Плохо быть мной - Михаил Найман

— На что, подсовывая порнографию, намекаешь? — орала на меня соседка.

Я был пойман врасплох и не знал, что ответить.

— Порнографию делает порнографией не содержание, а форма, — осмелился я защититься. — Порнографические каноны выставляют порнографическим действие, а не сами сцены. Я видел артхаусные фильмы с куда более бойким экшн. Так что, если я тебе дал откровенную фотку, это еще не значит…

— Извините, — обратилась она к толстяку, — не могли бы вы поменяться со мной местами?

— Подожди! — подался я за ней.

В этот момент все вскрикнули. Автобус, двигающийся с правой стороны перекрестка, врезался в наш ровно на том месте, где сидел я. Стекло лопнуло, и на меня обрушился град осколков. Я сидел обсыпанный ими и растерянно улыбался соседке. Она смотрела на меня с крайним отвращением.

Водитель припарковал автобус и крикнул всем выходить. Мы оказались на обочине хайвэя. Мимо нас проносились машины. Из всех, кто был в автобусе, пострадал один я и оказался в центре общего внимания. У меня саднило кожу — наверное, на лице были царапины.

К нам быстро подъехала полицейская машина. Копы записывают мои данные. Со мной ведут себя осторожно, как с потенциальным преступником. В это время подъезжает новый автобус, вся ватага валит в него. Я делаю несколько шагов вслед за всеми.

— Не могли бы вы оставаться на месте, мистер Найман? — обращается ко мне железно женщина в полицейской униформе.

Я понимаю, что если не послушаюсь, на меня могут надеть наручники и произвести задержание.

— Хотите ехать в госпиталь? — спрашивает она.

— Я что, должен выбирать?

— Это Америка, сэр. Не зря она зовется свободной страной. Свобода выбора — одно из наших главных достояний.

— Ненавижу выбирать, — говорю я.

— Мелко битое стекло, сэр. Если попало вам в глаза, могут быть проблемы. По-настоящему опасно, сэр.

— Тогда, наверное, да, — соглашаюсь я.

Она поворачивается и громко кричит напарнику, разговаривающему с водителем:

— Билл, он согласен!

Напарник что-то объясняет по рации.

— Мне придется платить? — спохватываюсь я.

— С этим разберетесь на месте, сэр, — говорит она мертвым голосом, соответствующим моему неуместному вопросу. Как если бы священник посоветовал мне для полного счастья жениться, а я бы спросил, должен ли я при этом любить свою жену. Я лишь часть их работы, и пока они за меня ответственны, меня не отпустят. В этом смысле я в их глазах мало отличаюсь от виновника аварии.

Подъезжает «скорая помощь», выходят два улыбчивых парня. Полицейские рассказывают им, что произошло.

— Вам придется лечь на носилки, сэр, — приглашает меня один.

— Да посмотрите на меня! Со мной все нормально!

— Это регламент нашего штата, сэр. Так будет безопаснее.

Внутри машины эти двое вполне дружелюбны. Симпатичные ребята и не прочь поговорить. Один оживляется, узнав, что я зажигал на рейвах в Англии.

— Я слышал, туда ходят все отбросы и низы общества, — не столько сообщает, сколько советуется он со мной.

— В Англии модно, чтобы низы и отбросы общества котировались, — отвечаю я. — Как в рэпе, где котируется, настоящий ли ты гангстер, близок ли к уличному бандитизму. Так и там. Дискотеки, куда ходило более высокое сословие, вообще не брались в расчет.

— Ты вообще откуда?

— Из России.

— Мой друг крутил роман с русской девушкой, — подает голос другой. — Был в нее по-настоящему влюблен.

— А она в него?

— Тоже. Безумно была в него влюблена. Очень удачно вышла замуж. Муж — продавец бриллиантов, старше ее на двадцать лет. На свое пятидесятилетие сам же подарил себе маленький самолет.

— А твой друг?

— Разбился на машине. Теперь инвалид.

— Связано с тем, что его бросила русская девушка?

— Нисколько. Можно разбиться и просто так. Чаще всего. — Он говорит со знанием дела, подтверждая кивком головы. В его устах последние слова звучат много весомее, чем обычно, это его профессия.

— Ну и ну, — говорю я. «Ну и ну» не заслуживает ответа, но оба по очереди жмут мне руку.

У дверей госпиталя, несмотря на мой бурный протест, парамедики вывозят меня на инвалидной коляске. Толкают перед собой, все на меня смотрят, я выставлен на позор. Докатывают до залы, где люди ожидают своей очереди к врачу, и пересаживают из инвалидного кресла в обычное.

Перед тем как попрощаться, один секунду постоял и, смутившись, сказал:

— Мне понравилось про рейвы в Англии. Не знаю что, но что-то задело. Жаль, пришлось разговаривать в такой ситуации. До свидания, друг.

Они опять пожали мне руку и покатили пустое кресло.

Полным-полно народу. Фрагмент из жизни страны третьего мира, нет привычных американцев-победителей. Усугубляется тем, что подавляющее большинство испанцы.

Что получается? Я перестал контролировать события своей жизни. Не только не выходит жить в этом городе, как мне хочется, — город перестал быть таким, каким я хочу его видеть. Рядом со мной в очереди негритянка. Сидит в позе моих английских друзей — курильщиков травы или зеков на русской зоне. Это внушает к ней доверие.

— Что с тобой случилось?

— Личное, — процедила сквозь зубы.

Я принялся рассматривать стены. Взгляд наткнулся на плакат. Пышногрудая чернокожая девушка с крутыми бедрами и тонкой талией рядом с белым парнем — призывают идти сдавать кровь.

— Девушка на тебя похожа, — сказал я негритянке. Это не было комплиментом, я действительно увидел сходство.

— Кто? — не поняла она. — А, на плакате. Это же модель.

— Выражением лица. Точнее тем, что хочет им сказать. Милое лицо. Как будто я его видел раньше.

— Совсем не похожа. По-моему, гаитянка. У меня ямайские корни. — Сощурилась на плакат. — Не обошлось без вмешательства испанских кровей.

— Ты хочешь сказать, что не такая красивая, как она?

— А ты откуда? — спросила она меня.

— Россия.

— Мой молодой человек журналист. Через две недели он едет в Россию. Думаю поехать с ним. Немного страшно — ничего о России не знаю.

— Я бы поехал. Русские чем-то похожи на черных.

— Ты что, ко мне неравнодушен?

— Я тебя толком не знаю.

— Считаешь, на мне плохо сидит эта желтая кофточка? — Притворно нахмурилась.

— На тебе отлично сидит желтая кофточка. Просто я в тебя не влюблен.

— Мне самой она нравится. Купила только вчера. А сегодня уже заляпала кровью, — показала пятно на груди. — Когда врезала ублюдку, подкатившему на улице.

Ее вызвали в кабинет. Она прошла несколько шагов, обернулась и мило улыбнулась.

— Я крепкий орешек. Мало ли что, а надо выдержать.

Я остался один. Странное ощущение, когда ждешь очереди в американской больнице. Сейчас предстанешь перед судом, будут клепать срок.

Времени в госпиталях не ощущаешь — не помню, когда ко мне подошел врач.

— С вами все нормально, — бросил, мельком меня осмотрев.

Я вышел из госпиталя с чувством, что засветился. Теперь обо мне все знают. В этой стране надо быть суперосторожным.

Звоню в Нью-Йоркскую автобусную компанию. На коленях два счета: один за скорую помощь — восемьсот долларов, другой за обследование в госпитале — около тысячи.

Стальной, с легким испанским акцентом, женский голос на том конце, интонациями так напоминающий запись на автоответчике, что удивляешься, как он может поддерживать беседу.

— Вы записали номер автобуса, на котором ехали, и номер того, что в вас врезался?

— Не успел.

— Ничем вам не можем помочь, сэр.

— Но вы должны помочь мне! У меня перед глазами два счета, почти на две тысячи долларов, и у меня нет ни страховки, ни денег их оплатить. И вообще, я здесь пострадавший! И вы говорите, что не можете помочь?

— Вы не снабжаете нас необходимой информацией, сэр. Все, что я могу сказать, — это что у вас есть акцент. Не хочу показаться расисткой, но мы часто получаем звонки, где люди с сильным акцентом пытаются нас обмануть с выгодой для себя. Я не собираюсь утверждать, что вы нелегальный эмигрант или вымогатель. Просто таких у нас вполне достаточно.

— Когда я приехал в эту страну, офицер на паспортном контроле спросил меня, не прилетел ли я сюда совращать маленьких детей. Так что от вас я ожидал услышать что-нибудь похлеще…

Мы одновременно хлопнули трубками.

— Почему ты не пришел? — мой польский дантист очень мной недоволен.

— Вот, я у вас.

— Ты должен был быть у меня неделю назад. Когда пациент регулярно меня посещает, я начинаю воспринимать это как доверительные отношения. Такая у меня философия. Пациент, который не приходит в назначенное время, — предатель.