Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается личного состава семейства Дарувалла, Джон Д., несомненно, выделялся среди них; он был само спокойствие, сама безмятежность по сравнению с буйным нравом дочерей Фарруха. На них уже произвели впечатление более чем нежелательные европейские гости отеля «Бардез», хотя они льнули к Джону Д. Он был их защитником, когда молодые женщины или юноши – те и другие в бикини на тесемках – приближались на небезопасное расстояние. На самом деле оказалось, что эти молодые женщины и молодые мужчины крутились возле семьи Дарувалла исключительно для того, чтобы получше рассмотреть Джона Д., утонченный образ которого выделял его среди прочих юношей, а особенно среди девятнадцатилетних.
Даже Фаррух имел привычку заглядываться на Джона Д., хотя он знал от Джамшеда и Джозефины, что молодого человека интересовало лишь театральное искусство и что, особенно для драматических ролей, он казался слишком застенчивым. Но стоило внимательно посмотреть на мальчика, думал Фаррух, и все озабоченности, о которых говорили брат и его жена, рассыпались в прах. Джулия первой сказала, что Джон Д. похож на кинозвезду; под этим подразумевается, сказала она, что вы готовы наблюдать за ним, даже когда он, казалось бы, ничего не делает и ни о чем не думает. Кроме того, жена указала доктору Дарувалле на то, что по Джону Д. нельзя сказать, сколько ему лет. Когда он был чисто выбрит, его кожа была настолько идеально гладкой, что он казался гораздо моложе своих девятнадцати – почти подросток. Но когда он отпускал бороду, пусть даже однодневную щетину, он становился взрослым мужчиной, которому около тридцати, – он выглядел умным, самоуверенным и опасным.
– Это то, что ты подразумеваешь под «кинозвездой»? – спросил Фаррух жену.
– Это то, что привлекает женщин, – откровенно сказала Джулия. – Этот мальчик – он одновременно и мужчина, и мальчик.
Первые несколько дней своего отпуска доктор Дарувалла был слишком занят, чтобы думать о Джоне Д. как о потенциальной кинозвезде. Джулия заставила Фарруха понервничать по поводу того, кто же из представителей клуба «Дакворт» рекомендовал им остановиться в отеле «Бардез». Наблюдать весь этот европейский сброд и привлекательных гоанцев было забавно, но не было ли среди гостей отеля «Бардез» других даквортианцев? Лучше бы они никогда не покидали Бомбей, сказала Джулия.
И поэтому доктор нервно осматривал отель «Бардез» на предмет заблудившихся даквортианцев, опасаясь, как бы чета Сорабджи не материализовалась загадочным образом в кафе-ресторане, или не выплыли бы на берег из Аравийского моря супруги Баннерджи, или Лалы – он и она – не шокировали бы его, выскочив навстречу из-за арековой пальмы. В то же время все, чего хотелось Фарруху, – это тишины и спокойствия, дабы дать наконец выход своему растущему творческому импульсу.
Доктор Дарувалла был разочарован тем, что он больше не читатель, как когда-то. Удобнее было смотреть кино; он чувствовал, с каким ленивым искушением отдает себя во власть кинообразов. Он гордился тем, что, по крайней мере, не опускался до киномусора, который снимали в Бомбее, всей этой индийской мешанины из песен и насилия. Но Фарруха завораживали дешевые европейские или американские поделки в жанре крутого детектива; его манили эти приколы в исполнении крепких белых парней.
Киновкусы доктора резко контрастировали с тем, что любила читать его жена. На этот конкретный отдых Джулия взяла с собой автобиографию Энтони Троллопа, которого Фаррух не рассчитывал слушать в ее исполнении. Джулия же любила читать ему вслух отрывки из книги, которые ей казались хорошо написанными, или забавными, или трогательными, но предубеждение Фарруха против Диккенса распространилось и на Троллопа, чьи романы он никогда не заканчивал и чью автобиографию он даже в общих чертах не мог себе представить. Джулия обычно предпочитала художественную литературу, но Фаррух предположил, что автобиография романиста – это тоже почти вымысел, поскольку романисты не могут противостоять импульсу все приукрасить.
И это привело доктора к дальнейшим рефлексиям по поводу его остающегося втуне творческого начала. Практически перестав быть читателем, он задался вопросом: а что, если попробовать себя в писательстве? Автобиография, однако, была привилегией людей знаменитых, размышлял Фаррух, если только автор не прожил жизнь, полную захватывающих событий. Поскольку доктор не был знаменитым, да и в жизни его не было никаких особых испытаний, он счел, что автобиография – это не для него. Тем не менее он подумал, что полистает Троллопа – когда Джулии нет рядом, – чтобы посмотреть, не даст ли это ему хоть какое-то вдохновение. В чем он сомневался.
К сожалению, из другого чтива его жены был всего лишь один роман, вызывавший у Фарруха какую-то тревогу. Как-то, когда Джулии рядом не было, он заглянул в книгу, и ему показалось, что роман навязчиво и без обиняков посвящен сексу; кроме того, автор был совершенно неизвестен доктору Дарувалле, что пугало его ничуть не меньше, чем откровенная эротика романа. Это был один из самых искусных романов на данную тему, мастерски написанный ясным и прозрачным слогом – Фаррух это очень даже понимал, – что тоже пугало его.
Доктор Дарувалла начал читать все романы с раздражением и нетерпением. Джулия читала медленно, как будто дегустируя слова, Фаррух же беспокойно рвался вперед, собирая список мелких придирок к автору, пока не находил нечто убеждавшее его, что роман сто́ящий, – или пока не сталкивался с какой-то грубой ошибкой либо с неким очевидным занудством, после чего далее уже не читал ни слова. Всякий раз, заклеймив роман, Фаррух затем набрасывался на Джулию за то видимое удовольствие, с которым она поглощала книги. Она была читателем с широким кругом интересов и заканчивала почти все, что начинала; ее всеядность тоже пугала доктора Даруваллу.
Вот так он и проводил свой второй медовый месяц – тратя попусту время, потому что с момента прибытия в Гоа не очень-то уделял внимание жене, а был занят боязливыми поисками даквортианцев, жуткое появление которых грозило напрочь испортить ему отдых. Что еще хуже, он обнаружил, что сильно расстроен – как и сексуально возбужден – романом, который читала его жена. По крайней мере, он думал, что она читает его, хотя, может
