Войсковые разведчики в Афгане. Записки начальника разведки дивизии - Николай Кузьмин

Визит Наджиба и с ним целой кучи журналистов: советских, американских, итальянских прошел без происшествий, и когда они улетели на вертолетах, мы облегченно вздохнули и занялись повседневными делами.

На следующий день, дату уже точно не помню, я был с утра на командном пункте дивизии, где мы ожидали прилета пары вертолетов, которые должны были доставить в банду Джумахана двух офицеров разведки афганской армии для переговоров. Им была поставлена задача склонить главаря банды Джумахана к сотрудничеству. Афганцы прибыли еще вечером. Естественно, что мы только обеспечивали эти переговоры, но сами в них не участвовали.

Банда Джумахана представляла собой довольно крупное устойчивое вооруженное формирование ИОА: до 20 отрядов общей численностью 500–600 человек. Мятежники, или, как сейчас говорят – моджахеды, были крестьянами уездов Андараб, Хост-Ференг, Доши – по национальности, как и их главарь – таджики. Родом он был из Вальянского ущелья, уезда Доши, расположенного от Бану километрах в 50–60.

Не знаю, уж какие и на какой почве возникли разногласия между Джумаханом и местными главарями, но дела у них дошли до прямых вооруженных столкновений с людскими потерями. А исходя из того, что большинство главарей объединились против Джумахана, то дела его были совсем неважными. Мало того, они заручились поддержкой самого Ахмад Шаха Масуда, тоже имевшего серьезные претензии к нему.

Единственным приемлемым выходом для Джумахана в данной ситуации было уйти из уезда Андараб, тем более что сам он не был местным уроженцем. Однако в Вальяне его тоже не ждали конкуренты. Ждать же, когда убьют его и его «верхушку», а рядовых членов банды подчинят себе его противники, он не стал.

Его формирования ушли в самый глухой район в Андарабе, сам он находился предположительно в высокогорном кишлаке Таганак в долине речки Миандара. Дальше идти им было некуда, там за перевалами Гиндукуша был Панджшер – вотчина Ахмад Шаха Масуда. А у того разговор был один: иди в подчинение к нему, иначе – конец. Подчиняться Масуду он не хотел, так как знал, что тот его рано или поздно ликвидирует.

Сообразил, что помочь ему могут только официальные власти и Советская армия. Поэтому проявил инициативу и хотел напрямую сотрудничать с «шурави». Однако высшее командование, а особенно партийные советники это не одобрили, пусть, мол, договариваются со своими властями, а мы будем действовать уже в зависимости от этих договоренностей.

Офицеры – афганцы из ХАД, прибывшие на переговоры, были таджиками по национальности, оба учились в Ташкенте и сносно говорили по-русски. С одним из них – Каюмом, я был ранее знаком по совместным действиям.

Стоим мы на КП, разговариваем, ожидаем вертолеты. Вдруг входит комдив А.А. Шаповалов, отводит меня в сторону и говорит: «…полетишь вместе с ними. Посмотри, что это за переговоры и о чем они будут договариваться».

Я чуть не сел: во-первых, я ведь ничего не пойму, все разговоры будут вестись на таджикском языке и мне никто переводить не будет, а во-вторых, ведь эти агентурщики – афганцы и в национальной одежде. А я, мало того, что с русской мордой, так еще и в советской военной форме. Вот он – оккупант, бери его тепленьким и ешь с маслом!

Не знаю, приказ был настолько нелепым, что я до последнего момента не верил, что придется лететь в банду. Главное, что никакого смысла и необходимости в этом не было! Но меня всю жизнь учили: приказ начальника – закон для подчиненного. Сколько народу зря погибло от этого. Но, может, в этом и есть высший смысл военной службы. Каждый винтик должен крутиться в свою сторону, иначе вся машина работать не будет. Почему-то мне пришло в голову, что комдив меня проверяет на «вшивость», т. е. на прочность, и в последний момент отменит приказ.

Не стал я «праздновать труса», молча пошел в палатку разведотделения, отдал своему помощнику автомат, пистолет, личные документы, – зачем они мне там нужны? Для хоть какой-то уверенности и душевного равновесия взял у переводчика гранату Ф-1. «Фенька» оставляла мне хотя бы какой-то выбор своей дальнейшей судьбы, остальное от меня уже не зависело.

Сел с афганцами в вертолет, взлетели. Летели минут 20, внизу голые горы, пусто. Вижу, внизу пасется отара овец, рядом пастух. Вдруг он зажигает сигнальную шашку оранжевого дыма – указывает место посадки.

Сели. Я и афганцы вышли из вертолета, вертолет поднялся и улетел. И вот тут я сразу вспомнил советские фильмы про басмачей в гражданскую войну: из всех щелей, пещер, кустов стали вылезать вооруженные люди.

Молодые и старые, красивые и безобразные, в лохмотьях и военной форме – человек около 70–80. И все смотрят на меня как на крокодила в зоопарке. Что-то галдят, смеются, чуть ли не ощупывают. Ведь большинство их никогда вблизи не видели советских солдат, а тем более офицеров, без оружия, без их танков, БМП, вертолетов.

На меня нашло какое-то оцепенение, молча стою, рука в кармане ветровки сжимает гранату, чеку я вынул еще в вертолете в последние секунды, думаю – если накинутся, разжимаю пальцы – и полетели…

Через пару минут подходят несколько бородатых мужиков и показывают, чтобы шли с ними. Пошли к реке, там натянута маскировочная сеть, в нее вплетена трава, ветки так, что ничего сверху не видно. Сидят человек 5, среди них Джумахан, я узнал его по словесному портрету: худой, высокий человек с длинной черной бородой, лет слегка за 40, весь в белом.

Приступили к переговорам. О чем они говорили почти 3 часа, я не знаю. Мне ничего не переводили. Рука с гранатой затекла, я, выбрав момент, потихоньку вставил чеку назад, на всякий случай усики на ней загибать не стал. Сижу, курю, все равно ничего не понимаю. Афганцы что-то громко говорят, размахивают руками. Восточные люди, они вообще очень экспансивные: когда просто говорят, а когда ругаются – не поймешь.

Странное чувство охватило меня. Все вокруг происходящее было как бы не со мной. И я как бы смотрю на себя со стороны. Страха почему-то нет. Одна забота – надо успеть выдернуть чеку! Остальное все не важно.

Мысль в голове крутится одна – когда прилетят вертолеты, и прилетят ли они вообще? Начинается поземка, а там и пыльная буря – нелетная погода. А ночевать в банде мне абсолютно не улыбалось. Тем более что некоторые из переговорщиков смотрят на меня волком.

Я уже отвернулся в сторону, гранату держу за кольцо в кармане, думаю, черта с два вы меня возьмете, не надейтесь…

По расчету времени до прилета вертолетов было еще часа два, предложили пообедать, я выпил только пиалу кислого холодного молока да съел половину лепешки, кусок не лез в горло. Сделал это чисто для приличия. Вообще, не прикасаться к еде в гостях по афганским обычаям считается неприличным, мол, брезгуешь хозяйской пищей.