручил ему бывшему проводнику заветный свиток Торы, и надо было видеть, как полезли у него глаза на лоб. Да и Ростовцев не стал скрывать удивлённой гримасы.

— Вряд ли вы, Соломон, и ваши соплеменники полезут теперь раскапывать библиотеку. — торопливо пояснил я. Да и нам, вроде, незачем. Вот кончится война, сообщим о библиотеке хоть в Московский Университет — пусть добиваются, раскапывают, ищут. Ещё и тебя, Соломончик, позовут, чтобы нужное место показал!

— Но как же так? — Янкель, похоже, никак не мог взять в голову, как можно по своей воле отказаться от такого богатства. — Ведь там столько всего ценного! Золото с переплётов инкунабул, каменья, жемчуга…

Я хмыкнул.

— Не разочаровывай меня, Соломон. О духовном надо думать, а ты всё о золоте с каменьями. Вот твоя Тора — неужели её ценность на деньги меряется?

Янкель не ответил, лишь пожал узкими, измазанными подземной пылью и глиной плечами. Как бы не рванул под шумок куда-нибудь в Германию или, скажем, в Прагу, подумал я. Уж наверное, земляки и единоверцы ребе Лёва и Майера Ротшильда не пожалеют золота за такой раритет…

Впрочем, немедленно устыдил я себя, не стоит думать о человеке плохо, пока он сам не дал к тому повода. До сих пор Янкель нас не обманывал — глядишь, и правда, поспособствует спасению библиотеки. Найти-то теперь её несложно, было бы желание…

— Так что, Соломон, можешь верить, можешь не верить, но мне совершенно неинтересны ни инкунабулы со свитками, ни тем более какие-то там каменья и жемчуга. что было нужно нашему гасконскому другу, — я кивнул на д'Эрваля, — мы нашли. Что до меня то я, пожалуй, ограничусь вот этим сувениром.

Я взвесил на руках толстенный том — переплетённый в кожу с потускневшими от времени серебряными уголками.

— Блаженный Августин, «О граде Божием». Прокопыч подхватил с пола, когда твой тюк с кнгами рассыпался.

— Взглянуть дашь?

— Смотри, коли охота. — я протянул книгу поручику. О он осторожно перевернул несколько страниц и принялся рассматривать необычайно искусно исполненные миниатюры. Казалось, время пощадило краски, нанесённые безымянным рисовальщиком невесть сколько веков назад.

— Что, такая большая ценность?

— Ничего, подходяще… — неопределённо ответил я. Вдаваться в подробности не хотелось, иначе пришлось бы объяснять, что труд прославленного богослова и философа некоторые учёные считали одной из самых ценных в библиотеке Иоанна Васильевича.

— А что с той книгой, из сундучка с цепями? — спросил Ростовцев. — Она, вроде, была у тебя под мышкой, когда мы выходили из склепа?

— Дал подержать Опиньяку — а он возьми да угоди под обвал в том коридоре. Так что, о книге можно забыть, как и о нём самом.

Следующий вопрос поручик задал не сразу.

— Если не хочешь — не отвечай, конечно… но мне показалось, что ты знал, что эта книга в библиотеке? Что в ней такого особенного — не расскажешь?

— Не расскажу. — Я покачал головой. — Не потому, что хочу скрыть, а потому что сам не знаю, как это объяснить. Но да, ты прав, я рассчитывал обнаружить нечто в этом роде. Но вот — не повезло…

— Не знал. Но рассчитывал обнаружить что-то подобное.

— Ну, воля твоя. — Ростовцев мотнул головой, словно отгоняя прочь какую-то незваную мысль. — Пора идти, пока совсем не стемнело, а то объясняйся потом с патрулями… А ты, Соломон, прощай и не поминай лихом!

Он протянул Янкелю глухо звякнувший мешочек с серебром, повернулся на каблуках и в сопровождении Пропкопыча и гасконца зашагал по Варварке в сторону Богоявленского переулка, где во дворе флигеля дожидались нас накормленные заблаговременно лошади.

— Береги себя, Соломон. Глядишь ещё и встретимся. — сказал я. Янкель криво улыбнулся в ответ. Я повернулся и направился за своими спутниками.

«…в самом деле: пора, пора выбираться из Москвы, пока не закончилось наше везение…»

XI-3

* * *

— Куда же теперь?

Мы остановились возле аванпостов на Кмер-коллежском Валу. Службу здесь несли пехотинцы Семнадцатого лёгкого полка; пока д'Эрваль беседовал с лейтенантом, показывал ему свои бумаги (заранее выправленные во время вчерашнего визита в Кремль) мы с Ростовцевым лениво переговаривались, сидя в сёдлах. Наше обличье — мы по-прежнему были в вюртембержских мундирах, несколько, правда, потрёпанных после подземных приключений — подозрений у стрелков не вызывали. Прокопычу было велено держать язык за зубами, а мы с поручиком обменивались фразами, старательно изображая немецкий акцент.

— Минуем Калужскую заставу, отъедем от Москвы вёрст на десять и свернём где-нибудь. — ответил Ростовцев. — А дальше, просёлками — в Тарутино, в ставку. Надо только избавиться от этого тряпья, а то нарвёмся на казачков — доказывай им потом….

И он с отвращением ткнул в свой зелёно-голубой конноегерьский сюртук.

Я кивнул. Русские мундиры ждали своего часа в саквах, как и наше собственное оружие, и тянуть с переоблачением особо не стоило. Казачьи разъезды волками рыщут вокруг Москвы и вдоль всех трактов — громят фуражирские обозы, перехватывают отправленные на рекогносцировку отряды. И