Только позови - Джеймс Джонс

Но шли дни, а Фрэнсис не объявлялась. Никто из знакомых не видел ее, доносил Лэндерс, ни наши, ни летчики. Они со Стрейнджем изрядно поломали голову над ее исчезновением, однако, что делать, не решили.

У приятелей была еще одна животрепещущая тема для разговоров: после истории с Фрэнсис Лэндерс чуть ли не каждый день затевал с кем-нибудь драку. Стрейндж соглашался с Лэндерсом, что после стычки с морячками в «Пибоди» у них, видно, такая полоса пошла — руки чешутся. И то, что он ударил Фрэнсис, — тоже от кулачной лихорадки. Лэндерс признался, что первый ее признак он почувствовал еще во время поездки домой, когда чуть не избил в поезде сержанта из ВВС.

Но ни тот ни другой не могли толком объяснить, почему это происходит. Стрейндж усматривал причину в том, что они физически дошли до кондиции, считай, излечились, вот сила и прет. До второй операции он лично чувствовал себя совсем здоровым. Лэндерс, кивая, соглашался и со своей стороны выдвигал идею другого порядка. Их со Стрейнджем, наверное, раньше других выпишут из госпиталя и отправят на фронт, не исключено, что в Европу, они оба знают, что их там ждет, и это действует на них психологически.

Никакого удовлетворения драки ему не доставляют, рассуждал Лэндерс, ему даже не хотелось затевать их, просто злость одолевала. Он не любитель потасовок, вообще не сторонник рукоприкладства, и никогда им не был, хотя в свое время немного занимался боксом. Как правило, старался обойтись без зуботычин, а сейчас по малейшему поводу сам лезет в драку. Стоит кому-нибудь уничижительно отозваться о нем или о ком из роты, о тихоокеанских операциях или пехоте вообще — все, драка гарантирована. Хотя, по правде говоря, плевать он хотел на армию. Словно какой комок безудержной ярости закипал внутри, глаза застилало красным, и вот тогда — берегись. Он сам не знал, откуда это у него.

Однажды заходит он в кафетерий напротив «Пибоди»— надоело торчать одному, да и заказывать в номер не хотелось. Встал в очередь к раздаче, чтобы спокойно закусить. Тут подходят сзади трое в форме. Один, плотный такой коротышка, за главного, видно, у них. Сразу ему не понравился, морда злая, наглая. Этот тип вдруг похлопывает его фамильярно по плечу.

— Эй, малый, все равно как в солдатской объедаловке, верно?

— Убери руки, малый, — сказал Лэндерс, повернувшись вполоборота к нему. Горло ему сдавило, и внутри красный комок уже шевелится. Поднос в руки он еще не взял.

— Я тебе не малый, — огрызнулся коротышка и, подавшись вперед, добавил с нахальной, угрожающей ухмылкой: — Я не люблю, когда меня малым называют.

Лэндерс молчал — что с таким разговаривать? Он развернулся и крюком справа сильно ударил его в выпяченную челюсть.

Тип так и грохнул на пол. В ушах у Лэндерса гремел горячий прибой и заливал глаза. Он насел на коротышку и бил в лицо, голову, куда попало, пока спутники и какой-то солдат не оттащили того прочь. Лэндерс измолотил беднягу чуть ли не до потери сознания, раздробил нос, выбил три зуба, порвал ухо. Все лицо у того было окровавлено.

Посетители из гражданских испуганно жались по сторонам и негромко переговаривались, возмущаясь безобразиями, которые чинят солдаты. Лэндерс, отдуваясь, засовывал рубаху в штаны. Горячий прибой в нем еще не утих.

— Еще желаете? — спросил он дружков коротышки. Те оказались благоразумнее своего приятеля. Они подхватили его под руки и повели из кафетерия. Один из них аккуратно поднял с пола три выбитых зуба.

Лэндерс не знал, зачем он это сделал. Скорее всего, чтобы не дать противнику возможности ударить первым, сказал он Стрейнджу. Потом, задумавшись, добавил, что этот тип наверняка подонок, мелкий хулиган, привыкший задирать пугливых. Но вот зубы — это он напрасно ему выбил.

В другой раз на «Зеленой крыше» Лэндерс самолично и в одиночку избил троих уорент-офицеров из армейской команды по перегонке самолетов. Это было такое же нелепое происшествие, как и в кафетерии.

В тот день ему надоели толкотня и гвалт в Стрейнджевом люксе, и он поднялся на «Крышу» — один, без спутницы, зато захватив, как водится, в бумажной сумке бутылку виски. Зал был полон, но к этому времени благодаря щедрым чаевым он уже завел знакомство с метрдотелем, и тот проводил его к отдельному столику на четверых, предварительно сняв с него табличку «заказан». Сидевшие рядом трое молодых летчиков принялись разглядывать его, очевидно удивляясь, что ему одному достался такой дорогой столик.

Место действительно было очень удобное, близко к танцевальной площадке. Лэндерс глядел на танцующих и раздраженно думал, какой он одинокий, покинутый и несчастный — так он рассказывал впоследствии Стрейнджу. Под потолком медленно поворачивался большой стеклянный шар, играя разноцветными отблесками.

Время было позднее, Лэндерс был рад, что пришел сюда один, без женщины, хотя с удовольствием смотрел, как движутся пары в мерцающем, меняющем краски свете. Дело шло к закрытию, и оркестр наигрывал одну за другой модные сентиментальные вещицы. Лэндерс размышлял, до чего же под настроение звучат все эти «Красные паруса на закате», «Огни гавани», «Пусть время проходит», «Мы встретимся с тобой». Ничто не раздражало и не злило его, напротив, в душе рождалась какая-то тихая жалость к тем, кому плохо. А плохо было всем. Горе не обходит никого. В голове проносились беспорядочные мысли и разлетались, прежде чем он успевал додумать их до конца. Он думал о достоинстве, и любви, и бедствиях, и смерти. О достоинстве, растраченном попусту, об ушедшей или обманутой любви, о бедствиях, которых ждешь, и смерти, которую ищешь. Каждому суждено умереть, и многим молодым, до срока, добавляла одна часть клеточек мозга, как потом рассказывал он Стрейнджу, и мы когда-нибудь еще будем с тоской вспоминать эти дорогие сердцу, далекие и сладостные и проклятые времена с их бесхитростными песенками. То есть те будут вспоминать, кто выживут, подсказывала другая часть клеточек мозга, как растолковывал он товарищу. Во всяком случае, его никто не раздражал.

Ресторан закрывался в час ночи, и оркестр по обыкновению доиграл «Звездно-полосатый флаг». Лэндерс сидел, как ни в чем не бывало. Он не встал почти по привычке, мало кто из госпиталя это делал. Они даже шутили между собой: вставать при исполнении государственного гимна инвалидам противопоказано. Говорили, что из-за этого случаются драки, но сам он ничего такого не видел. Правда, он всегда бывал с компанией.

Едва музыка кончилась и народ начал расходиться, самый высокий из троих и, очевидно, старший по должности подошел к столику Лэндерса.

— Пора бы уже научиться вставать, когда исполняется гимн, — сказал он.

Лэндерс взглянул на долговязого. Внутри у него зашевелился горячий комок.

— Отцепись, а?

— В таком случае я хочу знать вашу фамилию, имя, звание и часть. Это приказ. — Долговязый вытащил записную книжку и карандаш.

Лэндерс зафыркал про себя, а к голове уже поднимался откуда-то из глубины грохочущий огненный прибой. Он снова поднял глаза и уперся неподвижным взглядом в уорент-офицера.

— А в морду вместо этого не хочешь?

Ничего не сказав, летчик убрал блокнот и отошел. Сев к себе за столик, он горячо заспорил со спутниками. Один, видимо, был на его стороне, другой — нет. Лэндерс злорадно усмехался, поглядывая на них.

К этому времени зал уже почти совсем опустел. Два лифта у входа быстро рассасывали толпу. В сторонке нервно переминался с ноги на ногу метрдотель.

— Кто эти типы? — спросил он с Нью-Йоркским выговором.

— Нездешние, пролетом здесь, — ответил Лэндерс, — Из военного колледжа, перегоняют самолеты. Не обращайте внимания. — Он заплатил по счету, присовокупив щедрые чаевые, и подмигнул метрдотелю.

Лэндерс уже подошел к лифту, когда его окликнул тот же уорент-офицер.

— Постойте, солдат! Я все-таки хочу знать вашу фамилию и часть.

Вся троица шеренгой надвигалась на Лэндерса. Долговязый, видимо, убедил спутников.

Лэндерс нажал кнопку лифта и обернулся. Он был абсолютно спокоен. Но как только они подошли на дистанцию удара, его рывком, как булыжник, пущенный из катапульты, бросило вперед. Сработавшее в последний момент шестое чувство подсказало ему кинуться на того, который не хотел ввязываться.

Все произошло очень быстро, хотя со стороны казалось, будто в замедленном темпе прокручивается отснятая лента. Летчики не ожидали нападения и невольно отпрянули от него. В этом была их ошибка. Лэндерс ударил первого, тот упал и остался лежать, как он и рассчитывал. Потом увернулся от бросившегося на него долговязого и что есть силы двинул ему левой. Ударом того отбросило к лифту, он раскинул руки, чтобы удержаться на ногах, но в этот момент двери лифта раздвинулись, и, таращась от изумления, мелко перебирая ногами, он влетел в кабину, грохнулся о заднюю стенку и начал медленно сползать на пол. Лэндерс и сам удивился, как это получилось. Он быстро вбежал за ним, приподнял уорент-офицера за ворот и двинул ему в челюсть. Зрачки у долговязого остановились. Нажав на спуск, Лэндерс выскочил из кабины. Тут его встретил третий, хотя пылу в нем поубавилось: он оказался один на один с противником. Лэндерс пошел на него, нанося быстрые удары — один, другой, третий, пока летчик не опрокинулся на старинную козетку у стенки и не затих.