1 АВГУСТА 1914 - НИКОЛАЙ ЯКОВЛЕВ

«Сколько раз Александра Федоровна Романова, в прошлом царица — он почти выплюнул титул,— спала в вашей квартире, которая находилась — он перебирал бумаги не меньше минуты — да, в доме № 64 по Гороховой.

— Она никогда не спала у нас. Она никогда не посещала нас.

— Не смей лгать мне. Ее много раз видели входившей в ваш дом.

— Не было этого.

— Ты хочешь сказать, что эти бумаги лгут?

Я пришла в бешенство, глупец довел меня до белого каления.

— Если в ваших дурацких бумагах говорится об этом, тогда они бесполезны.

Другой человек, молчавший до тех пор, продолжил допрос: .

— Разве ты не видела, как твой отец целовал эту женщину?

— Если вы имеете в виду царицу, то он целовал ее при встрече, как и всех других.

— У нас есть донесение, что она провела ночь с твоим отцом в его постели, а когда ты утром их застала, так называемая царица дала тебе браслет, чтобы ты молчала.

Это было слишком. Мои нервы были натянуты как струна,и я истерически расхохоталась. Подумать только — узкая кровать, на которой едва помещался грузный отец,– гнездышко двух любовников! При этой мысли я вместо ответов корчилась от смеха. Видимо, тем я и ответила инквизиторам, они пришли в замешательство, почувствовав себя смешными,и отпустили меня»… Не преуспели любопытствовавшие и с младшей дочерью Распутина Варей и отпустили обеих. Они убедились, что квартира разгромлена. Сестры вернулись на родину, в Сибирь, и скоро сбежали за границу.

Буржуазия кралась к власти

Убийство Распутина, с отвращением писал Милюков, было попыткой устранить опасность «по-византийски, а не по-европейски». В том же духе, настаивала царица, должен действовать Николай II. Она всячески внушает супругу — необходимо обезглавить противников.

В одном письме – «Гучкову — место на высоком дереве». 14 декабря она объясняет царю: «Я бы спокойно, с чистой совестью перед всей Россией отправила бы Львова в Сибирь… Милюкова, Гучкова и Поливанова – тоже в Сибирь. Теперь война, и такое время внутренняя война есть высшая измена. Отчего ты на это дело не смотришь так, как я, я, право, не могу понять. Я только женщина, но моя душа и мозг говорят мне, что это было бы спасением России». Она буквально заклинает: «Мы Богом возведены на престол и должны твердо охранять его и передать его неприкосновенным нашему сыну. Если ты будешь держать это в памяти, то не забудешь быть государем… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом. Сокруши их всех. Не смейся, гадкий, я страстно желала бы видеть тебя таким по отношению к этим людям, которые пытаются управлять тобой, тогда как должно быть наоборот».

Отсюда соблазнительно сделать далеко идущие выводы, но сильные слова не выходили за пределы семейной перепалки. На кровожадные советы супруги, дичавшей в Царском Селе, Николай. II отвечает бессодержательными посланиями, подписываясь: «Бедный старый муженек – без воли». В великосветских кругах столицы – вакуум, образовавшийся с убийством Распутина, пытаются заполнить — снова бормочет безумный «Вася-босоножка» Косноязычный старец Коляба (Митя из Козельска), оттесненный было Распутиным, спешно выписывается из Калужской губернии. Протопопов ради душевного ободрения скорбящей императрицы хлопочет о приглашении из-за рубежа собственного ясновидца — Шарля Перрена. Все, как обычно, только температура страны ползет вверх.

Правящая верхушка занята своими делами, погрязла в интригах, склоках и мелочных расчетах. Обитатели петроградских дворцов и особняков не чувствуют, что доживают в них последние месяцы, не понимают, что они – инородцы в собственной стране.

А царь,что он? Почему не следует советам императрицы да не ее одной? Что, он так «кроток»? Да нет же! Суровые, трезвые и беспощадные люди-революционеры, находившиеся в постоянном соприкосновении с карательной машиной царизма, давно говорили о нем — Николай Кровавый. По тем временам отнюдь не преувеличение. Был памятен 1905 год. Сколько прекрасных жизней загубил царизм. Тогда почему он медлил на рубеже 1916-1917 годов?

Частично, вероятно, потому, что он не верил в близкую революцию, да и не ставил высоко «революционеров» поневоле, типа Милюкова, с которыми звала расправиться царица. Главное заключалось в том, что самодержец полагал, – время подтвердить его волю еще не настало. Он видел, что столкновение с оппозицией неизбежно, знал о ее настроениях (служба охранки не давала осечки и подробно информировала царя), но ожидал того момента, когда схватка с лидерами буржуазии произойдет в иных, более благоприятных условиях для царизма. Николай II открылся перед доверенными людьми – бывшим губернатором Могилева (где была Ставка) Пильцем и Щегловитым: нужно повременить до начала весеннего наступления русских армий. Новые победы на фронтах немедленно изменят соотношение сил внутри страны и оппозицию можно будет сокрушить без труда. С чисто военной точки зрения надежды царя не были необоснованными. То, что вынесла кайзеровская Германия от русской армии, германский генералитет запомнил крепко. В середине XX века битые в Великую Отечественную войну советским народом кадровые немецкие военные не забывали и о 1914—1916 годах на Восточном фронте.

Генерал Г. Гудериан, звезда и надежда вермахта в 1939— 1945 годах, писал по завершении второй мировой войны: «Даже в первую мировую войну победоносные немецкие армии и союзные с ними австрийцы и венгры вели войну в России с предельной осторожностью, в результате чего они и избежали катастрофы». Другой немецкий генерал Г. Блюментрит припоминал после 1945 года: «Во время первой мировой войны мы близко познакомились с русской царской армией. Я приведу малоизвестный, но знаменательный факт: наши потери на Восточном фронте были значительно больше потерь, понесенных нами на Западном фронте с 1914 по 1918 год… Русская армия отличалась замечательной стойкостью… Способность (русского солдата), не дрогнув, выносить лишения, вызывает удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».

Как боевой инструмент русская армия не имела себе равных, Брусиловский прорыв мог рассматриваться как пролог к победоносному 1917 году. Не были в неведении о способности сражаться русского солдата и лидеры буржуазии. Милюков с содроганием думал о надвигавшейся весне и неизбежном наступлении, ибо оно принесло бы новые успехи, что «сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство». Но как царь, так и оппозиция делали раскладку карт без хозяина – русского народа. Поглощенные изучением сильных и слабых сторон друг друга, они упускали из виду, что партия большевиков открывала перед страной и армией третий путь – революционного выхода из войны. Им и в голову не приходило, что великолепный боевой инструмент – армия — обратит свою волю и энергию на освобождение от всех и всяческих эксплуататоров.

Но чтобы понять это, нужно было обладать политической прозорливостью, которой и в помине не было у российских буржуа. Они усматривали свою непосредственную задачу в том, чтобы царь не удержался до новых побед, плодами которых воспользуется буржуазия. Буржуазные оппозиционеры всех мастей и оттенков и помыслить не могли, что побед этих на фронтах империалистической войны больше не будет.

В те месяцы русские окопы буквально затопляла ненависть к империализму, и в солдатской массе зрело убеждение, что пора повернуть штыки против тех, кто бросил народ в бессмысленную бойню. Русский солдат в огне войны быстро мужал в политическом отношении, росло его классовое сознание. В то же время официальная пропаганда прилагала много усилий, чтобы поднять боевой дух армии. Поучительный пример дает брошюра подполковника Старосельского, изданная штабом армии в самом конце 1916 года и предназначенная для распространения в войсках.

Пытаясь противодействовать антивоенным настроениям, брошюра уже заголовком своим кричала: «Не время еще для мирных переговоров!» И далее разъясняла: «Весь 1916 год доказал героизм русского солдата и офицера, который в соединении с английской, французской и развившейся, слава богу, русской техникой одолевает немецкое искусство и их когда-то недосягаемую для нас технику». Героизм русского солдата сомнений не вызывал, но очень сомнительными выглядели цели, за которые предлагалось продолжать проливать кровь, если не иметь в виду, что автор призывал бороться не только с внешним, но и с внутренним врагом, подразумевая под этим царский двор и зачастую отождествляя его с «германизмом».

«Нынешняя война, — поучал Старосельский, — должна окончиться не только победой над внешним, но и над внутренним врагом. За много лет германизм въелся в плоть и кровь российского государства… Война открыла нам глаза, и мы впервые ясно осознали весь тот гнет, который душит и губит русскую жизнь во всех ее проявлениях… Одна из непременнейших лежащих перед Россией задач ко времени возникновения нормальных условий мирного времени – это твердо и решительно стать на путь самобытности и самосознания».