Полтергейст - Кэт Ричардсон

Он посмотрел вниз и чуть не расплакался.

— Ага…

Я порылась в карманах, выудила оставшуюся от кофе сдачу и вручила ее бедняге вместе с зажигалкой.

— Осторожнее с ней. Больше не теряйте, хорошо?

Его глаза заблестели, и он расплылся в щербатой улыбке, одарив меня зловонным дыханием.

— Буду беречь! Буду! Спасибо, мисс. Благослови вас Господь!

Я ретировалась и, пожав плечами и пробормотав «спасибо», снова направилась в сторону офиса. Поскальзываясь на грязной мостовой, я торопливо пробиралась сквозь октябрьскую призрачную гущу.

Я шла по лестнице, когда завибрировал телефон. Я поднесла его к уху.

— Сделайте что-нибудь!

— Что? Простите, доктор Такман, мы закрыли дело вчера вечером, — ответила я, зажав телефон между плечом и подбородком и открывая дверь.

— Да, я знаю. Но необходимо что-то предпринять. А вы, похоже, единственная, кто в этом понимает…

— Нет, Такман. Вы все прекрасно понимаете не хуже меня. Просто вы боитесь ответственности!

— Мисс Блейн!

Я напомнила себе, что его чек еще не обналичен, и тяжко вздохнула.

— Что такое?

— Селия преследует членов группы.

— Преследует? И насколько активно? — Относительное спокойствие вокруг меня могло означать, что Селия буйствует в другом месте. Я бросила вещи под стол и села.

Теперь, когда Такман вышел из образа злодея, он казался сварливым и занудным.

— Учитывая количество телесных повреждений, полученных моими подопечными за последнее время, любая активность может сделать их жизнь невыносимой. Они все позвонили — все до единого — с рассказами о всяких гадостях, которые творит полтергейст.

— Отлично. Послушайте, Такман, насколько я понимаю, ваш полтергейст — явление коллективное, верно?

— Да! — нетерпеливо огрызнулся он.

— Что ж, значит, если оно существует, пока в него верят, самый очевидный способ его остановить — перестать верить.

— Думаете, это просто сделать, когда тебя мутузит и шпыняет плод твоего воображения?

Я рассмеялась.

— Вы сами его создали, Такман. Сами и разбирайтесь. Вы заставили их поверить, теперь заставьте их снова стать скептиками. Почему вы им не скажете, что это была мистификация? Что комната напичкана оборудованием и почти все, что они испытали, было нереальным? Это должно их отрезвить, хотя бы некоторых. Если вы подорвете их веру, может, оно от них отстанет. — Я ни словом не обмолвилась о том, что эта дрянь добралась идо меня.

Существо взбунтовалось против создателей. Я понимала, что им сильно повезет, если, разуверившись, они сумеют хотя бы немного его ослабить, но попытка не пытка.

Такман по-прежнему молчал, погруженный в раздумья.

— Доктор Такман, я серьезно. Убедите их лишить его поддержки. Вы должны это сделать. Существо зажило своей жизнью, но если вам удастся подорвать их веру, возможно, вы ослабите его и не дадите натворить бед похуже. Иначе никак.

— Вы мне ничем не помогли! — выпалил он.

— Значит, я не возьму с вас денег за совет. Удачи, доктор Такман. И запомните: это уже не игра. Призрак убил одного из ваших ассистентов. Тварь нужно уничтожить, и это ваша обязанность. Не моя.

Мне показалось, что я слышу, как в нем закипает раздражение. А потом он повесил трубку. Я не возражала. Честно говоря, я была бы счастлива больше никогда не слышать голос Гартнера Такмана.

Я немного поработала, время от времени парируя отдельные атаки случайных предметов. В час дня я отправилась к Фиби, в ресторан ее родителей. Хью мне сказал, что она будет там, и я надеялась получить от нее адрес Аманды. Я могла бы просто позвонить, но по телефону мосты не наладишь. Фиби могла воспринять мой звонок как попытку избежать очередной щедрой порции ее праведного гнева, а подобная перспектива меня слегка пугала. К тому же я обожала Мейсонов и нуждалась в небольшой передышке после зубодробительных ужасов этого дела.

Ко времени моего появления обеденный наплыв посетителей потек тонкой струйкой, и семья снова усиленно трудилась, готовясь к пятничному вечеру. Казалось, я весь день хожу из ресторана в ресторан, но только здесь я чувствовала себя как дома. Я всегда была рада обществу Мейсонов. Даже во время еженедельной предпятничной суеты они отличались радушием и теплотой. Они смеялись во весь голос, освещая улыбками все вокруг.

Отец Фиби, семейный патриарх, занял свое привычное место за столом в задней части ресторана, сжимая в изуродованной артритом руке стакан теплой воды, которым он пользовался скорее как выразительным средством, чем для утоления жажды. «Папаша», скрюченный и узловатый, тертый и бурый, как грецкий орех, который долго продержали в руке, сам держал в ежовых рукавицах весь жизнерадостный клан Мейсонов при помощи одного лишь зычного голоса и стакана с водой. Члены семейства порхали вокруг стола, проносились туда и обратно через кухонную дверь, как беспечные летучие мыши, каким-то чудом не задевая друг друга и повинуясь любому приказу Папаши. Он заметил меня, едва я появилась на пороге, и жестом подозвал к столу.

— Харпер! Иди-ка сюда, дева моя. Куда пропала? Я уж было подумал, истощала вконец, да ветром-то и сдуло. — Его говор оставался напевным и скачущим, как регги, несмотря на долгие тридцать лет, прожитых Папашей в Сиэтле.

Я пробралась сквозь многочисленное семейство и села рядом с ним напротив кухонной стены — приятное тепло после промозглой сырости за дверью.

— Нет, Пап. Я пока держусь на ногах, почти без посторонней помощи.

Он разогнул указательный палец, сжимавший стакан, и с усмешкой ткнул меня в плечо.

— Да прям! Небось встречаешься с глупыми белыми мальчишками, которым тощих подавай. Пропадешь ведь почем зря, дева моя.

Я скорчила грустную гримасу.

— А что делать, Хью-то уже занят.

Его тело сотряс приступ хохота, слишком громкого для сухонького семидесятилетнего старичка. Он отдышался, продолжая посмеиваться, и протер глаза тыльной стороной ладони.

— Дева моя, я знал, что у тебя получится.

Я была озадачена.

— Что получится, Папа? — спросила я.

— Разморозиться.

Я разинула рот.

— Что?

— Харпер, с тех пор как ты вышла из больницы, ты стала жесткой и холодной, что твоя сталь в морозилке… Странно, что у тебя вообще есть мужчина. Понастроила вокруг ледяных стен… Будто боишься, что обидит кто, и любовь тоже не пускаешь. И нас сторонилась, будто чужая — а ведь мы твоя семья, хоть ты и плоская, что та вобла.

Я ошарашенно на него смотрела, на этого старика с острыми черными глазами. Не решалась спросить.

— Ты… Ты видишь вокруг меня стены?