Текстология Нового Завета. Рукописная традиция, возникновение искажений и реконструкция оригинала - Брюс Мецгер

Некоторые исследователи уже обсудили, в сжатом виде, вопрос о значении текстуальных вариаций для оценки роли ранней церкви в подавлении женщины, но нам остается ждать подробного и строгого анализа этой проблемы.

Четвертая область, в которой социальное окружение переписчиков влияло на их работу — это конфликт между христианством и Империей. Христианские интеллектуалы, называемые апологетами, стремились защитить новую религию от нападок, с которыми выступали презирающие ее образованные или политически мыслящие оппоненты. Как показал недавно Уэйн Кэннедей, эти конфликты также влияли на текст Нового Завета[532].

Примерно около 180 г. некоторые хорошо информированные языческие критики христианства, такие, как сторонник среднего платонизма Цельс, уже прочли Евангелия и использовали содержащиеся в них портреты Иисуса в спорах с христианами. Это привело к возникновению — по крайней мере, среди людей образованных — яростного спора о том, в какой мере слова и дела Иисуса подобали тому, кто почитался как Сын Бога. Фоном этих споров была распространенная в Средиземноморье вера в то, что божественные мужи иногда спускаются на землю. Существовали многочисленные истории о том, как божественные персонажи, подобные Иисусу, рождались сверхъестественным образом, творили чудеса (например, исцеляя больных, изгоняя демонов, воскрешая мертвых), а затем были вознесены на небо, где присоединились к богам. Такие деятели часто назывались «сынами богов»[533].

Насколько можно судить по дошедшим до нас отрывочным свидетельствам, в греко-римском мире как будто бы существовали общие идеи о том, как такой божественный муж должен будет себя вести. Часть споров между язычниками и христианами, по крайней мере, в усложненном контексте апологетической литературы, вращалась вокруг вопроса о том, обладал ли Иисус манерами и выправкой, которых ожидали от подлинного Сына Бога. Языческие критики, подобные Цельсу, доказывали, что Иисус был обманщиком, который не принес роду человеческому никакого блага, и следовательно, не являлся подлинным Сыном Божьим, а наоборот, был обманщиком, мастером темных дел и магом[534].

Эти дебаты о личности Иисуса и уместности или неуместности для него титула «Сын Божий» иногда влияли на передачу текста Нового Завета. Один из наиболее интересных случаев содержится в Мк 6:3, где, согласно большинству рукописей, жители Назарета называют Иисуса «плотником, сыном Марии». Нам известно, что сам Цельс придавал этому сообщению большой вес, вероятно, потому что он мог считать, что такая профессия помещает Иисуса в низшую социальную группу и одно это отнимает у него божественный статус. Ориген мог, вероятно, солгать, утверждая в ответ, что ни одно из Евангелий церкви подобного известия не содержит; а могло быть и так, что все доступные Оригену рукописи Евангелия от Марка были согласны с рукописями p45, f13 и 33, которые меняли в 6:2 слово «плотник» на «сын плотника», наконец, Оригена могла просто подвести память. В любом случае, учитывая, что модификация относится ко II веку — иными словами, в точности к тому времени, когда социальный статус Иисуса оказался предметом обсуждения — можно предположить, что перемена текста была обусловлена именно апологетическими причинами[535].

Другой пример — видоизменение Мк 1:41[536]. Во всех греческих рукописях за исключением Кодекса Безы, Иисус с симпатией откликается на просьбу прокаженного: «Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, коснулся его». В Кодексе же D и еще нескольких старолатинских рукописях симпатия Иисуса заменена на гнев: «и рассердившись на него, он простер руку…»

Это чтение, разумеется, не принадлежит к числу надежно зафиксированных, и по этой причине его год за годом исключают из критических изданий и коммментариев[537]. Но в этом случае нужно решить сложный вопрос, связанный с передачей текста. Если древнейший вариант говорил, что Иисус исцелил беднягу, будучи движим состраданием, то с какой стати писцу было менять милость на гнев? Но если в Евангелии исходно было упоминание о том, что Иисус рассердился, переписчики могли счесть это оскорбительным и изменить текст. Более того, сделать это они могли не столько из общих соображений, сколько из страха, как бы языческие критики, подобно Цельсу, читавшие и перечитывавшие Евангелия в поисках того, что можно было вменить в вину божественному основателю христианской религии, не нашли в Мк 1:41 дополнительного яда для смазывания своих стрел.

Есть и другой довод в пользу того, что текст исходно содержал упоминание о том, что Иисус впал в раздражение, когда к нему обратился прокаженный. Здесь уместно будет вспомнить, что переписчики дошедших до нас рукописей не копировали Евангелие от Марка с оригинала. Строго говоря, древнейшие дошедшие до нас копии этого текста были сделаны Матфеем и Лукой (пусть даже в процессе переписывания оба они допустили редакторские вольности, которых себе не позволял никто из позднейших переписчиков). Если мы сохраняем приоритет Марка, как это делает большинство ученых вопреки участившимся в последние годы атакам на эту концепцию, полезно будет взглянуть на то, как поступают с этим местом двое других синоптиков.

Поразителен тот факт, что и Матфей, и Лука, сохраняя этот эпизод для своих целей почти дословно, опускают причастие, которое вызывает проблему в тексте Марка (σπλαγχισθείς или ὀργισθείς). Нужно, конечно, сделать скидку на то, что оба они свободно изменяют любой текст Марка в зависимости от своих нужд, однако крайне редко они изменяют его одинаковым образом. Так называемые «малые согласования» между Матфеем и Лукой всегда оказывались величайшей проблемой для сторонников первенства Марка. Замечательнее всего, что эти согласования, как правило, совпадают сокращениями в тексте Мк, и за редким исключением их можно объяснить тем, что в оригинале стоит нечто, могущее вызвать недоумение или непонимание читателя, — иными словами, то, что может показаться таковым более чем одному редактору[538].

В связи с этим следует отметить еще одно обстоятельство. Более нет ни одного примера того, что Матфей и Лука опускают упоминание о том, что Иисус проявил симпатию (σπλαγχισθείς), если оно присутствует у Марка[539]. Почему в данном случае понадобилось бы опустить причастие? Подобное сокращение было бы осмысленным только в том случае, если бы текст Марка, в том виде как он был доступен Матфею и Луке, содержал указание не на то, что Иисус умилостивился (σπλαγχισθείς), а на его гнев (ὀργισθείς). Но осмыслено ли раздражение Иисуса перед исцелением, если на него взглянуть в контексте Евангелия от Марка?[540] Иисус у Марка раздражается и в других случаях (3:5, 10:41; оба раза раздражение Матфеем и Лукой опущено!). Относительно данного контекста некоторые комментаторы заметили, было бы трудно истолковать строгость Иисуса в Мк 5:45 в отрыве от какого-либо похожего сообщения выше по тексту: «и запретив ему, немедленно изгнал его» (καὶ ἐμβριμησάμενος αὐτῷ εὐθὺς ἐξέβαλεν αὐτόν)[541]. Наконец, перемена текста от раздраженного Иисуса к сострадающему осмыслена в свете апологетических попыток, предпринимавшихся более поздними авторами, такими как Ориген. Одна из его задач состояла в том, чтобы показать, что Иисус не только не совершал никаких преступлений, но и самое его присутствие среди людей приносило великую пользу. Акцент на проявленном сострадании существенно помогал в отражении нападок на Иисуса со стороны оппонентов вроде Цельса.

Другие текстуальные варианты также, при ближайшем рассмотрении, оказываются апологетическими. Именно таким, без сомнения, был импульс, заставивший изменить порядок слов в Лк 23:32, где оригинальное утверждение, что Иисус был распят «с двумя другими преступниками» в большинстве рукописей видоизменено на «…с двумя другими, которые были преступниками». Еще более эффективную замену мы встречаем в рукописях некоторых переводов (с, e, sys), где оскорбительный намек убран вовсе, так что Иисус теперь оказывается распятым рядом «с двумя преступниками».

Апология может стоять и за некоторыми изменениями в тексте Евангелий в тех местах, где Иисус, всезнающий Сын Бога, допускает фактическую ошибку, и изменение в тексте позволяет ее исправить. Возможно, в этом и состоит причина исключения проблематичного утверждения в Мк 2:26, гласящего, что Давид вошел в Храм, чтобы есть хлебы предложения, «при Авиафаре первосвященнике» (в то время как на самом деле в это время первосвященником был его отец Ахимелех, см. 1 Цар 21:1–7) и обещание Иисуса в Мк 14:62, обращенное к первосвященнику и гласящее, что тот не умрет, пока не увидит Сына Человеческого, «грядущего на облаках небесных» (тогда как на самом деле он умер задолго до этих событий). Оба пассажа были изменены переписчиками, возможно, чтобы читатель не подумал, что Иисус может ошибаться.