Бомаск - Роже Вайян

Шардоне вопросительно взглянул на Пьеретту.

— Самая подходящая для него работа, — сказала она.

— Пускай Пьеретта делает как знает, — заключил Шардоне, повернувшись к Миньо.

Весь этот вечер Шардоне предоставлял Пьеретте полную свободу действий. Не то чтобы он делал это с заранее обдуманным намерением, но все присутствующие, и я в том числе, невольно прониклись уважением к Пьеретте: достаточно было видеть, как внимательно она выслушивает каждого, кто бы что ей ни говорил, как умеет в двух словах изложить смысл расплывчатого предложения, а затем подсказать правильное решение. И все так спокойно, так понятно, что каждый отходил от стола в полное уверенности, что Пьеретта лишь выразила его собственную мысль.

Шардоне почти ничего не знал об особенностях борьбы в Клюзо. Публично он вообще выступал с трудом. Будучи по натуре человеком холодным, он не умел увлечь за собой ни отдельных людей, ни массы. Но сначала в партизанском отряде, а затем на посту секретаря федерации он в совершенстве овладел техникой руководства, которая больше чем наполовину складывается из умения незаметно предоставлять свободу действия тому, кто оказался на уровне порученных ему задач, и терпеливо, исподволь отстранять тех, кто не справляется, заменяя их более подходящими людьми: так действуют великие полководцы, великие предприниматели и великие революционеры.

— Сходи за Визилем, — попросила Пьеретта старика Кювро.

В эту минуту в зал вошел молодой пикетчик.

— Филипп Летурно хочет с тобой поговорить, — обратился он к Пьеретте. Что нам с ним делать?

— Делать с ним ничего не надо, — смеясь, ответила Пьеретта. — Одно из двух: ты или впустишь его, или не впустишь, вот и все…

— Визиль имеет последователей, — не унимался Миньо.

— Впусти Летурно, — сказала Пьеретта пикетчику.

Филипп одним рывком распахнул дверь, огляделся в накуренном зале, ища взглядом Пьеретту, и направился прямо к ней.

— Тут у меня для вас кое-что есть, — сказал он и стал судорожно шарить по карманам, как всегда набитым бумагами.

На Филиппе был спортивный пиджак из клетчатой материи желто-оранжевых тонов, из-под расстегнутого ворота рубашки виднелась грудь, поросшая густой белокурой шерстью.

Так как поиски не увенчались успехом, Филипп вывалил на стол все бумаги и с минуту нервно рылся в их беспорядочной куче. Как только он появился, в зале воцарилось молчание. Молодые пикетчики вошли вслед за ним и встали полукругом за его спиной. Рабочие, сидевшие вдоль стен на скамьях, тоже поднялись и приблизились к столам, составленным «покоем». Все взгляды были устремлены на Филиппа.

Наконец Филипп обнаружил оба номера газеты, которые он, выходя из дому, свернул чуть ли не в десять раз, так что их трудно было отличить по формату от обыкновенного конверта. Неловким жестом он развернул газету.

— Вот, посмотрите, — сказал он, — я тут обвел синим карандашом две заметки. По-моему, они могут представить для вас интерес.

Пьеретта внимательно прочитала обе заметки. Филипп стоял перед ней, подавшись вперед всем телом, положив обе ладони на край стола.

— Этих сведений нам как раз и не хватало, — обратилась Пьеретта к Шар доне. — Теперь можно переделать твою листовку.

Миньо поднялся с места и стал читать заметки через плечо Шардоне.

— Садитесь, — предложила Пьеретта Филиппу.

Делегат, тот, который раскладывал плакаты на столе, пододвинул Филиппу стул, и Филипп сел в самой середине составленных столов напротив Пьеретты. Круг пикетчиков и работниц еще плотнее сомкнулся за его спиной.

— Прекрасно, — произнес Шардоне.

— Вы читаете финансовую прессу? — спросил Миньо Филиппа.

— Я принес газеты вам, — ответил Филипп.

— А вы знаете, чьи интересы защищает «Эко дю коммерс»?

— Представления не имею.

— Ваши, — отрезал Миньо и обратился к Шардоне. — Я как раз вчера говорил Пьеретте, что, по моему мнению, все это дело с самого начала весьма подозрительно. Почему АПТО не подождало трех дней, чтобы уволить половину рабочих? Они действуют так, как если бы сами хотели сорвать торжественное открытие своей Же собственной «Рационализаторской операции АПТО — Филиппа Летурно».

Слова «Филиппа Летурно» Миньо произнес особенно выразительно, с расстановкой и добавил:

— А кто же является к нам и дает нам оружие против своей же операции, против себя самого? Филипп Летурно собственной персоной.

— Разрешите же мне сказать… — начал было Филипп.

— Разрешите мне закончить, — прервал его Миньо. — А кто такой Филипп Летурно? Во-первых, директор по кадрам фабрики Клюзо — иными словами, лицо, ответственное за увольнение.

— Правильно, правильно, — раздались голоса.

Филипп оглянулся и увидел группу женщин, загородивших ему дорогу.

— Надо вам сказать… — обратился он к Пьеретте.

— Во-вторых, — продолжал Миньо, повысив голос, — во-вторых, Филипп Летурно является внуком Франсуа Летурно, бывшего владельца фабрики, одного из самых жестоких предпринимателей, каких мы только знали. В-третьих, он пасынок Валерио Эмполи, владельца банка Эмполи и Кº — банка, который контролирует почти всю французскую шелковую промышленность. В-четвертых, он сын вдовы Прива-Любас, невестки Джеймса Дюран де Шамбора, главного акционера американского треста атомной промышленности…

— Ведь это же я вам сам рассказал, — воскликнул Филипп.

— Дайте же говорить, — запротестовал Миньо. — Поэтому, на мой взгляд, мы имеем все основания считать Филиппа Летурно провокатором и обязаны соответственно расценивать принесенные им документы.

— Совершенно верно, — подхватила Луиза Гюгонне и обратилась к Филиппу. — Ты зачем сюда пожаловал?

— Выгнать его! — закричали в толпе.

— Отправляйся к своему дедушке, — крикнула какая-то женщина.

— А заодно и к своей мамаше, — подхватила другая.

— Дать ему пинка под зад, пусть катится к своим американцам, — звонко прокричал из толпы мальчишеский голос.

Я увидел, как на лбу Филиппа проступили крупные капли пота. С минуту он сидел понурив голову, потом вдруг выпрямился и хлопнул ладонью по газетному листу.

— Да дайте же, черт побери, мне объясниться, — воскликнул он.

— Не стоит, — мягко проговорила Пьеретта. — Мы уже и так все поняли.

Она улыбнулась. Меня поразила бесконечная доброта ее улыбки. Только в этот день, в эту минуту, я начал по-настоящему понимать Пьеретту Амабль.

— Дайте нам спокойно поговорить, — обратилась она к женщинам и молодым пикетчикам.

Послышался недовольный ропот.

— Мы не на общем собрании, — добавила Пьеретта, — а на рабочем заседании стачечного комитета.

В зале стало тихо.

— Кто вам прислал эти газеты? — обратилась она все так же мягко к Филиппу.

— Мой отчим Валерио Эмполи.

— И это он отчеркнул заметки синим карандашом?

— Да, — сказал Филипп.

— Видите, он совсем запутался, — закричал Миньо. — Только что говорил, будто он сам отчеркнул.

— Он говорит правду, — спокойно сказала Пьеретта и обернулась к Филиппу. — Ваш отчим ничего больше не поручил нам передать?

— Нет, ничего, — ответил Филипп.

— Ну что ж! — сказала Пьеретта. — Нам остается только поблагодарить вас за оказанную услугу.

Она протянула Филиппу руку. Филипп поднялся и крепко пожал ее. Пьеретта ответила пожатием.

— До свидания, Филипп Летурно, — произнесла она. — Еще раз спасибо.

И она снова улыбнулась.

— Спасибо, — сказал Филипп. — Большое спасибо!

Он повернулся и вышел. Круг работниц и пикетчиков разомкнулся и пропустил его. Ропот смолк.

— Ты что-нибудь поняла во всей этой истории? — спросил Шардоне у Пьеретты.

— Поняла только одно, что в АПТО творятся странные дела.

— А еще что?

— Я же не специалистка по финансовым вопросам и не берусь тебе объяснять, почему банк Эмполи, который до сих пор контролировал АПТО, вдруг саботирует операцию, затеваемую Обществом, и даже дает нам в руки оружие против себя. По-моему, в этой истории важно только то, что противоречия в лагере противника, уже позволившие нам восстановить единство трудящихся Клюзо, теперь помогает нам укрепить наше единство.

— Но к нам подослали провокатора, — проворчал Миньо.

— А ты какого мнения об этом Филиппе Летурно? — спросил Шардоне Пьеретту.

— Характера у него нет никакого, но добрых намерений достаточно, ответила Пьеретта.

Они снова внимательно перечитали заметки, принесенные Филиппом.

— А кто нам поручится, что эти сведения соответствуют истине? спросила Луиза Гюгонне.

— Во всяком случае, на первый взгляд они весьма правдоподобны, возразил Шардоне. — Рабское повиновение приказам американского посольства вполне в духе нашего правительства.