Гражданские войны - Аппиан

84. Заметив это, Латеренсис, один из виднейших сенаторов, предупредил Лепида. Когда тот не поверил, он посоветовал, разделив войско на отряды, отправить их с какими-либо поручениями, чтобы выяснить дело.[353] Лепид, разбив войско на три части, приказал двинуться ночью для прикрытия квесторов, приближающихся к лагерю. Солдаты во время четвертой смены[354] взяли оружие как бы для выступления, заняли укрепленные пункты лагеря и открыли ворота Антонию. Антоний быстро направился к палатке Лепида в сопровождении уже всего войска, которое умоляло его даровать мир и прощение несчастным согражданам. Лепид, как был, без пояса, вскочил с постели и поспешил к ним, обещая исполнить их просьбу; он обнял Антония и оправдывался неизбежностью сложившихся обстоятельств. Некоторые уверяли, что он даже упал на колени перед Антонием, как человек нерешительный и робкий. Но не всем писателям это представляется вероятным, да и мне не верится: ведь он еще не совершил ничего враждебного по отношению к Антонию, чтобы опасаться его. Так Антоний снова достиг большого могущества и стал чрезвычайно грозным для врагов. Он располагал армией, отведенной из-под Мутины, в том числе превосходной конницей; по дороге к нему присоединились три легиона Вентидия; теперь Лепид сделался его союзником со своими семью легионами, многими другими частями и ценным снаряжением; ими, правда, номинально, командовал Лепид, но всем распоряжался Антоний.

85. Когда об этом стало известно в Риме, снова произошла поразительная и неожиданная перемена: те, кто только что презирали других, сами впали в страх, а те, кто боялись, подняли головы. Эдикты децемвиров с презрением срывались со стен. Комиции для избрания консулов откладывались еще чаще, чем прежде. Сенат, находясь в крайне затруднительном положении и опасаясь, чтобы Цезарь и Антоний не вошли между собою в соглашение, послал из своей среды тайно к Бруту и Кассию Луция[355] и Пансу под предлогом, что они отправляются в Грецию на зрелища, с просьбой по возможности оказать помощь сенату. Он вызвал из Африки два легиона из числа трех, находившихся там под комнадой Секстия; третий приказано было передать Корнифицию, наместнику другой части Африки, приверженцу сенатской партии. Правда, сенат знал, что и эти легионы сражались под знаменами Юлия Цезаря и ко всему, что с ним было связано, относились недоверчиво; но безвыходность положения толкала его на это. Даже юного Цезаря из боязни, чтобы он не соединился с Антонием, снова избрали, крайне неловким образом, командующим вместе с Децимом Брутом в войне против Антония.

86. Цезарь подстрекал своих солдат к недовольству против сената отчасти ради самого себя, постоянно оскорбляемого им, отчасти из-за них самих, отправляемых в новый поход, в то время как они не получили еще и за прежний обещанных 20.000 сестерций.[356] Он убеждал их потребовать вознаграждения через посланцев. Они отправили центурионов. Сенат, понимая, что они подговорены к этому Цезарем, заявил, что ответ будет дан через других послов. Он отправил уполномоченных, предписав им вступить в сношения с двумя легионами, перешедшими от Антония, в отсутствие Цезаря и убедить их не возлагать своих надежд на одного лишь человека, но довериться сенату, единственному обладателю постоянною силою, и отправиться к Дециму Бруту, где они и найдут ожидаемые ими деньги. Поручив им заявить это, сенат немедленно внес половину вознаграждения и избрал комиссию из десяти человек для распределения его, причем к ней не присоединили, хотя бы в качестве одиннадцатого, Цезаря. Посланные безрезультатно возвратились в Рим, так как два легиона отказались разговаривать с ними в отсутствие Цезаря. Цезарь же, не вступая более в переговоры через других лиц и не считая возможным дольше медлить, лично явился к собравшемуся войску, перечислил все оскорбления, нанесенные ему сенатом, и заявил о существовании заговора против всех приверженцев старшего Цезаря с тем, чтобы уничтожить их поодиночке. Он убеждал их опасаться за самих себя, если они перейдут под командование враждебного цезарианской партии полководца и будут отправлены с одной войны на другую с целью либо погубить их, либо посеять распри между ними. Поэтому-то и награда за совместное дело под Мутиной дается лишь двум легионам, чтобы побудить к раздорам и междоусобице.

87. "Вы знаете, — продолжал Цезарь, — как Антоний недавно был побежден; вы слышали, как поступили помпеянцы в Риме с теми лицами, которые получили от Цезаря какие-либо дары. В чем гарантия для вас в отношении тех земельных наделов и денег, которые вы от него получили? В чем гарантия для меня и для моей безопасности до тех пор, пока в сенате господствуют родственники убийц? Я охотно приму всякий конец, какой бы меня ни ожидал, и пострадаю, мстя за отца. Я беспокоюсь за вас, а вас много; вы выдаетесь своими доблестями, и вы подвергаете себя опасностям из-за меня и моего отца. Вы знаете, конечно, что мне чуждо честолюбие, после того как я отказался от предложенной вами мне претуры с инсигниями.[357] Теперь же я вижу одно спасение для себя и для вас, — это если я буду провозглашен вами консулом. Тогда и все дарованное вам моим отцом останется неприкосновенным, и сверх того у вас будут колонии, которые вам еще предстоит получить, а также все награды полностью. Подвергнув казни убийц, я избавлю вас от дальнейших войн".

88. После этой речи войско дружно приветствовало Цезаря криками и тотчас отправило центурионов с требованием консульской власти для Цезаря. Когда сенат сослался на его молодость, центурионы заявили, как были заранее научены, что и раньше Корвин, будучи еще более молодым, стал консулом,[358] позднее оба Сципиона, старший и младший;[359] от молодости каждого из этих лиц отечество лишь во многом выиграло. Центурионы указывали сенаторам и на недавние примеры Помпея Великого и Долабеллы, да и самому Цезарю, по их словам, предоставлено было домогаться консульства на десять лет ранее установленного срока.[360] В то время как центурионы стали говорить с еще большею свободою, некоторые из сенаторов, не стерпев того, что они, будучи центурионами, говорят с такой смелостью, стали обвинять их в том, что они позволяют себе большее, чем приличествует воинам. Войско, узнав об этом, пришло в еще большее раздражение и потребовало, чтобы их вели немедленно к Риму; они сами выберут Цезаря в консулы на чрезвычайном заседании комиций как сына Юлия Цезаря. При этом войско беспрерывно прославляло старшего Цезаря. Видя, что они охвачены таким энтузиазмом, Цезарь тотчас же после сходки повел в Рим восемь легионов, прекрасную конницу и все остальные части, которые находились при легионах. Перейдя через Рубикон на границе Галлии и Италии, реку, через которую в этом же месте и отец его также перешел в начале гражданской войны, Цезарь разделил все войско на две половины: одной он приказал не спеша следовать за ним, сам же, отобрав лучшую часть, двинулся форсированным маршем, спеша захватить врагов врасплох. Так как часть денег, которые сенат послал солдатам в виде награды, везли по той же дороге навстречу, Цезарь, опасаясь за те легионы, что получают награду, тайно выслал к лицам, сопровождавшим казну, своих людей с целью запугать их. И те действительно обратились в бегство вместе с деньгами.

89. Когда в Рим пришло известие о приближении Цезаря, возникла страшная паника и смятение; все в беспорядке начали разбегаться в разные стороны, а некоторые отправляли жен, детей и наиболее ценные вещи за город или прятали их в надежные места в самом городе. Не будучи осведомлены, что Цезарь домогается одного лишь консульства, и слыша, что враждебно настроенное войско в гневе двигается на город, опасались всего. Сенат был в беспримерном ужасе, так как у него не было наготове никакой армии. И как обычно происходит при панике, посыпались взаимные упреки: одни упрекали в том, что несправедливо отняли у Цезаря войско, данное ему для преследования Антония; другие, что Цезарю отказано было в триумфе,[361] вполне им заслуженном; третьи, что противились его участию в распределении денег; четвертые, что не включили его в комиссию хотя бы в качестве одиннадцатого; пятые, что самая награда дана не тотчас же и не полностью. Все это возбудило армию. Более же всего укоряли в том, что для такого соперничества не время, что Брут и Кассий находятся слишком далеко и еще лишь идут на соединение друг с другом, а на флангах стоят враги, Антоний и Лепид. Когда они представляли себе, что последние вступят в соглашение с Цезарем, страх превосходил все границы. Цицерон, который до сих пор играл главную роль среди них, теперь даже и не показывался.

90. Разом произошла полная перемена во всем. Было решено вместо 2.500 драхм[362] дать 5.000, и не только двум легионам, но восьми: предоставить право Цезарю вместо децемвиров распределить эту сумму и домогаться консульства заочно. Были отправлены послы немедленно сообщить ему об этом. Но едва послы оставили город, сенатом овладело раскаяние: не нужно было столь трусливо дать себя запугать и принять другую тиранию, не пролив ни капли крови; не следовало приучать лиц, стремящихся к власти, прибегать к насилию, а солдат по приказанию какого-либо вождя господствовать над отечеством. Напротив, следовало, по возможности хорошо вооружившись, противопоставить надвигающимся войскам законы. Ведь можно было ожидать, что и они не поднимут оружия против отечества, если будет выдвинут авторитет закона. Если же они все-таки пойдут с оружием в руках, то лучше вьыержать осаду, пока не прибудет Децим Брут или Планк, а еще лучше защищаться на жизнь или смерть, чем добровольно принять непоправимое рабство. При этом вспоминались старинные доблести и страдания римлян во имя свободы, римлян, ни перед чем не склонявшихся ради нее.