Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это была та же самая старая страшилка – доктор Дарувалла слышал ее уже двадцать лет, – но реакция на нее не изменилась. Он сидел в спальне, и его била дрожь, точно так же, как сотни раз прежде. Его сестра в Лондоне никогда не получала таких сообщений. Фаррух предполагал, что она была избавлена от этого только потому, что абонент не знал ее фамилии в замужестве. Его брат Джамшед получал в Цюрихе такие звонки. Сообщения для обоих братьев были записаны на различных автоответчиках и на нескольких магнитофонных пленках в полиции. Как-то в Цюрихе братья Дарувалла вместе с женами несколько раз прослушали одну из этих записей. Никто так и не опознал голоса звонившего, но, к удивлению Фарруха и Джамшеда, их жены утверждали, что абонентом была женщина. Братья всегда считали этот голос явно мужским. Но сестры Джулия и Жозефина стояли на своем, утверждая, что то, в чем обе были убеждены, мистическим образом неизменно сбывается. Они были уверены, что звонила женщина.
Спор был еще в самом разгаре, когда в квартиру Джамшеда и Джозефины приехал на обед Джон Д. Каждый настаивал на том, чтобы Инспектор Дхар разрешил все сомнения. В конце концов, у актера был поставленный голос и он был обучен различать голоса и подражать им. Джон Д. прослушал запись только один раз.
– Этот человек пытается говорить, как женщина, – сказал он.
Доктор Дарувалла был в ярости – не столько от этого мнения, которое он нашел просто нелепым, но от той возмутительной безапелляционности, с которой высказывался Джон Д. Доктор был уверен, что это в нем говорил актер – актер в роли детектива. Вот откуда этот высокомерный, самоуверенный образ – из вымысла!
Все стали возражать Дхару, и поэтому актер перемотал ленту; он еще раз прослушал запись, а точнее – еще дважды. Потом вдруг манерность, которую доктор Дарувалла связывал с Инспектором Дхаром, испарилась; теперь перед ними был серьезный, оправдывающийся Джон Д., который сказал:
– Простите, я был не прав. Это женщина, которая пытается говорить как мужчина.
Поскольку это утверждение было высказано с меньшей уверенностью и совсем не с той подачей, что была характерна для Инспектора Дхара, доктор Дарувалла сказал:
– Давайте перемотаем и еще раз послушаем.
На этот раз все согласились с Джоном Д. Это была женщина, и она старалась говорить мужским голосом. И этого голоса они никогда раньше не слышали – с этим тоже все согласились. Ее английский был почти безупречным – звучал вполне по-британски. С едва уловимым акцентом хинди.
– Я сделал это. Я оторвал ему голову. Я видел, как он горит. И я говорю тебе – он получил по заслугам. И вся ваша семья тоже, – говорила женщина, возможно, больше ста раз за прошедшие двадцать лет. Кто она? Откуда ее ненависть? И она ли это сделала?
Ее ненависть могла бы быть сильнее, если бы она не сделала этого. Но тогда зачем брать на себя это убийство? За что можно так возненавидеть Лоуджи? Фаррух знал, что его отец много чего наговорил лишнего, чтобы оскорбить всех и каждого, но, насколько Фарруху было известно, его отец никому лично не причинил зла. В Индии легко было предположить, что источником любого насилия является либо месть каких-то политических противников, либо оскорбление чьих-то религиозных чувств. Когда такого выдающегося и прямодушного человека, как Лоуджи, взрывают в заминированном автомобиле, то подобное убийство автоматически относят к разряду заказных. Однако Фаррух должен был задать себе вопрос: что, если его отец стал жертвой чьего-то личного гнева, что, если его убийство выходило за привычные рамки?
Фарруху трудно было представить себе человека, особенно женщину, затаившего какую-то личную обиду на старого доктора. Потом он подумал о глубоко личной ненависти, которую, должно быть, питал к Инспектору Дхару убийца мистера Лала. («БУДУТ НОВЫЕ УБИЙСТВА ЧЛЕНОВ КЛУБА, ЕСЛИ ДХАР ОСТАНЕТСЯ ЕГО ЧЛЕНОМ».) И в голову доктору Дарувалле пришло, что, возможно, все они поспешили, предполагая, что это киногерой Дхара является причиной столь яростного гнева. Не вляпался ли дорогой мальчик доктора Даруваллы – его любимый Джон Д. – в какую-нибудь темную историю? Может, это какие-то личные отношения вылились в столь убийственную ненависть? Доктору Дарувалле стало стыдно за себя, что он так мало спрашивал Дхара о его личной жизни. Он опасался, что уже создал у молодого человека впечатление, будто совершенно равнодушен к его делам.
Конечно же, у Джона Д. не было интимных связей, когда он находился в Бомбее; по крайней мере, он так говорил. Были выходы на публику со старлетками – доступными кинокрасотками, – но такие пары придумывались лишь для того, чтобы вызывать желаемый скандал, когда обе стороны впоследствии могли все отрицать. Это были не отношения – это был пиар.
Успех фильмов об Инспекторе Дхаре зиждился на том, что они были для многих оскорбительны – а в Индии это дело рискованное. Тем не менее бессмысленность убийства мистера Лала означала, что ненависть убийцы имела более глубокие причины, нежели те, что доктор Дарувалла мог распознать в обычных реакциях на Дхара. Как по сигналу, как будто под влиянием простой мысли об обиженных и обидевших, следующее телефонное сообщение было от режиссера-постановщика всех фильмов об Инспекторе Дхаре. Балрадж Гупта снова докучал доктору Дарувалле крайне щекотливой темой – когда выпускать в прокат новый фильм об Инспекторе Дхаре. Из-за убийств проституток и общей неприязни, с которой был встречен «Инспектор Дхар и убийца девушек в клетушках», Гупта отложил премьеру, но нетерпение его росло.
Про себя доктор Дарувалла решил, что не хотел бы показывать зрителям новый фильм об Инспекторе Дхаре, но он знал, что фильм будет выпущен; он не мог остановить его. Как не мог сколько-нибудь дольше взывать к чувству социальной ответственности Балраджа Гупты, коль скоро у того был дефицит оного чувства; мало-мальское сострадание, которое Гупта мог испытать по поводу реально убитых
