Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев

и всего необходимого оборудования. Концессиями же пусть занимаются дипломаты. Какой избираете маршрут?

— Я полагаю, к англичанам и французам соваться нечего: они потребуют возврата своих промыслов.

— Да, пожалуй...

— А вот с немцами и шведами, может, и удастся договориться.

— Губкин был в Америке и очень советует ехать туда.

— Безусловно. Америка — главная цель.

— Отлично! Значит, договорились. Я сегодня же телеграфирую в Москву, а вас попрошу поговорить с Губкиным, взять у него адреса и, может быть, даже рекомендации... и не забудьте о письме в отношении оборудования, которое могли бы производить наши заводы.

— Не забуду, Сергей Миронович. Этот вопрос уже подработан, и послезавтра такое письмо будет представлено...

5

Бакинцам хорошо было знакомо слово «кир». Киром называли асфальт или гудрон, которым покрывали крыши лачуг, дороги, тротуары.

Поэтому, когда в газетах замелькала фамилия «Киров», она сразу запомнилась. В ней было что-то бакинское, родное.

После осмотра Кировым рабочих поселков в Черном городе в бараках и общежитиях появилась какая-то комиссия. В срочном порядке переселяли семьи рабочих в дома, конфискованные у богатых. Детей устраивали в детские сады, создаваемые в особняках нефтяных магнатов. Многосемейным выдавалась мануфактура, обувь, дополнительные продукты.

Поговаривали, что это по распоряжению Кирова.

Тогда женщины, переселенные из лачуг, стали вспоминать, что к ним действительно приезжал какой-то приветливый начальник и, кажется, звали его «Кира».

Рабочие-азербайджанцы на промыслах тоже рассказывали о «Кире», который отвез в больницу придавленного трубой тартальщика, приказал убрать с буровой мастера-грубияна и будто бы сам починил сломавшуюся желонку...

На промыслах, в деревянном бараке, где была столовая, собрались, рассевшись на скамейках, на столах, прямо на полу перед красным столом президиума, бурильщики, тартальщики, буровые мастера, подсобные рабочие. Были забиты все проходы. Люди стояли в дверях, сидели на подоконниках распахнутых окон. Ждали нетерпеливо, упорно. Должен был приехать Киров.

«Что-то он скажет? Чем обрадует?» — эти вопросы волновали каждого. За год наслушались всяких речей и перестали бывать на собраниях, а тут — Киров! О нем ходила добрая молва, каждому хотелось послушать. Многие видели «Киру» — не раз встречались и говорили с ним на буровых.

И вот колеса зашуршали по песку, из машины выпрыгнул и быстро вошел в зал невысокий, энергичный человек с густыми, зачесанными назад волосами, в полувоенной рубашке, расстегнутой у ворота. И по толпе пополз шепот: «Он! Он! «Кира»!»

Приехавший с Кировым высокий человек с большими черными глазами поднял руку и что-то сказал по-азербайджански. Стало тихо. Воспользовавшись этим, он открыл собрание и предоставил слово Кирову.

Киров несколько секунд всматривался в лица собравшихся, дожидаясь, пока утихнет шепот. Он по многочисленным выступлениям интуитивно чувствовал и определял тот критический момент, когда ожидание доходит до предела, когда промедление может все погубить. Именно в этот момент он тряхнул головой и заговорил негромко, без всякого пафоса:

— Товарищи! Перед отъездом в Баку я виделся и говорил с товарищем Лениным.

И эти слова, сказанные так просто и доверительно, заставили замереть зал.

— Товарищ Ленин просил меня передать славному бакинскому пролетариату горячий, искренний привет!

И вдруг аплодисменты грянули с такой силой, что, казалось, задрожали стены барака.

Киров поднял руку, дождался тишины:

— От себя добавлю, что Совет Труда и Обороны и Совнарком РСФСР приняли решение о возведении бакинских промыслов в разряд ударных объектов первостепенной важности. Отныне Баку будет лучше снабжаться, а заработная плата всем промысловым рабочим будет резко увеличена. Начнем строить для рабочих дома.

Опять грянули аплодисменты, раздались возбужденные крики. Киров спокойно и твердо заговорил о насущных делах, недочетах в работе, о тех мерах, которые необходимы, чтобы поднять добычу нефти.

Иногда он приводил смешные примеры, рассказывал о забавных случаях, которые видел на промыслах. Его слушали с удовольствием и громко смеялись.

Обрисовав положение на промыслах и доказав, что самоотверженной работой можно восстановить скважины и спасти залежи от обводнения, он сделал паузу и усилил голос:

— Большевики глядят в будущее. Мы должны перейти на роторное бурение, разведать новые нефтеносные площади, резко превысить довоенную добычу. Скоро наши люди поедут в Европу и в Америку, чтобы закупить новейшее оборудование, пригласить к нам на время иностранных специалистов. Но все это случится еще не скоро. Сейчас нам нужно ремонтировать старое оборудование и самим стараться поправить дело. Я уверен, что славный рабочий класс Баку и на этот раз покажет героическую работу.

Как мы сейчас живем? Плохо живем, товарищи. Бедствуем. Ютимся в лачугах. А когда начнем давать больше нефти, все переменится! Заработки возрастут вдвое, втрое. Еды и одежды будет в достатке, построим красивые дома для рабочих. Целые города возведем возле промыслов. У каждого будет отдельная квартира с газом, с ванной, с туалетом. На промыслы будем ездить в собственных автомобилях. Вот какая будет жизнь, товарищи! Умирать не надо! Построим детские сады, школы, больницы, стадионы, клубы, театры. Все дети будут учиться. И взрослые тоже. Вон сидит бурильщик Ага Дадаш. Хороший рабочий, а неграмотный. И он будет учиться. И я верю: станет он инженером. Будет начальником. Все зависит от нас. Давайте дружно работать, и построим новую жизнь. Мне скоро случится снова быть в Москве и видеться с Ильичем. Могу ли я сказать, что бакинцы не подведут?

— Не подведем! — крикнул кто-то в зале.

— Не под-ве-дем! — дружно ответили сотни голосов.

И, не дав ему договорить, грянули аплодисменты...

Азербайджанец в брезентовой куртке, Ага Дадаш, сидевший на подоконнике, сложив ладони рупором, громко кричал:

— Ура! Кира! Кира, ура!..

Глава двадцать седьмая

1

В кабинет Кирова вошли два азербайджанца: один молодой, высокий, с большими черными глазами и маленькими усиками, тот самый, что открывал собрание на промыслах; другой уже в годах, среднего роста, плотный, с высоким лбом — известный революционер и писатель Нариман Нариманов, председатель Азербайджанского Совнаркома. Молодой — Газанфар Мусабеков — был его заместителем.

Крепко пожав руку Кирову, уселись у стола.

— Ты был на промыслах, Мироныч, да? Ты видел, что там творится? — взволнованно начал Мусабеков.

— Эти дни не был. А что случилось?

— Что случилось? Да? Ты должен был поехать и посмотреть сам. Это надо смотреть самому.

— Погоди, Газанфар, — остановил Нариманов. — Ты очень горячишься. Сергей Мироныч ничего но поймет.

— Хорошо. Рассказывай сам. Да...

— Мы только с промыслов, Сергей Мироныч. Приехали порадовать. На промыслах большой подъем. Люди работают, как титаны.

— Как черти полосатые! — вставил Мусабеков.