Гражданские войны - Аппиан

90. Разом произошла полная перемена во всем. Было решено вместо 2.500 драхм[362] дать 5.000, и не только двум легионам, но восьми: предоставить право Цезарю вместо децемвиров распределить эту сумму и домогаться консульства заочно. Были отправлены послы немедленно сообщить ему об этом. Но едва послы оставили город, сенатом овладело раскаяние: не нужно было столь трусливо дать себя запугать и принять другую тиранию, не пролив ни капли крови; не следовало приучать лиц, стремящихся к власти, прибегать к насилию, а солдат по приказанию какого-либо вождя господствовать над отечеством. Напротив, следовало, по возможности хорошо вооружившись, противопоставить надвигающимся войскам законы. Ведь можно было ожидать, что и они не поднимут оружия против отечества, если будет выдвинут авторитет закона. Если же они все-таки пойдут с оружием в руках, то лучше вьыержать осаду, пока не прибудет Децим Брут или Планк, а еще лучше защищаться на жизнь или смерть, чем добровольно принять непоправимое рабство. При этом вспоминались старинные доблести и страдания римлян во имя свободы, римлян, ни перед чем не склонявшихся ради нее.

91. Когда в тот же день прибыли в гавань и два легиона, вызванные из Африки, сенат решил, что сами боги побуждают их к борьбе за свободу. Сенат укрепился в своем раскаянии и изменил все свои прежние распоряжения после того, как Цицерон снова появился в сенате. Весь призывной возраст был мобилизован, два легиона из Африки и вместе с ними тысяча всадников, другой легион, который им оставил Панса. Все войска, разделенные на части, охраняли одни так называемый Яникульский холм, где сосредоточены были деньги, другие — мост через Тибр;[363] городские преторы были распределены между ними. Часть из них приводила в порядок в гавани лодки, корабли и оборудование на случай, если оказалось бы необходимым в случае поражения бежать морем. Делая все это с мужеством и столь решительно, сенат рассчитывал или напугать Цезаря, или убедить его домогаться консульства у него, а не у войска, или, наконец, отразить его силою. Сенат ожидал, что противная партия теперь изменит свои планы, раз борьба идет за свободу. Разыскивая как открыто, так и тайно мать и сестру Цезаря, сенат не мог найти их и снова впал в беспокойство, лишившись столь важных заложников. А так как цезарианцы перед ним ни в чем еще не склонились, сенат думал, что эти женщины тщательно скрыты.

92. Цезарь получил известие о состоявшейся перемене в решении сената в то время, когда у него были еще делегаты сената. Теперь они его тотчас покинули и, полные стыда, вернулись обратно. Цезарь с войском, еще более возбужденным, быстро направился к Риму, боясь как бы не пострадали женщины. К встревоженному народу он послал конных эмиссаров, предлагая массам не беспокоиться; при всеобщем изумлении он занял квартал по ту сторону от Квиринала,[364] причем никто не решился вступить открыто в бой с ним или воспрепятствовать ему. Снова произошла другая неожиданная перемена: знатные спешили к Цезарю и обращались к нему с приветствиями; стекался и простой народ, с одобрением принимая напоминающую мирное время дисциплину его солдат. Сам же Цезарь, оставив войско в занятом им месте, направился на следующий день к стенам города, имея при себе достаточную охрану. Население и теперь встречало его группами на протяжении всего пути и приветствовало, не пренебрегая никакими знаками лести и низкопоклонничества. Мать и сестра обняли Цезаря, приветствовали его в храме Весты вместе с весталками.[365] Три легиона, не обращая внимания на своих командиров, отправили к нему делегатов и перешли на его сторону. Из командовавших ими центурионов Корнут покончил с собой, остальные дали клятву в верности. Цицерон, узнав о мирных переговорах, добивался через друзей Цезаря встречи с ним. Будучи принят, он оправдывался и превозносил свое предложение кандидатуры Цезаря в консулы, первоначально сделанное им в сенате. Цезарь в насмешку заметил только, что из друзей он, Цицерон, был последним, кто пришел к нему.

93. Ночью, когда неожиданно распространился слух, что два легиона Цезаря Марсов и четвертый, — перешли на сторону республики, так как их обманным образом повели против отечества, преторы и сенат очень легкомысленно поверили этому, хотя войско Цезаря, правда, находилось чрезвычайно близко. Думая, что с этими наилучшими легионами они смогут противостоять остальным войскам Цезаря, пока откуда-нибудь не подоспеет другая сила на помощь им, еще ночью они отправили Мания Аквилия Красса в Пиценум для набора войска и велели одному из трибунов, Апулею, распространить это известие среди народа, быстро обойдя город. Сенат ночью поспешно собрался в курии, причем Цицерон у входа его приветствовал. Но когда слух оказался ложным, Цицерон удалился на носилках оттуда.

94. Цезарь, посмеявшись над всем происходящим, пододвинул войско ближе к городу, на так называемое Марсово поле.[366] Из преторов он никому не отомстил, даже Крассу, бежавшему в Пиценум, хотя последний и был приведен к нему так, как был захвачен, — именно в одежде раба. Напротив, Цезарь простил их, чтобы тем самым подчеркнуть свою гуманность. Однако немного позже все они были присуждены к смерти. Казенные деньги, хранившиеся на Яникульском холме или в других местах, а равно и ту сумму, которая, по предложению Цицерона, была прежде ассигнована преторам, он приказал собрать вместе и разделил ее между солдатами по 2.500 драхм[367] на каждого, обещав додать остальное. Сам Цезарь удалился из города, пока не будут избраны желательные ему консулы. Будучи избран вместе с коллегой, которого и имел в виду, Квинтом Педием, подарившим ему свою долю из наследства Юлия Цезаря, он снова вступил в Рим уже в качестве консула. Он совершил жертвоприношение, когда перед ним показались двенадцать коршунов, как некогда, говорят, Ромулу явилось столько же их, когда он основывал Рим.[368] После жертвоприношения Цезарь повторно внес себя, согласно куриатскому закону,[369] в род и фамилию своего отца. Дело в том, что обряд усыновления происходит в курии. Разделяя филы и демы на части, римляне называют их куриями, подобно тому как греки, если допустить сравнение, — фратриями.[370] У римлян это наиболее соответствующий с законами способ усыновления лиц, лишившихся родного отца. И тогда усыновленные могут поступать с родственниками своих усыновителей и вольноотпущенников так же, как и родные дети. У Гая Цезаря наряду с прочими богатствами было много богатых вольноотпущенников, и, вероятно, главным образом из-за этого Цезарю понадобилось, помимо первоначального усыновления, сделанного по завещанию, еще и усыновление в куриатских комициях.

95. Другим законом Цезарь реабилитировал Долабеллу, объявленного врагом государства, и внес предложение о возбуждении судебного процесса против убийц Юлия Цезаря. Тотчас последовали доносы против одних, как бывших непосредственными виновниками убийства, других, как только знавших о заговоре, что некоторым также было поставлено в вину, даже тем, которые не были в городе во время убийства Цезаря. Для всех был назначен путем публичного объявления один и тот же день судебного разбирательства; все они были заочно осуждены, причем за судебным процессом следил сам Цезарь; из судей никто не подал голоса за оправдание, кроме одного человека из знатных, который в тот момент сам не пострадал за это, но немногим позже, вместе с другими, также был приговорен к смерти. В эти же дни городской претор Квинт Галлий, брат Марка Галлия, пребывавшего у Антония, решил ходатайствовать перед Цезарем о предоставлении ему прокуратуры в Африке;[371] вследствие этого он навлек на себя подозрение в заговоре против Цезаря. И вот коллеги Квинта Галлия лишили его преторского звания, народ разграбил его дом, а сенат приговорил его к смерти. Цезарь приказал ему отправиться к брату, но, как кажется, после того как он сел на корабль, он нигде уже больше не появлялся.

96. После всего этого Цезарь стал подумывать о примирении с Антонием. Он узнал, что сторонники Брута собрали двадцать легионов войска, и хотел использовать против них Антония. Цезарь выступил из Рима по направлению к Ионийскому морю и медленно подвигался вперед, выжидая решений сената. Дело в том, что Педий в отсутствие Цезаря стал убеждать сенат вступить в соглашение с Лепидом и Антонием, не доводя взаимные распри до того состояния, когда их нельзя уже исправить. Сенаторы хотя и предвидели, что примирение ни им, ни отечеству не принесет пользы, но поведет лишь к блоку Цезаря против Кассия и Брута, тем не менее одобрили и утвердили, под давлением, выдвинутый им проект. Враждебные постановления против Антония и Лепида и их армий были теперь отменены, и другие, мирные предложения были направлены к ним. Сам Цезарь в письме поздравил их с этим, а Антонию даже пообещал прийти на помощь против Брута, если это понадобится. Антоний и Лепид тотчас дружески ответили Цезарю и прославляли его, а Антоний написал, что он сам победит Децима Брута ради Цезаря, а Планка ради самого себя и затем соединится с Цезарем.