Детство - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Насмерть забивают редко, но и так бывает. Обычно же до закрытия бани продержат, да и на улицу голышом выкидывают, не глядя на погоду. Редко когда в полицию сдают.
Бывают прикормленные банные воры, которым хозяева отступные платят. Эти самые лютые, всегда калечат пойманных конкурентов.
Взяв шайку, набрал горячей воды и намылился. Банщики ко мне не лезут, да и што лезть-то? Денежных клиентов они издали чуют, а откуда им, денежным, взяться тут, в простонародном отделении за пятачок? Так, ногти постричь старику какому, да мозоли срезать, вот и весь доход. Ну, пиявки иногда поставить да кровь пустить.
По буднему дню народу немного. В основном высохшие старики с детворой, да всякие-разные похмельные личности самого што ни на есть неблагонадёжного вида. Отребье московское, да кустари мелкие из тех, у кого запой не вовремя начался.
– Накаркал! – С трудом удержался от того, штобы не сплюнуть на пол – солдат привели! Обычно по субботам, но бывает и так. Может, работы какие грязные, а может, и поощрение такое. Почти полсотни здоровых молодых мужиков, крепко пахнущие потом и гогочущие по-лошадиному, заполнили небольшую мыльню.
– Поделись-ка, малец! – Усатый дядька отобрал у меня веник, – Нам, вишь ты, по одному венику на десять чилавек дают. Да не хмурься ты! Айда с нами в парилку, и тебя попарим! А?
– Нет уж, – Отмахиваюсь решительно, – парился я как-то с вашим братом. Хуже только с цыганами да жокеями! Жар такой, што мало глаза из черепа не вытекают.
– Ха! – Горделиво приосанился тот, – Мы такие! Известное дело – солдат кашу из топора сварнит, штыком побреется…
– У ребёнка в бане веник скрадёт, – Добавляю в тон.
– Да на! – Побурев, он сунул мне веник назад и отошёл, – Тоже мне… нашёлся! Защитникам своим веника пожалел!
Глава 32
– Поехали! – Меня дёрнули за ногу, срывая одеяло. Отмахнулся ногой и попал куда-то в мягкое, – Ай! Чорт этакий!
Максим Сергеевич, ругался, сидя на полу и держась за живот.
– Да уймись ты, бес! – Откуда-то со стороны, кувыркаясь и расплёскивая воду, в мужчину прилетела жестяная кружка, – Моду взял, посреди ночи людей будить!
– Егорка, вставай! – Бывший офицер не отступал от своего, – Я с купцами поспорил, что ты любого цыгана перепляшешь!
– Ты поспорил, ты и пляши! – Отвечаю раздражённо, не желая участвовать в аферах Милюты-Ямпольского.
– Егорка! – Едва не рыдая, взвыл тот пароходной сиреной, разбудив уже всех обитателей флигеля, и получив на свою голову поток грязнейшей ругани, – Яр! Лихач снаружи ждёт, за тобой приехал!
– Мать же твою… – Вскакиваю с нар и начинаю умываться и одеваться.
– Пошли! – Максим Сергеевич не то чтобы пьян, но так ето… не в адеквате. Никак кокаином опять балуется?
Одет он, к слову, сегодня богато – пусть не вполне по росту и фигуре, но по господски. Сюртук, штаны барские, шубейка енотовая, молью чуть поеденая. Ну да у скупщиков краденого всяково добра в избытке! Можно купить, и можно и тово, в аренду взять.
– Посцать дай хоть, ирод! – Вырываю руку у потянувшего меня к выходу мужчины.
Обувшись и одевшись, бегу на улицу облегчится. Максим Сергеевич не отстаёт, торопя и нудя. Не обращая на него внимания, заскакиваю назад и прихватываю опорки – специально покупал вот прям по ноге, штоб тренироваться, а то нога вихляется, а босиком холодно. Засунув их за пазуху, подбираю кружку и, спугнув тараканов, черпаю из бадьи.
– Егорка! – Максим Сергеевич воет жалостливо, глаза такие, как не каждый нищий сделает. Мученик, никак не меньше.
Сплюнув на пол, выскакиваю и дивлюсь необычному зрелищу – лихачу на Хитровской площади. Бывает, што и заскакивают залётные на рысаках своих тысячных, коли купцы решат «в народ» съездить. Но нечасто, очень нечасто. А штоб за кем-то из хитрованцев, тово и не припомню!
– Садись, вшивота! – Извозчик откидывает медвежью полость, и я, под взглядами ошалевших хитрованцев, ставших свидетелями необычного зрелища, усаживаюсь важно. Рядом усаживается Максим Сергеевич, и лихач тут же взмахивает кнутом.
– Н-но, залётныя!
Рысаки с места берут в карьер, и в лицо бъёт холодный воздух. Тут же надвигаю шапку поглубже, а чуть погодя и вовсе – ныряю в полость с головой.
Дорога до Яра ровная и накатанная, хорошо освещена, так што мчался лихач без опаски, очень быстро. Офицер бывший то начинал о чём-то перекрикиваться с лихачём, то тормошил меня, лихорадочно втолковывая што-то о нашем великом будущем. Кокаинист как есть, ничево нового.
К деревянному одноэтажному зданию ресторана подъехали с шиком, и Максим Сергеевич тут же сдёрнул меня с саней, потащив за руку.
– Вот! – Начал он орать издали, ещё швейцару, – Вот самородок русский!
Влетели внутрь так, што я опомниться не успел, только рот сам собой открылся. Роскошь! Деревянная резьба, позолота, много дорогущей материи на столах и даже на стенах, картины, рояль, здоровенный аквариум с живыми стерлядями и осетрами.
И я, в дешёвой шубейке, ватной шапке с вылезающей ватой, сапогах не по размеру и старых опорках за пазухой. Даже раздеться в гардеробе не дал, ирод!
– Вот! – Милюта-Ямпольский важен, – Вот самородок русский!
За столами купцы, пьяненькие уже изрядно. По одёжке и манере видно, што из тех, кто из низов вышел. Ну или батюшки ихние не поддались заразе, именуемой «классическими гимназиями». Такие все кондовые, исконно-посконные, домотканые ажно до лубочности.
Купцов с десяток, да всяких там прилипал-подпевал два раза по столько же. Не сразу и поймёшь, где там прикащик доверенный, а где и такие, што вроде Максима Сергеевича – шуты из бывших, да прочий мутный народец, ухитряющийся поучаствовать в чужих гулянках.
С ними хор цыганский, да чуть поодаль оркестр.
– Ентот? – Один из купчин, толстопузый до нездоровья, приподнялся, побагровев мордой, да и сел обратно, захохотав гулко.
– Кланяйся! – Зашипел на меня какой-то подскочивший прилипала, схватив за шею и нагибая вниз, – Его степенство Иван Ерофеич гуляет!
Бью зло пяткой назад, да по коленке плешивому етому – так, што тот завыл, на полу сидючи. Сидит, за ногу держится, лицо белое, и мне так нехорошо стало – ну, думаю, доигрался ты, Егорка! Щаз как… а што щаз, додумать не успел.
Цыган старый вперёд выступил, тряхнул кудрями серебряными и серьгами такими же, да и молвил:
– А лихого молодца к нам привезли, Иван Ерофеич? Перепляшет или нет, но мне такие храбрецы по нраву. Да и ты, поговаривают, не молитвами состояние заработал.
– Да уж, – Пьяно приосанился купчина, – всякое бывало!
