Семейный долг для истинного наслаждения - Екатерина Дибривская

Прямо из налоговой я поехала на бумажную фабрику. Даже если наши отношения испортились, это не значило, что я вдруг перестала любить своего мужа и переживать о нём.

На территории фабрики творилось безумие. Служба спасения, скорая, пожарный расчёт, репортёры. Рабочие производства стояли толпой, скрывая от моего взгляда что-то важное.

Я протискивалась между мужчинами и женщинами, пока меня не перехватил начальник производства.

– Ольга Алексеевна, не нужно, – мягко обхватил он мои плечи.

– Что там? – мой голос дрогнул. – Что случилось?

Сотрудник полиции подошёл к нам уточнить, почему посторонние на территории. А когда он узнал, что я жена владельца фабрики, то пригласил проследовать за ним.

Он вывел меня из толпы, и я наконец увидела, что тут произошло!

На месте, где ещё вчера стояла старая, неиспользуемая часть здания фабрики, именно там, где находился вход в катакомбы, произошёл обвал. Стены обвалились, крыша рухнула, и земля осела, образуя впадину.

– По данным свидетелей Георгий Константинович Беспалов спустился в подвал в этой части здания более пяти часов назад. Спустя некоторое время раздался сдавленный хлопок, и часть здания рухнула, как карточный домик. К счастью, никто более не пострадал. Георгий Константинович, предположительно, остался под завалами и будет считаться пропавшим без вести, пока спасателям, что работают на завале, не удастся обнаружить его... – он выразительно замолчал, глядя на меня.

Останки. Вот продолжение, которое он не озвучил. Никто не верил в то, что реально выжить под таким завалом. Никто.

Я осмотрелась по сторонам. Все его работники сочувственно смотрели на меня. Они даже не пытались скрывать откровенную жалость. Я почувствовала недостаток кислорода. Сердце заныло, отказываясь работать.

Это я виновата. Я! Он пошёл туда, чтобы я не спускалась. Он пошёл один, чтобы не подвергать меня риску. Если бы я не грезила этим кладом, Гоша был бы цел!

Я попыталась сделать вдох, но лишь беззвучно открыла рот. В центре груди разгорелось пламя, сковывая мои движения, и я медленно осела на снег, подчиняясь боли, принимая её. Я не могла даже плакать. Я сгорала от боли и горя, но внешне, я уверена, не дрогнул ни один мускул моего лица. Мир перед глазами поплыл, и я погрузилась в абсолютную пустоту.

Писк кардиографа, химический запах препаратов, яркий холодный свет, отражающийся от белых стен – это всё я ощущала не раз, открывая глаза после приступов, но сейчас я хотела как можно больше времени провести в беспамятстве.

– Девочка моя, – надо мной склонилась мама. – Ты нас так напугала, маленькая! Сейчас я позову доктора.

– Подожди, – прошептала я пересохшими губами. – Гошу нашли? Он жив?

Мама поджала губы и покачала головой.

– Поиски продолжаются.

Я закрыла глаза и дала волю эмоциям. Глаза обожгло слезами, которые тут же оставляли свои торопливые дорожки на щеках и стекали в уши и на волосы.

Прошло около двадцати четырёх часов с тех пор, как мой муж спустился в катакомбы практически вековой давности, которые завалило по невыясненной пока причине.

Меня держали в больнице на случай плохих новостей. То есть меня просто держали в больнице, пока спасатели не разгребут завал и не обнаружат тело моего мужа. Но даже через три дня новостей не было никаких.

Я проплакала все глаза. Передумала все мысли. Устала ненавидеть себя. Я хотела очутиться дома, в его квартире, укутаться в плед, которых пах им, хотела положить голову на его подушку и услышать тихий стук в дверь.

Я хотела, чтобы с ним всё было в порядке. Чтобы он пришёл ко мне, вернулся ко мне, чтобы он просто был жив. Даже если это ничего бы не изменило в наших отношениях, я не могла потерять его. Не таким образом.

В этом дурдоме наступил Новый год. Новостей не было уже неделю, и постепенно родители готовили меня к тому, что рано или поздно мне придётся подписать документы, чтобы Георгия признали погибшим. Но всё во мне противилось этой мысли.

Пока он считался без вести пропавшим, у меня была надежда. Пока я своими глазами не увидела бы его бездыханное окоченевшее тело, я не переставала надеяться. Пусть это всё, что у меня осталось, но я не предавала своих надежд.

Через десять дней я настояла на выписке. Глупо лежать в больнице, если дело не сдвигается с мёртвой точки. Только точки. Потому что я упрямо отрицала даже крохотную вероятность смерти дорогого мне человека.

На этом фоне я поскандалила с его матерью, которой не терпелось объявить сына мёртвым и вернуть себе фабрику. Я просто грубо вытолкнула её из квартиры на заливе, захлопнула перед её лицом дверь и закрылась на все замки. А потом я прорыдала всю ночь, закутавшись в его рубашку, которую достала из корзины для грязного белья.

Возможно, в глубине души я всё прекрасно осознавала, но упрямо игнорировала здравый смысл. Прошло уже более четырнадцати дней, завал так и не расчистили полностью, тело Гоши не обнаружили до сих пор.

И каждый раз, когда я приезжала к зданию фабрики, я заставала одну и ту же картину: на расчищенных участках завала спасатели монотонно работали, словно археологи, откапывая засыпанные промёрзшей землёй ходы катакомб.