Когда мы вернемся - Борис Борисович Батыршин

вот изображения Шуши не было — кот сидел всего в метре от стены, однако зеркальная поверхность не отражала ничего, кроме игрысветовых бликов и теней на полу. С полом тоже не всё было ладно — он то превращался в сплошное зеркало, и тогда Вадим видел под ногами собственное гротескно искажённое изображение, то превращался в матовую серебристую поверхность. Происходило это неуловимо для глаз, добавляя свою лепту в сумятицу, творящуюся в мозгах незваных гостей. Вадиму вдруг остро захотелось ухватиться за что-то рукой и не отпускать, пока восприятие окружающего мира не придёт в согласие с реальностью. Увы, поручней вдоль стен — как, впрочем, и прочих предметов интерьера, — строители Хрустальной не предусмотрели, а хвататься за свою спутницу Вадим постеснялся. Влада сама взяла его за руку — и не просто взяла, а вцепилась так, что ему показалось, что ноготки девушки вонзаются в его кожу сквозь плотную ткань гермокостюма.

Коту же всё было нипочём. Он встал, сделал два шага к стене и…

Зеркальная поверхность пошла кругами — точь-в-точь, как бок Хрустальной Пирамиды, разве что в куда меньших масштабах. Шуша фыркнул, дёрнул кончиком хвоста и осторожно потянулся к центру ряби. Влада непроизвольно дёрнулась, но промолчала — они заворожённо наблюдали, как мягкая серая котячья лапка прикоснулась к зеркальной поверхности, по прежнему ничего не отражающей, как скрылись её подушечки в сияющем серебре, как…

Шуша фыркнул и отскочил от стены — спиной вперёд, сразу метра на полтора, — после чего уселся и принялся яростно умываться. Концентрическая рябь на зеркале постепенно угасала, и Вадим шумно перевёл дух — оказывается, всё это время он не дышал.

Ну, дела… — только и сказал он. Влада выпустила его руку.

Шуша что-то чует там, за стеной. — сказала она. — Похоже, Оля со своим Пратчетом были правы…

Вадим бросил на неё удивлённый взгляд.

— Потом объясню. — пообещала она. — А сейчас, возвращайся в бот и свяжись со станцией или «Ермаком». Раз мы, когда были снаружи, поймали сигнал радиомаяка — значит, и они должны услышать нашу передачу. И, кстати… — она тряхнула головой, — попробуй заодно запеленговать маяк. Мы ведь куда-то сюда его сбросили, не мог же он просто взять и провалиться сквозь пол?

Выполнить распоряжение Вадим не успел. Стоило сделать несколько шагов к «Скиф-Далету» — бот всё так же стоял посреди зеркального зала, — как позади полыхнула серебристо-голубая вспышка, и тут же раздался испуганный вскрик Влады и шипение Шуши. Он обернулся — в стене, по которой минуту назад расплывались концентрические круги, возник тоннель. Но не чёрный, как в боку пирамиды, а невыносимо-зеркальный, неисчислимо преломляющийся в собственных стенах. Звуки, колебания воздуха, даже дрожание световых бликов вокруг исчезли, мир замер, словно стоп-кадр на экране телевизора. Вадим не смог бы сказать, сколько это продолжалось — пока в глубине ведущего в бесконечность тоннеля не возникла и стала расти ослепительная точка. Она росла, превращаясь в световой диск, оконтуренный розовато-пурпурным гало, и силуэты девушки и кота на его фоне казались непроницаемо-чёрными, словно вырезанными из бархатной чёрной бумаги.

Тишина по-прежнему была мёртвая. Силуэты Шуши и Влады внезапно задрожали, края их сделались расплывчатыми — казалось, они вот-вот растекутся, растают в растущем световом пятне. Вадим не колебался ни мгновения — пинком отшвырнув стоящий на дороге гермошлем, он кинулся своим спутникам.

Конец третьей части

Эпилог

Зал ожидания «Гагарина» был полон народу. Между группками транзитных пассажиров шныряли роботы-носильщики, мигали на стенах и под потолком информационные табло. Женский голос из динамиков сообщал об освободившихся кабинках Нуль-Т, и тогда кто-то из ожидающих подхватывал свой багаж — чаще всего это были стандартные чемоданчики, выдаваемые всем сотрудникам Внеземелья, — и скрывался в коридоре, над которым призывно мигала зелёная лампа. Спустя каких-то полчаса мне предстояло последовать за ними — к первому промежуточному пункту моего путешествия, лунной орбитальной станции «Циолковский», она же «Звезда КЭЦ».

Мокрый, холодный нос ткнулся мне в ладонь. Собака явно нервничала — ну конечно, непривычная обстановка, множество людей, чужие, незнакомые запахи металла, кондиционированного воздуха и разогретых пластиков… словом, всё, что обрушивается на посетителя большой пассажирской орбитальной станции, через которую за сутки проходят сотни человек. А если добавить к этому ещё и половинную силу тяжести, которую собака впервые испытала на себе, и ярко-оранжевый гермокостюм, прямой потомок бритькиного «Скворца-Гав» — то легко понять нервное, взбудораженное состоянием моей хвостатой попутчицы. Кстати, оказывается такие «собачьи» костюмы здесь давным-давно производятся серийно, требуя лишь небольшой подгонки под владельца. А вот котов и кошек, которых тоже хватает на внеземельных объектах, так и не смогли к ним приучит, приходится обходиться специальными герметичными ящиками-переносками.

Вообще-то для перемещения, неважно, на другие станции, или на поверхность Земли, гермокостюмы не требовались — среди пассажиров, заполнивших зал, в них облачены лишь единицы. Можно было смело упаковывать наши с Бэлькой космические доспехи в чемодан, но я по здравому размышлению поступил иначе. Во-первых, мне не хотелось нагружать себя дополнительным багажом, а во-вторых — на «Звезде КЭЦ» всё равно придётся облачаться в гермокостюмы, что было обязательным при использовании Нуль-Т порталов на сверхдальних расстояниях. Так что извини, бестолочь ушастая, придётся тебе потерпеть — и скажи ещё спасибо, что я не стал надевать на тебя гермошлем, а волоку оба прозрачных пузыря, и свой и собачий, под мышкой.

За перемещением на «Звезду КЭЦ» последует второй этап путешествия — три последовательных «шага» из портала в портал, последний из которых установлен на станции «Барьер» — и наконец, финальный аккорд, прыжок сквозь межзвёздную «червоточину», ведущую прямиком в созвездие Дракона, на орбитальную станцию «Океан», вращающуюся вокруг планеты с тем же названием. Всё вместе это должно занять около трёх суток, причём двое из них придутся на межзвёздный перелёт на борту буксира-прыгуна «Амальтея» — систершипа «Ермака», капитаном которого состоит мой сын. Я представил эту встречу, и мне стало слегка не по себе — в последний раз я видел Данилу полуторамесячным карапузом на руках у Юльки. Дело было незадолго до старта «Зари», и с тех пор для меня прошло всего-навсего два с половиной года. Для Данилы же миновало без малого сорок лет, и это отнюдь не единственный сюрприз, который подкинул мне пресловутый парадокс Эйнштейна… который, как известно, и не Эйнштейна вовсе…

— Интересно, когда мы будем л отправляться к звёздам так же легко и просто, как