Только позови - Джеймс Джонс

Лэндерс не мог остановиться. Его несла кипящая волна ярости, в ушах стоял грохот, он слышал, как кричит, но не разбирал, что именно.

Обернувшись, он увидел, что стрелка у лифта показывает вверх, и кинулся туда, на ходу поддав ногой по голове первому, который поднимался с полу. Ударом Лэндерс загнал выходившего из кабины долговязого снова внутрь, шарахнул его еще раз, нажал на спуск и выскочил.

Внизу все было тихо. Лэндерс вызвал второй лифт — по счастью, он был пуст, — поднялся на восьмой этажи, прихрамывая, потопал в номер. Лодыжка у него ныла, на скуле красовался синяк, кожа на обоих кулаках была содрана, но полицейские теперь уже не достанут его. В номере он не стал распространяться о драке, сказал Лэндерс Стрейнджу, и жалел, что она быстро кончилась.

Лэндерс поведал Стрейнджу об этом инциденте на пятый день после операции, когда того уж перевели из палаты на двоих в общую. Стрейндж сидел на кровати, сжимая и разжимая ослабевшие пальцы, торчащие из-под гипса, искоса поглядывая на приятеля, бесстрастно, как ни в чем не бывало, излагавшего свои бойцовские похождения, и старался угадать, что же в действительности творится с парнем. Он толком не понимал, что творится и с ним самим. Одной его половине было до смерти жалко, что он не попал в эту драку, другая от души радовалась, что у него не было такой возможности. Стрейндж не понимал, что происходит с Лэндерсом и что происходит с ним самим. Одно было ясно: они разучились владеть собой, разучились нормально соображать, и это тревожило и даже немного пугало Стрейнджа.

Лэндерс не подозревал, что Стрейнджу уже доложили о потасовке с тремя летчиками. Лэндерса так долго не было, что ребята в номере начали беспокоиться и нарядили Корелло и Трайнора посмотреть, все ли с ним в порядке. Те поднялись на «Крышу» и стояли в сторонке рядом с метрдотелем, когда завязалась драка. Лэндерс не видел их. Трайнор-то и рассказал обо всем Стрейнджу: Корелло вообще предпочитал помалкивать, пока его не припрут к стенке.

— В первый раз его таким видел, — недовольно бурчал Трайнор. — Как с цепи сорвался. С ним бы и пятеро не справились. И откуда только силища такая взялась? Эти типчики и опомниться не успели. КА-ак кинется на них! Чисто ягуар, которого за хвост дернули.

Трайнор кашлянул.

— Как ты полагаешь, может, он не того, а, сержант?

Стрейндж молчал, не решался ничего сказать. Он и в себе самом чувствовал ту же самую слепую, безрассудную силищу.

Трайнор, словно оправдываясь, выставил перед собой ладонь.

— Я не говорю, что он был не прав. Прав. Но зачем уж так-то? — проговорил он, запинаясь. — Это ведь в нас во всех сидит. Но так тоже нельзя. — Неожиданно Трайнор рассмеялся. — Если б ты видел, как они разлетелись. Как стая куропаток!

— Не знаю, что и думать. Но раз ты говоришь, что он прав… — протянул Стрейндж нерешительно.

Сейчас, сидя с Лэндерсом, Стрейндж чувствовал ту же нерешительность. Он не знал, хватит ли у него мужества заговорить об этом. Углубляться надо. С кондачка Лэндерса не возьмешь, сообразительный, бродяга. Хотя до настоящего рассуждения, как у него, Лэндерсу далеко.

— Ладно, Марион, — сказал Стрейндж. — Вот через пару дней выберусь отсюда, обмозгуем все вместе. А вообще ты без меня здорово делами заправлял. — Стрейндж в первый раз назвал Лэндерса по имени.

— Надо Фрэнсис разыскать. Ума не приложу, куда она подевалась, — пожал плечами Лэндерс. — Но эти два дня я ее еще посмотрю.

— Посмотри, посмотри, — поддакнул Стрейндж. — Хотя это не так уж важно — лишь бы с ней все в порядке было.

Стрейндж, конечно, бессовестно врал: ему было важно, очень важно. Он не знал, знает ли Лэндерс, что он врет, или нет. Но он не хотел, чтобы его друг знал, и не хотел признаваться ему в том, что мысль о Фрэнсис Хайсмит застряла у него в голове.

В конце концов Стрейндж сам разыскал Фрэнсис. Лэндерсу она так и не попалась на глаза. Когда Стрейндж в первый раз выбрался в город, они вместе искали ее, но безрезультатно. Она как сгинула с лица земли; во всяком случае, ни в «Пибоди», ни в «Клэридже» ее не было. Стрейндж охотился за ней один еще четыре дня подряд, хотя без особой надежды. Охота большей частью выпадала на вечерние часы: днем, по его предположению, Фрэнсис должна была находиться на работе. На какой-то своей работе, на какой — он не знал.

Он нашел ее на пятый день, вечером.

Ему надоела безостановочная гульба в номере. Он заглянул в бар, вышел из гостиницы, прошел два квартала по Юнион-стрит до Главной улицы. То ли он искал Фрэнсис, то ли шел просто так. Он уже почти потерял надежду встретить ее. Но в гостиничном номере ему осточертело. Лэндерс подморгнул ему, когда он уходил.

С Главной Стрейндж машинально свернул на широкую Уолгрин-стрит: до «Клэриджа» было пять кварталов. Он шел туда не из-за Фрэнсис. Его влекло какое-то неудержимое и безрадостное желание.

Вечерний ноябрьский холодок проникал сквозь летнюю куртку. Стрейндж пересек улицу, чтобы поглазеть на затемненные витрины на другой стороне, той, где стоял «Клэридж». Он чувствовал себя так же, как, бывало, юнцом, когда, принарядившись, ехал в хьюстонские бардаки.

Витрины были забиты всякой женской ерундой. Тут были вещицы, которые встанут в сотни, тысячи, в десятки тысяч долларов. Этакие безделушки для красивых женщин и хорошеньких девушек. Но кто же в состоянии покупать такие вещи? Деляги. Только деляги, которые отсиживаются в тылу и наживаются на войне.

Стрейндж шагал мимо витрин дамских магазинов и думал о том, что все четыре ночи он провел с женщинами. Каждую ночь с ним была хоть одна из их гостиничной шараги. Ничто не помогало. Он был вроде на высоте, но это не приносило ему удовольствия: не было настроения. Как назло, сейчас у него есть настроение, но никого под рукой. Стрейндж даже собрался было поухаживать за Энни Уотерфилд, но она прилепилась на неопределенный срок к какому-то новому офицеру, который стал бывать у летчиков внизу. На время — на неделю или чуть больше — сделалась чьей-то девушкой.

Так вот и вышло, что он теперь и без Фрэнсис, и без Энни, невесело заключил про себя Стрейндж и в этот же момент увидел, как, отделившись от вереницы прохожих на противоположном тротуаре, пересекает улицу какая-то женская фигура. Глаза разглядели Фрэнсис, и он закричал что есть мочи: «Эй, Фрэнсис!»

Стрейнджа охватило возбуждение. Он не мог поверить в свою удачу. Внутри у него что-то перевернулось, что-то скользкое и масляное. В горле запершило, голос сделался чужим.

Женщина остановилась и смотрела на него. Да, это была Фрэнсис. Непонятно, как он узнал ее. Одета она была очень даже прилично: легкое платье, модное осеннее пальто. Но в ее облике и движениях появилось что-то пугливое, настороженное. Куда подевались свободная походка, покачивающиеся бедра, прямая спина, выставленная вперед грудь. Она вся скособочилась, сгорбилась, как будто хотела спрятаться, уйти в себя, как улитка.

Стрейнджа как по сердцу резануло. Отчего такая перемена, неужели что-нибудь с лицом? Бог ты мой, вот уж ни к чему. Он глотнул воздуха. Краем глаза он углядел какую-то третьеразрядную забегаловку, откуда она, очевидно, только что вышла.

— А, это ты, — произнесла Фрэнсис тихо, когда он подошел к ней. Потом, выпрямившись, спросила: — Ну, как ты?

Стрейндж облегченно перевел дух. Лицо у нее было в полном порядке. Нос прекрасно зажил, ни шишки, ни перебитой переносицы, ничего. И только в самой — самой глубине глаз затаилось какое-то новое, незнакомое выражение. Что-то скользкое, переменчивое бегало и не подпускало к себе.

— Важнее — как ты? — спросил Стрейндж, силясь изобразить улыбку.

— Нормально, — ответила Фрэнсис, но в тоне ее была та же непроницаемость и неуступчивость.

— Знаешь, как я волновался за тебя, — произнес он сдавленным голосом.

— Правда? — Рот у Фрэнсис растянулся в непонятной усмешке, печальной и плотоядной. — Со мной все нормально. Живу прекрасно, лучше некуда.

— А я искал тебя. — Он подумал, что она не знает, зачем он это делал, и ему снова сдавило горло. Голос выдавал его. Алчно улыбаясь, она смотрела ему прямо в лицо, и в глазах у нее ходило то самое, скользкое, неуловимое. Она молчала. — Почему не заглядываешь в гостиницу? К нам?

Фрэнсис все так же улыбалась, но голос был жесткий, металлический.

— Я туда больше не пойду!

— Но почему, почему?

Она отвела глаза, потом отвернулась.

— Всем известно, что произошло, — сказала она без улыбки.

— Ничего подобного! Ни Лэндерс, ни я — никому ни слова. И Трайнор поклялся, что будет держать язык за зубами. Никто ничего не знает.

— Все равно все знают, что ты перекинулся к Энни.

Фрэнсис снова сгорбилась, отвернулась, вот-вот убежит.

— Да брось ты! — Стрейндж начал раздражаться. — Вы же никогда ни к кому не ревнуете.