Холодный дом (главы I-XXX) - Чарльз Диккенс

- Ну да! - отвечает Джо.

- У него был вид... не такой, как у тебя? - спрашивает женщина с отвращением.

- Ну нет, не такой скверный, - отвечает Джо. - Я-то настоящий нищий, уж это да! А вы его знали?

- Как ты смеешь об этом спрашивать?

- Не обижайтесь, миледи, - смиренно извиняется Джо: теперь даже он заподозрил, что она дама.

- Я не леди, я служанка.

- Служанка! Черта с два! - говорит Джо, ничуть не желая ее оскорбить, а просто выражая свое восхищение.

- Слушай и молчи. Не разговаривай со мной и отойди подальше! Можешь ты показать мне все те места, о которых писали в газетах? Место, где ему давали переписку, место, где он умер, место, куда тебя водили, место, где он погребен? Ты знаешь, где его похоронили?

Джо отвечает кивком; да и на все вопросы женщины он отвечал кивками.

- Ступай вперед и покажи мне все эти ужасные места. Останавливайся против каждого и не говори со мной, пока я сама с тобой не заговорю. Не оглядывайся. Сделай, что я требую, и я тебе хорошо заплачу.

Джо внимательно слушает ее слова; повторяет их про себя, постукивая по ручке метлы, и находит не совсем понятными; молчит, размышляя о их значении; наконец, уразумевает их смысл и, удовлетворенный, кивает лохматой головой.

- Ладно! - говорит Джо. - Только чур - без обману. Не вздумайте дать стрекача!

- Что говорит этот противный мальчишка? - восклицает служанка, отшатнувшись.

- Не вздумайте улепетнуть, вот что! - объясняет Джо.

- Ничего не понимаю. Ступай вперед! Я дам тебе столько денег, - сколько у тебя никогда в жизни не было.

Джо складывает губы трубочкой и свистит, скребет лохматую голову, сует метлу под мышку и шагает впереди женщины, ловко переступая босыми ногами через острые камни, через грязь и лужи.

Кукс-Корт. Джо останавливается. Молчание.

- Кто здесь живет?

- Который давал ему переписывать, а мне полкроны дал, - отвечает Джо шепотом и не оборачиваясь.

- Иди дальше.

Дом Крука. Джо опять останавливается. Долгое молчание.

- А здесь кто живет?

- Он здесь жил, - отвечает Джо все так же шепотом. После недолгого молчания его спрашивают:

- В какой комнате?

- В задней, наверху. Окно отсюда видать, с угла. Вон там, наверху! Там-то я и видел, как он лежал - вытянулся весь. А вот и трактир - это куда меня водили.

- Иди к месту, где его похоронили.

До этого места довольно далеко, но Джо, теперь уже доверяя своей спутнице, выполняет все ее требования и не оглядывается. Они долго идут по кривым проулкам, омерзительным во многих отношениях, и, наконец, подходят к сводчатому проходу, ведущему в какой-то двор, к газовому фонарю (уже зажженному) и к железным решетчатым воротам.

- Тут его и зарыли, - говорит Джо, ухватившись за решетку и заглядывая во двор.

- Где? Ох, какое страшное место!

- Здесь! - отвечает Джо, показывая пальцем. - Вон там. Где куча костей - как раз под кухонным окном! Да, почитай, и не зарывали. Пришлось ногами его топтать, чтобы в землю запихнуть. Я бы вам его метлой отрыл, кабы ворота были открыты. Должно, потому их и запирают, - объясняет он, дергая за решетку. - День и ночь запертые. Глядите, крыса! - возбужденно вскрикивает Джо. - Эй! Глядите! Туда шмыгнула! Ого! Прямо в землю!

Служанка отшатывается в угол, - в угол этой отвратительной подворотни, пачкая платье о мерзкие пятна на стене; в волнении приказывает Джо отойти в сторону, потому что он ей противен, и, протянув руки вперед, на несколько минут замирает. Джо стоит и смотрит на нее во все глаза, даже после того, как она уже пришла в себя.

- Эта трущоба - освященная земля?

- Не знаю я ни об какой "освеченной" земле, - отвечает Джо, по-прежнему не отрывая глаз от женщины.

- Благословляли ее?

- Кого? - спрашивает Джо, совершенно сбитый с толку.

- Благословляли ее?

- Чтоб меня черти благословили, если я знаю! - говорит Джо, все шире раскрывая глаза. - Должно быть, что нет. Благословляли? - повторяет он оторопело. - А хоть бы и так, все равно толку мало. Благословляли? Похоже, скорей проклинали. Ничего я не знаю!

Служанка так же плохо слышит его слова, как и свои собственные. Она снимает перчатку, чтобы вынуть деньги из кошелька. Джо молча думает, какая белая и маленькая у нее рука, и какая же это, к черту, служанка, если она носит такие сверкающие кольца.

Не прикасаясь к нему, она бросает ему на ладонь монету и вздрагивает, когда их руки сближаются.

- Теперь, - говорит она, - покажи мне опять могилу!

Джо просовывает ручку метлы между железными прутьями и с ее помощью старается возможно точнее показать, где находится могила. Потом поворачивает голову, желая убедиться, что его поняли, и видит, что остался один.

Первое, что он делает, это - подносит монету к свету газового фонаря и приходит в полное изумление, увидев, что она желтая - золотая. Затем пробует монету на зуб, чтобы узнать, не фальшивая ли она. Наконец сует ее в рот для сохранности и тщательно подметает ступеньку и весь проход. Покончив с этим, он направляется к Одинокому Тому, но останавливается чуть не под всеми бесчисленными газовыми фонарями, вынимает золотую монету и снова пробует ее на зуб, чтобы вновь убедиться, что она не фальшивая.

Сегодня вечером Меркурий в пудреном парике не может пожаловаться на одиночество, так как миледи едет на парадный обед и на три или четыре бала. Далеко, в Чесни-Уолде, сэр Лестер беспокойно тоскует в обществе одной лишь подагры и жалуется миссис Раунсуэлл на дождь, который так монотонно барабанит по террасе, что он, сэр Лестер, не может читать газету, даже сидя у камина в своей уютной гардеробной.

- Лучше бы, милая, сэру Лестеру перейти на другую половину дома, говорит миссис Раунсуэлл Розе. - Его гардеробная на половине миледи. А я за все эти годы ни разу так ясно не слышала шагов на Дорожке призрака, как нынче вечером!

ГЛАВА XVII

Повесть Эстер

Пока мы жили в Лондоне, Ричард очень часто приходил к нам в гости (однако после нашего отъезда он скоро перестал писать нам регулярно), и мы всегда наслаждались его обществом - такой он был остроумный, жизнерадостный, добродушный, веселый и непосредственный. Чем лучше я его узнавала, тем больше он мне нравился; и я тем сильнее жалела, что его не приучили работать усердно и сосредоточиваться на чем-нибудь одном. Его воспитывали совершенно так же, как и многое множество других мальчиков, отличающихся друг от друга характером и способностями, и научили его справляться со своими обязанностями очень быстро, всегда успешно, иногда даже превосходно, но как-то судорожно и порывисто, что и позволило развиться тем его качествам, которые непременно следовало бы сдерживать и направлять. Это были хорошие качества, без которых нельзя заслуженно добиться никакого высокого положения, но, как огонь и вода, они, будучи отличными слугами, были очень плохими хозяевами. Если бы Ричард умел управлять ими, они стали бы его друзьями; но это они управляли Ричардом, и, разумеется, сделались его врагами.

Я не потому пишу все это, что считаю правильным свое мнение о воспитании Ричарда или любом другом предмете, - просто я так думала, а я хочу правдиво рассказывать обо всем, что думала и делала. Так вот какие у меня были мысли насчет Ричарда. Кроме того, я нередко замечала, как прав был опекун, говоря, что неопределенность и волокита канцлерской тяжбы заразили Ричарда беспечностью игрока, который чувствует себя участником какой-то очень большой игры.

Мистер и миссис Бейхем Беджер пришли к нам как-то раз днем, когда опекуна не было дома, и, разговаривая с ними, я, естественно, спросила о Ричарде.

- Что сказать о нем? - промолвила миссис Беджер. - Мистер Карстон чувствует себя прекрасно, и он прямо-таки украшает наше общество, могу вас уверить. Капитан Суоссер нередко говаривал обо мне, что для мичманов мое присутствие на обеде в кают-компании приятней, чем берег впереди по носу и ветер за кормой - даже после длинного перехода, когда солонина, которой кормит судовой ревизор, стала жесткой, как нок-бензели фор-марселей *. Так он по-своему, по-флотски, хотел выразить, что я украшаю любое общество. И я, безусловно, могу совершенно так же воздать должное мистеру Карстону. Но я... вы не подумаете, что я сужу слишком поспешно, если я скажу вам кое-что?

Я ответила отрицательно, ибо вкрадчивый тон миссис Беджер требовал именно такого ответа.

- И мисс Клейр тоже? - ласково проговорила миссис Беджер.

Ада также ответила отрицательно, но, видимо, забеспокоилась.

- Так вот, душеньки мои, - проговорила миссис Беджер, - вы извините меня, что я называю вас душеньками?

Мы попросили миссис Беджер не стесняться.

- Потому что вы действительно душеньки, позволю себе сказать, продолжала миссис Беджер, - просто очаровательные во всех отношениях. Так вот, душеньки мои, хоть я еще молода... или, может быть, мистер Бейхем Беджер говорит мне это только из любезности...

- Нет! - воскликнул мистер Беджер, как участник митинга, возражающий оратору. - Нет, вовсе нет!