Во имя отца - А. Квиннел

Спустя минуту они пронеслись через перекресток. По-прежнему следя за дорогой через заднее стекло, Мирек видел, как на перекрестке врезались друг в друга огромный фургон и «шкода» и к ним присоединились еще две машины, полностью заблокировав дорогу. Мирек заметил людей, выпрыгивающих из машин и разбегающихся в разные стороны. Он развернулся, швырнул автомат в окно и сказал: — Не торопись, Марианна. Ты отлично поработала.

Глава 22

Виктору Чебрикову не оставалось ничего другого, кроме молчания. В последний раз, когда он попытался заговорить, Андропов просто бросил:

— Заткнись!

Чебриков никак не мог понять, зачем генсеку понадобилось приглашать его на обед. Ведь разнос за неудачу выглядел бы более логичным в кабинете у Андропова.

Со времени краковского фиаско прошло уже восемнадцать часов. Естественно, Андропов был извещен об этом немедленно. Чебриков не спал всю ночь, ожидая у телефона вызова наверх. И только сейчас, на следующий день, Андропов соизволил пригласить его. Чебрикова поразило то, что стол был накрыт на двоих. На обед были хлеб, колбасы, икра, селедка и фрукты. Андропов просто хмыкнул в ответ на почтительное приветствие Чебрикова и указал ему на место за столом. Как только Чебриков положил на хлеб ложку икры, Андропов задумчиво произнес знаменитую на весь Кремль, идущую еще от Берии фразу:

— Оказывается, с аппетитом у нас все в порядке!

Чебриков отодвинул тарелку, но Андропов сделал вид, что не заметил этого. Похоже, сегодня у него самого был неплохой аппетит, хотя выглядел он очень неважно. Он съел несколько бутербродов с икрой и принялся за селедку. Тут Чебриков решился наконец заговорить.

— Товарищ Генеральный секретарь, я хочу выразить...

Вот тогда-то Андропов и сказал:

— Заткнись!

Покончив с селедкой, генсек принялся очищать яблоко швейцарским армейским ножом, забыв, казалось, о присутствии Чебрикова. Яблоко ему удалось очистить довольно быстро, и, вздохнув, он сказал:

— Раньше я говорил о непойманной рыбе, которая выскакивает из лодки. Но рыба, которую ловишь ты, не только выскакивает из лодки, она еще и кусает тебя.

Чебриков сидел молча и слушал. Андропов поднес нож к губам и откусил кусочек яблока. Он тщательно прожевал его и вновь заговорил:

— Этот Мирек Скибор похож на горную лавину, которая начинает свое движение медленно, но постепенно набирает скорость и наконец сметает все на своем пути. Вы попытались арестовать его и его партнершу — и он убивает тех, кто осмелился на это. Вы все же смогли арестовать партнершу и держали ее в самом неприступном здании Кракова... и он вызволяет ее оттуда с такой легкостью, будто забирается в карман старого алкоголика, и уничтожает офицеров, охранявших ее. Этот человек спокойно убивает десятки людей... И постепенно подбирается ко мне. Скажите мне, товарищ председатель КГБ, какова вероятность того, что Скибор убьет меня?

Чебриков мгновенно отреагировал:

— У него нет никаких шансов, ни тысячной доли процента!

В глазах Андропова загорелся злой огонек.

— Ты говоришь неправду и ты сам знаешь это. Скажи-ка, какой шанс на избавление своей монашки из здания СБ в Кракове имел Скибор, а?.. Конечно же, никакого!

Андропов откинулся на спинку кресла, тяжело дыша. Чебриков решил, что ему пока лучше помолчать. Андропов еще никогда не вел себя подобным образом по отношению к нему, и для себя он заключил, что все это происходит из-за болезни генсека. Через пару минут Андропов опять заговорил. Спокойно, как бы размышляя вслух.

— Сейчас я чувствую его приближение так же, как обычно чувствую приближение сильной простуды. Она начинается постепенно: сначала я чихаю, потом начинает болеть голова, после этого возникает ужасный насморк, и наконец начинается жар.

Он поднял взгляд прямо на Чебрикова, его голос стал жестче.

— В общем-то, меня это особо и не волнует, все равно я умру в ближайшее время. Но ты должен хорошенько уяснить одну вещь: больше всего мне сейчас надо пережить папу римского! Он отправляется в поездку на Дальний Восток через пять дней, еще через два дня он должен быть мертв.

После этого и я спокойно взгляну в глаза смерти. Завтра утром я ложусь в клинику на лечение. Ты отвечаешь за мою безопасность в ней своей жизнью, в буквальном смысле. Если я умру не своей смертью до того момента, как умрет этот римский ублюдок, ты тоже умрешь в течение часа, и можешь не беспокоиться: я уже отдал соответствующие распоряжения насчет этого. Они очень жесткие, так что никто не сможет их отменить — ни ты, ни мой последователь, никто другой. Ты меня понимаешь, товарищ Чебриков?

Чебриков в ответ медленно кивнул. Он все понял. Подобные вещи не были диковинкой в Советском Союзе.

— План должен быть срочно изменен!

Беконный Священник был явно раздражен. Отец Хайсл вздохнул и возразил уставшим голосом:

— Если мы изменим план, то риск для них автоматически увеличится. Мы и так уже много раз ходили по краю пропасти.

Беконный Священник отхлебнул еще немного пива.

— Хайсл, если мы не изменим план, то рискуем опоздать. Запас времени уже на исходе — Скибор должен быть в Москве минимум за два дня до операции.

Они сидели друг против друга за столом на конспиративной квартире в Вене. Только что был получен детальный отчет о событиях в Кракове. Перед Беконным Священником лежал листок с колонками цифр. Он ткнул в него пальцем:

— Скибор ранен, хотя и не сильно, и ему потребуется минимум два дня, прежде чем он сможет продолжать путь. Так что через три дня они могут быть в Варшаве. В нашем первоначальном плане было предусмотрено, что для переброски из Варшавы в Москву потребуется четыре-пять дней. Теперь мы таким временем не располагаем. Шафер навестит Андропова девятого числа, и визит этот, конечно же, не может быть перенесен на другое время. Они должны к седьмому числу быть в Москве.

— Но каким образом?

Беконный Священник громко стукнул своим пустым стаканом по столу, но голос его был спокоен.

— Пришло время Максиму Салтыкову возвращать свои долги.

Это замечание заставило отца Хайсла замолчать на некоторое время, но босс ждал от него новых вопросов. Хайсл встал, подошел к стоявшему в нише холодильнику и достал оттуда еще две банки пива, открыл их, наполнил оба стакана, присел и задумчиво сказал:

— Да, дело того стоит. Ты думаешь, он согласится?

Беконный Священник кивнул в ответ.

— Да.

— Ведь прошло уже столько лет.

— Да.

— И многое изменилось.

— Конечно, ты прав, Ян.

— Ты полностью уверен в том, что он согласится помочь?

— Да, я уверен.

Отец Хайсл только пожал плечами. Что-то его тревожило. Он спросил босса:

— Когда ты видел его в последний раз?

Ван Бурх нахмурил лоб:

— Тридцать восемь... нет, тридцать девять лет тому назад.

Отец Хайсл скептически взглянул на него:

— С тех пор вы не виделись?

— Нет.

— Вы поддерживали друг с другом связь?

— Да, иногда мы обменивались короткими посланиями.

Возникла еще одна пауза, пока отец Хайсл обдумывал услышанное. Наконец он улыбнулся как бы с укоризной и покачал головой. Он сказал довольно строго:

— Тогда в твоих с ним отношениях есть еще что-то, о чем я не имею ни малейшего представления, что-то гораздо более действенное, чем его первоначальное согласие.

На этот раз покачал головой ван Бурх.

— Ничего подобного, Ян. Тебе известно все то же, что и мне. Просто ты никогда не встречался с этим человеком. Он твердо держит свои обещания и не изменит им ни через тридцать восемь лет, ни на смертном одре. А теперь, пожалуйста, затребуй на него последние материалы из «Колледжо».

Отец Хайсл встал и подошел к телефону. Он набрал хорошо знакомый номер, и его соединили с дежурным программистом в «Колледжо Руссико» в Риме. После ответа на том конце провода Хайсл назвал условный код из букв и цифр, а затем просто сказал:

— Генерал Максим Салтыков.

Через три минуты священник пробурчал в трубку:

— Благодарю, — и положил ее на аппарат. Он подошел к столу, сел, хлебнул пива и сказал:

— Ничего не изменилось. Только слухи категории "Б" о его возможном назначении на Дальний Восток без повышения в звании. Сейчас он в Восточной Германии.

Ван Бурх улыбнулся:

— Я думаю, что эти слухи исходят от девок, начищающих самовары. Последние были насчет Горбачева и танцора из Кировского театра.

— Как же ты собираешься с ним связаться?

— Я встречусь с ним лично.

У отца Хайсла был ошарашенный вид.

— Ты сам поедешь в Восточный Берлин в нынешней ситуации?

Беконный Священник встал со стула, размял конечности.

— Да, Ян, я уезжаю завтра с утра. И это должен сделать именно я, один. Мне неудобно сидеть здесь и сознавать, что другие люди в это самое время рискуют жизнью... Мне начинает казаться, что я выпускаю ход операции из своих рук. Создается впечатление, что она идет сама по себе, без нашего вмешательства.