Детство - Василий Сергеевич Панфилов

– Говоришь, удалась картошка-то? – Поинтересовался пожилой нищий в гимназической фуражке без кокарды, и длинном лакейском сюртуке по моде полувековой давности.

– Мёд и мёд! – Ответствую степенно, – Только как картоха.

– Ишь! – Крутанул тот бугристым от многолетнего пьянства носом, с торчащими оттудова длинными волосками, – Ловко сказано!

– Да и на вкус не хуже! – Засмеялась визгливо Матрёниха, – Подходи, торопись, пока не разобрали! Картошка на сале така, што чисто мёд и мёд, тока как картошка на сале!

Брюхо набил, протёр миску и ложку чистой тряпицей, да и снова спрятал. И по рынку так вразвалочку – гуляю, значица. Променад. Оно вроде и как и хорошо, но скушно как-то, маетно.

Я ж как? Привык, што делаю што-ништо постоянно. В деревне у тётки, у мастера мово проклятущего, потом по дворам в поисках работы шатался. Ну и летом тоже не бездельничал, там и вовсе – ого!

А теперя што получается? Можно, конечно, и по дворам пройти, но оно тово, и не шибко нужно-то. Есть где спать, што есть и што одеть-обуть. А лишняя копеечка, да у мальца, да на Хитровке… ей-ей, лучше не дразнить!

В возраст когда войду, тогда ишшо и ничево. А сейчас куда? По тайникам хранить – выследят, да и тово – прижать могут с ножичком. Учителкам отдавать боюся, а больше и не знаю никово. На Хитровке в моём возрасте нужно так – заработал, так и потрать сразу! Штоб никто не думал, што денежки у тебя водятся.

Пряники кажный день покупать, так разбалуюсь, а делиться со всякими-разными, так оно и ни к чему. Приучать-то!

Я когда на пансионат деньги отдавал, да всяко-разное для хозяйства своево закупал, так деньги и остались. Не так штобы много, но вот ей-ей, ажно карман жгли!

Купил тогда ножик хороший – вроде как кухонный, но такой, што и под ребро сунуть удобно. А вдруг? Вспомнил собаченцию ту, которую шкворнем приголубил, так руки и сами ножик взяли, теперь без него никуда!

А потом попались складнички. Я над ними тогда замер, мало што слюну не пустил. Три лезвия из хорошей стали, штопор, шило, да и сами такие, ничево себе. Костью слоновьей рукоятки отделаны, да с резьбой охотницкой, небось не у каждого барчука такое есть. Но и цена! Рупь пиисят!

Мялся-мялся, да и купил. Пять штук! Себе, потому как што, не чилавек? Заработал!

Лещу – в благодарность и вообще – штоб люди знали, што за мной не заржавеет. Услуга пустяшная была, да вовремя. Вся Хитровка будет знать, што не жадина я, и благодарным быть умею. Психология! В другой раз подойду к кому, так небось и не откажет! Монашку тому нищему, што с персидской ромашкой, тоже отдарился – штоф казёнки, да самонастоящей, а не какой обычно.

Мишке Понормарёнку ножичек, потому как обещался сувениром отдариться. Но ему только вечером севодня отдам – как договорилися через мастера ево, да через мальчишек хитровских. Самому же там ни-ни! Опасно появляться. Штоб не дразнить, значица.

Саньке Чижу – не знаю, пока, как передам, но вот ей-ей! Скучаю по нему.

Ну и Дрыну с Ванькой и Акимом. Сходил на могилки, посидел там. Они, дружки-приятели мои, рядышком там. Прикопал ножичек, бабки с битком, да шариков несколько стеклянных. Пущай на Том Свете играются.

Шатался так по рынку, пока совсем светло не стало. Скушно! Дай, думаю, до дому дойду – как там мои соседи поживают?

Отворил дверь, глянул, а там и нет никово почти. Митрофан Ильич опохмелился, да и перестарался, сердешный – храпит на нарах, только занавесь колышется. Максим Сергеевич сидит в одних нечистых кальсонах, карты новёхонькие в руках перебирает, а более и ни души.

Ну да известное дело! На промыслах народ. Слезницы написал, да по адресам. Где молча на дверь покажут, а где и конверт сунут, а там бумажка от рубля!

Судья в трактире, прошения пишет да законы толкует. Очень уважаемый чилавек! К обеду придёт в раззюзю, а потом ничево, отоспится, и вечером снова в трактире с прошениями и угощеньями. Цикл!

Ну и другие все делами занимаются, если только не пьянствуют. Делов-то у здешних много – слезницы, прошения, в карты играют. Бывает, што и проституток натаскивают, как им себя вести правильно, штоб казалося, будто она не просто блядь, а из почти што благородных. Падшая. Словечки всякие там иностранные, етикет. Кто из мещан иль купчиков мелких, те таких любят.

Иные из соседей милостыню просят, да не слезницы пишут, а на улицах прям, но тоже по-благородному. Высмотрят там каково гимназиста иль студента, штоб при деньгах и совестливый вроде как, да и подлетают. О судьбе нелёгкой рассказывают, да на жалость давят со всеми манерами положенными, благородными. Им, барчукам, неловко такое слушать бывает, ну и сыплют из кармана не глядя. По всякому бывает, иногда и много.

Постоял так, постоял, да и начал по флигелю расхаживать. Скушно!

– О! Книги! – У Максима Сергеевича на нарах стопка прям лежит.

– Грамотный? – Вяло полюбопытствовал тот.

– Агась!

– Церковная школа?

– Не, сам. По вывескам!

Засмеявшись чему-то, бывший военный махнул рукой.

– Хочешь если, возьми почитать.

– Ага… спасибо!

Перебираю одну за другой. Книги как на подбор – потрёпанные так, што прям ой! Ну да были б они другими, были бы пропиты!

– Толстой, «Война и Мир» – Прокомментировал Максим Сергеевич, не выпуская карты, – Безусловно сильное произведение, но вряд ли ты его поймёшь. Возьми лучше «Казаки». Да-да, тот же автор, но тебе будет несколько понятней.

Откладываю в сторону и продолжаю перебирать. Руки бережно трогают старую, но богато оформленную обложку.

– Шекспир, это на английском, не поймёшь. Хотя бери, картинки хоть посмотришь, прекрасные иллюстрации.

– А… ага… – И стою в ступоре. Я, оказывается, по английски читать могу! И читал ведь уже, Диккенса тово же. Читал, и не знал, што знаю! Во завернул! Откладываю, вроде как из-за картинок.

– Золя, – Снова подал голос Максим Сергеевич, – здесь картинок нет, на французском.

– Ага, – Ето в другую стопку – раз без картинок, и ведь тоже понимаю!

Отложил себе в нумер три книжки, а самого ажно подгрузило. Голова стала умная-умная, што прям вот дурная! Запутался весь в том, што я там знаю иль не знаю. Как начало всплывать всяко-разное!

Присел на нары, да понял вскоре, што ерундень в голову лезет. Ну ладно языки, всё ж учёным был, пока попаданцем не стал. Девять классов и училище, шутка ли! За столько лет зайца