Одри Хепберн - биография - Александр Уолкер

К несчастью, болезнь и семейные неурядицы постепенно вывели eё агента Курта Фрингса за пределы того влиятельного круга лиц, которые имели солидный вес в киноискусстве. Мировая киноиндустрия в те годы переживала финансовый кризис. Клиенты Фрингса, среди которых были Элизабет Тэйлор и Ричард Бартон, не говоря уже об Одри Хепберн, встречали все более прохладный прием у зрителей, что отражалось и на их кассовых сборах. "Нам никогда больше не заплатят миллион", - записал в своем дневнике Бартон. Истина же заключалась в том, что публику куда больше интересовала "заэкранная" жизнь четы Бартонов и других звезд, чем те истории, которые они разыгрывали на экране. В это-то как раз время, когда Одри нуждалась в поддержке, она лишилась своего самого надежного советчика. Теперь приходилось рассчитывать только на собственную интуицию.

Когда стало ясно, что eё брак пошел ко дну и ничто его не спасет, Одри вылетела в Лос-Анджелес для переговоров с режиссёpом и сценаристом Питером Богдановичем. С ним она познакомилась на торжествах, посвященных Уильяму Уайлеру, несколько лет назад. В последнем его фильме "Святой Джек" главную роль играл Бен Газзара. Сын Одри Шон закончил университет и работал у Богдановича редактором.

Питер Богданович в прошлом был актером, затем стал кинокритиком и протеже Роджера Кормана, для которого он поставил триллер "Мишени", замеченный прессой. Он сделался широко известен в 1971 году благодаря фильму "Последний киносеанс". У него были кассовые неудачи, но Богданович обладал редким даром непредсказуемости, который сулил неожиданный успех любому из его новых предприятий. Он был образован, наделен тонкой интуицией и чувством юмора. А это как раз те качества, которые тогда особенно привлекали Одри и могли ей помочь. "Я встретился с ней в отеле "Пьер" в Нью-Йорке и обсуждал нашу совместную работу, - рассказывает Богданович. - Она не возлагала слишком больших надежд на будущее, но ей хотелось хоть от чего-нибудь получить удовольствие. Не менее, чем в работе, она нуждалась в утешении".

Подобно Одри, Богданович испытывал ностальгию по "Золотому веку" Голливуда. Одри была его частью как раз в то время, когда кинопроизводство начало ускользать из рук студийной системы, которая создала таких звезд, как Кроуфорд, Дэвис, Гейбл и Гарбо. Одри застала нестареющих представителей той ушедшей эпохи - Купера, Астера и Гранта. Богданович совершил творческий подвиг: в своих ранних фильмах он возродил ощущение этого старого Голливуда. Кроме "Последнего киносеанса", этого прощального слова в честь старого кино, он снял фильм "Что случилось, док?", возрождая эксцентрическую комедию в стиле Говарда Хоукса. "Бумажная луна" повернула стрелки часов истории кино к довоенному жанру, где взрослые знаменитости играли вместе с малютками, не по годам развитыми. "У запоздалой любви" был менее удачной данью памяти мюзиклам Астера и Роджерса. Одри чувствовала себя в безопасности, ведомая столь верным последователем eё любимого кино.

Богданович предложил ей романтическую комедию как средство от eё депрессии. Этот фильм он придумал специально для нее. Картина напоминает комедии, основанные на обманчивых и оттого забавных отношениях людей, как это было в "Римских каникулах" и "Любви в полдень". Когда кто-то из двоих начинает понимать, что происходит, это уже не имеет никакого значения, так как оба участника истории безнадежно влюблены друг в друга. "Они все смеялись" - так стал называться фильм о жене крупного промышленника, которая чувствует, как от нeё уходит любовь. Она улетает в Нью-Йорк, желая развестись. Муж нанимает частного детектива, который следит за ней. Детектив и героиня фильма влюбляются друг в друга. Этот сюжет был очень похож на те, которые в давние годы могли сочинить и снять Уайлер или Уайлдер (или eщё раньше Любич). Он очень напоминал Одри eё собственную семейную жизнь.

"Тот фильм, который мы сделали, оказался совсем не тем, который мы начинали делать, - признается теперь Богданович. - Именно поэтому так рассердился Дэвид Зюскинд, исполнительный продюсер, когда посмотрел его. Это был фильм скорее об актерах, занятых в нем, чем о персонажах. В Бене Газзаре, в детективе, который влюбляется в Одри, было что-то и от него самого. В роли Дороти Страттен - белокурой модели из "Плейбоя" - было очень много от самой Дороти. Но в героине Одри было особенно много качеств самой Одри Хепберн. Я полагаю, что самое интересное происходит тогда, когда сближаешь актера с его персонажем и перестаешь понимать, где заканчивается один и начинается другой".

Богданович всегда считал, что Одри выглядит восхитительно в повседневной одежде "не от Живанши". "Когда она была "не на работе", то постоянно носила потертые джинсы, морской бушлат и иногда шарф, накинутый на голову, как платок. Я сказал ей, что мне хотелось, чтобы она выглядела именно так повседневно, то есть была в привычной для нeё одежде. Она повела меня наверх в свой номер в отеле "Пьер", открыла шкаф, извлекла оттуда всю свою одежду и бросила eё на кровать. И мы постепенно выбрали то, что Одри должна будет надевать в фильме".

Когда в апреле 1979 года на улицах Нью-Йорка начались съемки, "Одри нельзя было ни в малейшей степени обвинить в излишней требовательности и капризах, столь характерных для кинозвезд. Я предупредил ее, что никаких особых удобств не будет. Прежде всего, весь наш транспорт находился на расстоянии десяти кварталов. Во-вторых, мы не имеем никакой возможности закрывать что бы то ни было - времена "Завтрака у Тиффани" уже прошли, - и потому нам приходилось снимать как можно скорее, так как стоит людям заметить, что вы снимаете на улице - и пиши пропало! Хотя на Одри были большие темные очки, как и в жизни, eё невозможно было ни с кем спутать - это была Одри Хепберн. "Зайдите в магазин, - говорил я ей, - подождите там. Когда все будет готово, третий ассистент режиссёpа вас позовет". Она так и поступала, а после того, как мы завершали съемку, она показывала мне все то, что в магазине eё уговорили взять в качестве сувенира: шарфик, платок, губную помаду - и все это только за то, что она, великая Одри Хепберн, посетила магазин, чем привела всех в неописуемый восторг. Я сказал ей: "Когда мы закончим эту сцену, вы сможете "поработать" на противоположной стороне улицы". Это рассмешило eё и подняло настроение". Внешность теперь значила для Одри значительно меньше, чем приятное чувство принадлежности к "коммуне" создателей фильма, возглавляемой Богдановичем. "Та хрупкость, которая eё всегда отличала, теперь сделалась eщё более заметна. Иногда казалось, что eё сдует ветром. Вам хотелось защитить ее. Но затем как-то так получалось, что она все выстраивала с завидной силой и сосредоточенностью. Она была солдатом чувств".

У любого другого режиссёpа с меньшей чувствительностью к актерским переживаниям, чем у Богдановича - он ведь сам какое-то время был актером, подобные претензии вызвали бы безусловное раздражение. "Я помню, как она постоянно спрашивала: "Пит, так - хорошо?" - "Превосходно, Одри". - "Ты уверен, что тебе не захочется изменить текст?" - "Нет, Одри, все превосходно". - "Но я ведь говорила не совсем то, что у тебя написано в сценарии". - "Да, я заметил, но все получилось превосходно. И даже намного лучше". - "Ты уверен, что тебе не захочется попросить меня все это переделать?" И так далее... Одри могла быть в очень хорошем настроении, но когда оно подводило ее, она теряла всякую уверенность в себе. У меня возникло ощущение, что кроме необходимости в работе, она чувствовала острую необходимость в любви".

Наперекор слухам и историям, публиковавшимся в это время, Одри не нашла то, что искала, в Бене Газзаре. "Она была очень близка к нему в ходе съемок того первого фильма, который они делали вместе. "Кровное родство", но не на этот раз", - рассказывает Богданович. Собственный брак Газзары вступил в полосу испытаний, и он не отвечал на теплое отношение к нему Одри тем же сильным и непосредственным чувством, как это было раньше. Теперь ему приходилось заниматься неприятным и дорогим делом: собирать осколки собственной семейной жизни. Чтобы охладить горячие журналистские головы и заставить многих прикусить языки, он пригласил на съемки "Они все смеялись" свою жену. Но эффект получился прямо противоположный: авторы светской хроники сделали все, чтобы раздуть эти сплетни в историю грандиозного романа.

На экране все выглядело совсем иначе, "Одри делала нечто совершенно удивительное, - рассказывает Богданович, - в определенных сценах, которые отличались откровенной эротичностью. В одном весьма чувственном моменте фильма она целует Газзару, и ни у кого не возникает никакого сомнения, что целует именно она. В другой сцене, в которой они вместе лежат в постели, она меня просто поразила. "Где ты была?" - спросил я ее. "Везде", - ответила она. У меня создалось впечатление, что она отчаянно хочет найти любовь".

От Богдановича Одри ждала и получала все, кроме любви. Он же все более и более привязывался к Дороти Страттен. Через несколько недель после окончания съёмок, вернувшись в Лос-Анджелес из воскресной поездки за город, он в аэропорту узнал, что Дороти убита своим ревнивым и психически неуравновешенным мужем. Богданович впал в тяжелую депрессию, продолжавшуюся довольно долго. Свое горе он позднее описал в книге "Смерть единорога", с теплотой и любовью вспоминая покойную. "Последствия гибели Дороти для фильма были крайне неблагоприятны, - рассказывает он теперь. - Акцент в восприятии фильма публикой сместился на eё персонаж в то время, как его значение было очень точно сбалансировано с персонажем Одри, и это превратило романтическую комедию в нечто сулящее неминуемую трагедию. Теперь единственное, о чем мог думать зритель, глядя на экран, была смерть Дороти. Шон Феррер находился в Ванкувере, когда пришло сообщение об убийстве актрисы. Он тут же сел в машину и ехал восемнадцать часов нонстопом, чтобы быть рядом со мной и в нужную минуту успокоить меня. Шон всегда был настоящим сыном своей матери".